Цитаты из книг автора «Франс де Вааль»

Две вещи наполняют мою душу всегда новым и все более сильным изумлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее я размышляю о них: это звездное небо надо мной и моральный закон во мне. Иммануил Кант

Самозащита — обычное дело; так зрители в кинотеатре закрывают глаза руками, чтобы не видеть страшных кадров. Говорят, что в результате мало кто из зрителей на самом деле видел ключевую сцену фильма «127 часов», в которой человек, придавленный тяжелым камнем, ампутирует себе руку перочинным ножом.

Лабораторные мыши помещались в прозрачные стеклянные трубки, где они могли видеть друг друга. При этом одной из них давали разведенную уксусную кислоту, от которой мышь — по словам экспериментаторов — испытывала легкую желудочную боль. Мышь реагировала на это потягивающимися движениями, свидетельствовавшими о явном дискомфорте. Другая мышь, видевшая страдания сородича, тоже начинала вести себя так, будто испытывала боль. Однако этот эксперимент на сочувствие срабатывал только в тех случаях, когда испытуемые мыши раньше жили вместе. Вид страдающего незнакомца оставлял их равнодушными.

Даже в простейшем вопросе, таком как заразительность зевания, доказать самоидентификацию с незнакомцами очень трудно. И шимпанзе, и человек присоединяется к зеванию знакомых с большей готовностью, чем к зеванию посторонних. Эмпатия безнадежно пристрастна; это было показано, к примеру, в исследовании, где ученые из Цюрихского университета измеряли нейронный ответ человека на страдания других людей. Мужчины смотрели, как в соседней комнате получает удары электрическим током либо болельщик их собственного футбольного клуба, либо болельщик клуба-соперника. Стоит ли говорить, что швейцарцы относятся к футболу очень серьезно. Эмпатию проявляли только к болельщикам своего клуба. Более того, вид страданий болельщика соперничающего клуба активировал в мозгу центры удовольствия. Вот вам и возлюби ближнего!

Вспомнив все, что нам известно о зеркальных нейронах, мимикрии и заразительности эмоций, можно сделать вывод о том, что «телесный канал» эмпатии возник по крайней мере одновременно с отрядом приматов — но мне лично представляется, что значительно раньше. А поскольку я посвятил целую книгу «Век эмпатии» (The Age of Empathy) исследованию ее происхождения, здесь позволю себе ограничиться лишь несколькими примерами.

В одном эксперименте двое ученых работали с обезьянами капуцинами, которым был выдан пластиковый мяч для игры. Один экспериментатор копировал все движения обезьян с мячом, другой этого не делал. К концу игры обезьяны предпочли того из экспериментаторов, кто им подражал. Точно так же случается, и с подростками: если отправить их на свиданье с указанием подражать своему избраннику/избраннице (например, брать стакан или класть локти на стол), то такие нравятся в итоге больше, чем не подражающие.

Странно, но пытка тоже требует эмпатии — ведь нельзя намеренно причинять боль, если не понимаешь, что больно, а что нет. Тот факт, что Босх пробуждает у зрителей столько эмоций, объясняется просто: мы не можем не чувствовать себя в роли действующих лиц изображенных сцен. Художник хочет, чтобы зритель поверил: на месте этих страдальцев могли быть мы сами; более того — на мгновение они и есть мы.

Эмпатия появляется на основе бессознательных телесных связей, в которых задействованы лица, голоса и эмоции. Человек не может решить, быть ему эмпатичным или не быть; он эмпатичен по определению.

Эмпатия — это выражение связи на телесном уровне. Если бы мы прочли о том, как Джексон обращался с младенцем, в газетах, то, возможно, просто пожали бы плечами над его неосмотрительным поступком, но мы наблюдали эту сцену своими глазами по телевизору. Все видели, как высоко расположен балкон, и обратили внимание на то, как неловок отец и как сильно брыкается малыш. Самоотождествление заставило каждого из нас почувствовать, будто мы сами держим младенца и ощущаем сопротивление его тельца. Нам пришлось пережить эту ситуацию на телесном уровне, а потому шок оказался гораздо сильнее, чем мог случиться от любого словесного описания.

Благодарность помогает нам воздать другому должное. Она обеспечивает непрерывный обмен услугами и очень важна в обществе, основанном на взаимности. Фома Аквинский[56] так высоко ценил благодарность, что относил ее к числу производных добродетелей, поскольку благодарность неразрывно связана с основополагающей добродетелью — справедливостью. Благодарность рождает теплое чувство к подателю благ и подсказывает, что следует ответить тем же. Иначе почему мы стараемся сделать это? Из чувства долга? Но ведь гораздо проще, если память об оказанных услугах заранее настраивает нас позитивно по отношению к благодетелю, считать это платой. Вот почему Роберт Триверс, создатель теории реципрокного (взаимного, взаимовыгодного) альтруизма, считал благодарность ее критической частью