Часть I
Хрустальная гора

Глава 1

Джек Малруни грузно повернулся на брезентовой походной кровати под натянутой противомоскитной сеткой и стал смотреть, как на востоке в просвете между деревьями рассеивается темнота. Постепенно вершины деревьев начали вырисовываться на фоне светлеющего неба. Он достал сигарету, проклиная окружающие его девственные джунгли. Снова и снова Малруни спрашивал себя, почему он всегда возвращается на этот проклятый Богом континент.

Если бы он действительно попытался это проанализировать, ему пришлось бы признать, что он просто не может жить где-либо в другом месте, и уж тем более ни в Лондоне, ни даже в Англии. Малруни не принимал городской стиль жизни со всеми его условностями и равнодушием. Как все старые африканские трудяги, он одновременно любил и ненавидел Африку, дав ей за последние четверть века проникнуть в себя вместе с малярией, виски и укусами миллионов насекомых.

Он покинул Англию в 1945 году в возрасте двадцати пяти лет, отслужив пять лет механиком в Королевских ВВС. Часть срока службы он провел в Такоради, где собирал доставляемые по частям «Спитфайеры», предназначенные для дальнейшего перегона в Западную Африку и на Ближний восток. Это было его первое знакомство с Африкой. Демобилизовавшись, он получил свои наградные, распрощался в декабре 1945 года с холодным, живущим по карточкам Лондоном, и сел на корабль, отплывающий в Западную Африку. Ему доводилось много слышать о том, как в Африке делаются состояния.

Состояния он не приобрел, но, изрядно пошатавшись по континенту, сумел получить небольшую концессию на добычу олова в Бени Плато, находящуюся в восьмидесяти милях от нигерийского города Джоса. Он неплохо зарабатывал, пока действовали чрезвычайные меры против Малаи, и олово оставалось дорогим. Малруни трудился вместе со своими туземными рабочими, и в английском клубе, где колониальные дамочки судачили о последних днях империи, поговаривали, что он, «дескать, сам превратился в туземца» и подает «чертовски плохой пример». Но дело было в том, что Малруни просто предпочитал африканский образ жизни. Он любил необъятные пространства Африки, любил африканцев, которые, по-видимому, совершенно не обращали внимания на его ругань и тычки, когда он пытался заставить их работать лучше. Ему нравилось посиживать с ними, смакуя пальмовое вино и наблюдая их ритуальные обряды. Он никогда не относился к туземцам покровительственно.

Месторождение иссякло в 1960 году незадолго до провозглашения независимости, и Малруни устроился производителем работ в компанию, владеющую поблизости более крупной и более прибыльной концессией. Компания называлось «Мэнсон консолидейтед». Когда в 1962 году иссякли и эти ресурсы, он все же остался в штате компании. В свои пятьдесят лет Малруни был крупным и здоровым мужиком, сильным, как буйвол. Его громадные загрубевшие руки за годы работы в шахтах покрылись многочисленными рубцами и шрамами.

Одной рукой он пригладил свои густые с проседью волосы, а другой затушил сигарету в сырой красноватой земле под кроватью. Стало еще светлее, занималась заря. Малруни услышал, как повар начал разводить огонь на другой стороне поляны.

Он называл себя горным инженером, хотя не имел специального образования. Но двадцать пять лет упорного труда дали ему то, чему не мог научить ни один университет. Он искал золото на Рэнде и медь в районе Ндолы; бурил скважины в поисках драгоценной воды в Сомали и копался в земле в поисках бриллиантов в Сьерра-Леоне. Он инстинктивно определял опасный ствол шахты и ощущал присутствие залежей руды по запаху. И уж если он что-то утверждал, выпив вечерком в барочном городке свои привычные двадцать бутылок пива, никто не решался вступить с ним в спор. Фактически он был одним из последних романтичных старателей. Компания «МэнКон» давала ему небольшие задания в диких районах, вдали от цивилизации, куда ему нужно было суметь добраться. Но именно это и нравилось Джеку Малруни. Он предпочитал работать в одиночку – таков был стиль его жизни.

Последнее задание определенно ему подходило. В течение трех месяцев он проводил изыскания в отрогах горной гряды, называемой Хрустальными горами, в глубине республики Зангаро – небольшом государстве на побережье Западной Африки.

От одной границы республики до другой, параллельно побережью, в сорока милях от него протянулась цепь больших холмов, крутые вершины которых взмывали ввысь на две-три тысячи футов. Эта гряда делила страну на прибрежную и глубинную части. В горной цепи существовал лишь один проход, через который единственная дорога вела в глубь страны. Эта узкая избитая дорога спекалась, как бетон, летом и превращалась в непроходимое болото зимой. За горами обитали туземцы из племени винду, живущие практически в каменном веке.

* * *

Уж в каких диких местах Малруни ни бывал, но сейчас мог поклясться, что не встречал ничего более отсталого, чем внутренние районы Зангаро. На дальней от побережья стороне гряды возвышалась одинокая гора, давшая название всему горному массиву. Она не была даже самой крупной. Двадцать лет назад одинокий миссионер, пытаясь проникнуть через гряду внутрь страны, преодолел проход в горах и повернул на юг. Через двадцать миль он увидел стоящую отдельно от остальных гору. Предыдущей ночью прошел дождь, один из тех проливных дождей, которые дают в этом районе триста дюймов осадков в течение пяти дождливых месяцев. Когда священник посмотрел на гору, он увидел ее, искрящуюся в лучах утреннего солнца, и назвал Хрустальной горой. Миссионер занес это в свой дневник, а через два дня туземцы забили его дубинками и с аппетитом съели. Год спустя дневник обнаружил патруль колониальных войск. В местном селении он служил в качестве амулета. Солдаты, выполняя приказ, стерли деревню с лица земли и, вернувшись на побережье, передали дневник в миссионерскую общину. Так возродилось имя, данное священником горе, а все его остальные благие дела оказались забыты неблагодарным миром. Впоследствии это название присвоили всей гряде.

То, что миссионер увидел в утреннем свете, было вовсе не хрусталем, а несметным числом потоков воды, стекавших с горы после ночного ливня. Дождь обрушился и на другие горы, но их склоны были спрятаны под сплошным покровом джунглей, казавшимся совершенно непроницаемым со стороны и представляющим внутри сущий парной ад. Гора, казавшаяся священнику хрустальной, сверкала тысячами ручьев, потому что покров растительности на ее склонах был значительно тоньше. И ни ему, ни десятку других белых, видевших когда-либо эту гору, не пришло в голову этому удивиться. Проведя три месяца в душегубке окружающих Хрустальную гору джунглей, Малруни понял, почему так происходит.

Он начал с обхода подошвы горы и обнаружил, что между ее склоном, обращенным к морю, и остальной грядой действительно имелся проход. Получалось, что Хрустальная гора стояла как бы сама по себе восточнее основного хребта. Будучи ниже самых высоких пиков, находящихся ближе к морю, она была не видна со стороны побережья. Нельзя сказать, что она отличалась чем-либо особенным от других гор. Единственно, что число стекающих по ее склонам водных потоков в расчете на одну милю было гораздо больше, чем у других простирающихся на север и на юг гор.

Малруни сосчитал их все, как на Хрустальной горе, так и на соседних. Сомнений не было. После дождя вода стекала и по склону других гор, но там она в основном поглощалась двадцатифутовым слоем почвы. Туземные рабочие, нанятые Малруни из местного племени винду, пробурили ряд отверстий во многих местах Хрустальной горы, и он убедился, насколько там глубина плодородного слоя меньше. Теперь ему предстояло объяснить причину.

В течение миллионов лет плодородный слой формировался за счет разрушения скальных пород и наносимой ветром пыли. После каждого ливня водные потоки уносили часть наслоений вниз по склонам в реки, где они откладывались в их устьях на занесенных илом отмелях. Но оставшаяся земля скапливалась в небольших щелях и трещинах, не тронутая ниспадающими водными потоками, находящими свои собственные ходы в мягкой горной породе. Эти ходы превращались в водостоки, так что стекающие с гор потоки дождевой воды уже имели свои русла, становящиеся все глубже и глубже. Часть воды впитывалась в гору. Но определенные участки плодородного слоя оставались в неприкосновенности. Так слой почвы рос и рос, становясь чуть толще с каждым веком и тысячелетием. Птицы и ветер несли семена, которые находили себе в земле место и давали богатые всходы. Корни растений делали свое дело, закрепляя почву на горных склонах. Когда Малруни увидел эту гряду, слой земли был в состоянии удержать могучие деревья и сплетения лиан, покрывающих сплошным ковром склоны и вершины гор. Всех, за исключением одной.

На ней вода не нашла для себя постоянных путей. Не впитывалась она и в грунт, особенно на самом крутом склоне, обращенном на восток, внутрь страны. Земля на этой горе с трудом собиралась в складках, где и произрастали кусты, трава и папоротник. Растительность расползалась от одного прибежища к другому, образуя небольшие участки на голых склонах скалы, дочиста вымываемых ливнями в сезон дождей. Именно блестящую на солнце среди участков зелени воду и видел перед своей смертью незадачливый миссионер. Причина, по которой эта отдельно стоящая гора отличалась от других гор гряды, оказалась проста. Хрустальная гора была тверда, как гранит. Породы же других гор были гораздо мягче.

Завершив обход горы, Малруни убедился в этом вне всяких сомнений. Через две недели он узнал, что с Хрустальной горы стекает не менее семидесяти ручьев. Большинство из них сливалось в три основных потока, несущих свои воды дальше на восток с подножий горы в долину. Его внимание привлек своеобразный цвет почвы по берегам стекавших с горы ручьев, а также тип произрастающей там растительности. Некоторые растения имелись только на этой горе, другие же отсутствовали вовсе, хотя росли на других холмах. В общем-то менее богатая растительность на Хрустальной горе не могла быть объяснена только меньшим слоем почвы. В принципе, ее хватало. Дело было в составе почвы: что-то мешало флоре бурно разрастаться по берегам ручьев.

Обнаруженные ручьи Малруни нанес на составленную им карту. В каждом из них он брал по два полных ковша песка и гравия, все более углубляясь в дно ручья и высыпая содержимое на брезент. Процесс формирования пробы породы заключался в следующем. Малруни придавал куче гравия конусообразную форму, затем делил ее штыком лопаты на четыре части, брал две противоположные четвертушки, смешивал их и делал еще один конус. Снова делил его на четыре части и так далее, пока не получал пробу весом два-три фунта. После сушки проба ссыпалась в запечатываемый и аккуратно помечаемый брезентовый мешочек. За месяц он наполнил шестьсот мешков песком и гравием, взятым из русел семидесяти ручьев, общим весом 1500 фунтов. Затем Малруни занялся непосредственно горой.

Он уже знал, что окажется в его мешках при проведении лабораторных анализов. Частицы наносного олова, смываемого с горы в течение десятков тысяч лет, свидетельствовали, что в недрах Хрустальной горы есть касситерит или оловянная руда. Он разделил склоны горы на участки, стремясь определить места зарождения ручьев и скальные поверхности, по которым они стекали в сезон дождей. По прошествии недели он установил, что главной жилы в горе не было, но обнаружил то, что геологи называют вкраплениями. Признаки минерализации проявлялись повсюду. Под покровом растительности скальные породы были испещрены прожилками молочно-белого кварца шириной полдюйма.

Все, что он видел перед собой, говорило: олово. Малруни обошел вокруг горы еще три раза, и его наблюдения подтвердили вывод о наличии вкрапленных в породу залежей. При помощи молотка и зубила он прорубил глубокие отверстия в скале – картина оставалась той же. Порой он находил в кварце затемнения, что также подтверждало наличие олова.

Он начал старательно брать пробы чистых белых вкраплений кварца, а также скальной породы между жилами. Работа была закончена через три месяца после того, как Малруни вступил в первобытный лес восточной части горного хребта. У него скопилось еще тысяча пятьсот фунтов скальных пород, которые требовалось доставить на побережье. Полторы тонны пород было перенесено из рабочего лагеря на основную стоянку, где он теперь и лежал, ожидая рассвет.

Вскоре из деревни должны были прибыть носильщики, с которыми он договорился накануне о переносе добытых трофеев к дороге, связывающей внутреннюю территорию с побережьем. Там, в придорожном селении, остался его двухтонный грузовичок. Малруни надеялся, что туземцы не растащили машину по кусочкам. Все же местному вождю было уплачено достаточно, чтобы тот следил за грузовиком. Он рассчитывал погрузить пробы и быть через три дня в столице, взяв с собой человек двадцать на случай, если машину придется толкать или вытаскивать из канав. Там он даст телеграмму в Лондон и прождет несколько дней, пока за ним не прибудет зафрахтованное компанией судно. Он предпочел бы повернуть на север по береговому шоссе и проехать лишние сто миль до соседней республики, где имелся подходящий аэропорт. Оттуда вместе с грузом можно было бы отправиться домой. Но, согласно договоренности между компанией «МэнКон» и правительством Зангаро, он должен был прибыть со своими пробами в столицу.

Джек Малруни выбрался из койки, откинул противомоскитную сетку и пророкотал:

– Эй, Динджалинг, где, черт возьми, мой кофе?

Повар из племени винду, не понявший ни слова, кроме «кофе», радостно замахал ему от костра. Малруни направился через поляну к брезентовому ведру с водой, отмахиваясь от москитов, с яростью набросившихся на его покрытый испариной голый торс.

– Проклятая Африка, – пробормотал он, окуная голову в воду. Но тем не менее, этим утром он испытывал чувство удовлетворения. Малруни был убежден, что нашел как алювиальное олово, так и оловосодержащие породы. Вопрос был лишь только в том, сколько олова приходилось на тонну руды. Стоимость олова составляла три тысячи триста долларов за тонну, и теперь аналитикам и экономистам предстояло оценить его количество и решить, стоит ли организовывать здесь добычу. Ведь для этого потребовалось бы устанавливать сложное оборудование, нанимать рабочих, уж не говоря о прокладке узкоколейки, обеспечивающей сообщение с побережьем. А место это было воистину забытое Богом и труднодоступное. Как обычно, необходимо было все тщательно взвесить и выразить в фунтах, шиллингах и пенсах. Только так, и не иначе. Он прихлопнул еще одного москита на своей руке и натянул майку.

Шесть дней спустя Джек Малруни стоял на палубе небольшого каботажного судна, нанятого его компанией, и смотрел, как исчезает из виду берег Зангаро.

– Проклятые ублюдки, – бормотал он взбешенно. На его спине и груди осталось несколько синевато-багровых кровоподтеков, а по щеке тянулась свежая царапина – следы от ударов прикладами винтовок, полученных им при налете солдат на отель.