Ибо бег жизни короток,
Трепетен ум пред задачей высокой, –
Жизни ль вверяться, уму – я не стану.
Боже, моей темноокой
Внятным огонь сотвори мой некроток:
Только о нем возглашать не устану, –
В ясных очах ее строчкой предстану –
Бедной, простою извилиной слога,
Вызванной к жизни желаньем великим.
Будь от рождения диким,
Всякий бы стал благородней немного,
Славя предмет необычный, –
Им же открыта к вершинам дорога, –
Там, в вышине, и скажу о мистичной
Страсти, когда-то считавшейся личной.
Не потому, чтоб не смыслил,
Сколь похвалы мои вам в умаленье, –
Но не могу противляться порыву,
Выросшему во мгновенье
Встречи, когда ум мой вас не расчислил.
Впрочем, и речь, и дыхание к срыву
Станут близки, только дашься ты диву.
Диво же вы, что ж другим мои пени?
В ваших лучах вешним снегом истаю.
Милый ваш гнев навлекаю
И становлюсь вдруг ничтожнее тени, –
Каб не во мне эта робость –
Что предпринять мне? Вам рухнуть в колени?
Счастлив лететь в ваши очи, как в пропасть.
Смерть мне без них, ну а в них мне – добро пасть!
Так не затем не кончаюсь,
Хрупкая штука, в огне настоящем,
Что обладаю какой-либо властью, –
Страхом томлюсь, леденящим
Жилы мои, стерегусь; ужасаюсь
Сердцем моим, переполненным страстью.
Вы, что ваш слух преклонили несчастью, –
Холмы и долы, дубравы и воды, –
Вспомните, сколько, в жестокой печали
Гибель уста призывали!
Нудна оседлость и тщетны исходы!
Если б не жуть преступленья,
Я б как-нибудь приобщился методы,
Вмиг изводящей из бездны томленья,
Впрочем, не вырвав слезы сожаленья!
Боль, до чего довела ты:
Сбила с пути, повелела заплакать, –
Ин, побреду уж дорогой веселья!
Экая мне одинакоть:
Глаз густота, пусть там света палаты,
Пусть там Амуром расставлены зелья, –
Сам я снаружи, как будто с похмелья,
Всеми цветами расписан Амуром, –
Ну, а внутри я каков – вам не видно:
Мой узурпатор солидно
Тут водворен вашим нежным прищуром,
Славные чудо-зеницы!
Вы и знакомы с огнем вашим смурым:
В чуждых очах уловив вереницы
Отблесков – пляски далекой зарницы.
Будь вам немного известна
Невероятная, дивная прелесть
Ваша, о чем вам, как умным, толкую, –
О, как бы вы загляделись
Сами в себя, что уже несовместно
С вами, явившими силу такую:
Дивную душу чрез вас я смакую,
Горние звезды, ведь вы примирили
С жизнью меня, мне отнюдь не отрадной, –
Что же свой взор ненаглядный
Редко дарите мне, как и дарили?
Разве не следует чаще
Видеть страдальца, чей мир вы смутили?
Что ж на меня вы глядите пропаще,
Зная, что вид ваш мне счастия слаще?
Время от времени чую
(О милосердье!) в душе пробужденной
Странную, столь необычную сладость,
Что всякий груз потаенный
Дум неотвязных тотчас искорчую:
Образ ваш явит душе моей радость, –
В этом какой-то избыток отрад есть, –
Каб состоянье толику продлилось,
Не было б с этим сравнимого блага.
Я б возгордился, бедняга,
Вызвала б зависть подобная милость.
Впрочем, за крайностью – крайность
Следует: плачем улыбка сменилась,
И, обрывая блаженства случайность,
Я возвращаюсь мой жребий потай несть.
Помыслы страсти сокрытой
Так обнажает во мне появленье
Ваше, что радостей прочих не числю:
Слово, а то и творенье
Явится вдруг, и бессмертным пиитой
В образе смертном себя вдруг помыслю,
Скукой, тоской сердце больше не кислю,
А возвращаются – только уйдете,
Все ж в вас влюбленная память отврат им
Даст, двум бандиткам завзятым,
Так, что и не преуспеют в комплоте.
Если же плод во мне зреет, –
Семячко ваше взошло в этой плоти:
Почва бесплодной во мне каменеет,
Если от вас мне дыханьем не веет.
Песенка, ты не смиряешь мне жара
В пользу прекрасной, томящей жестоко!
Впрочем, не думай, что ты одинока!
Я вижу, любезный мой друг,
В зеницах живых ваших сладостный свет,
Зовущий меня за собой в небеса;
Им в долгие зимы согрет,
С Амуром, сидящим со мною сам-друг,
Гадал я, в чем вашего сердца краса.
Будь добрым и мудрым, не празднуй труса,
Преследуй одну благодатную цель, –
Сказал я себе, – а плебейства беги!
Ни радости и ни туги
Таких человеческой речи досель
Поверить другим не пришлось:
Октябрь на дворе или вовсе апрель, –
Огонь этих глаз прожигает насквозь,
Как в прежни поры нам познать привелось.
Я мыслю: коль в горних мирах,
Откуда предвечным движителем звезд
Был спущен на землю работ образец,
Немало подобных невест, –
Пусть рухнет тюрьма, в чьих томлюсь я стенах,
Мешающих видеть и длань, и резец!
И в ум мне приходит война двух сердец,
И я благодарен природе и дню,
Зачавшим меня, чтоб я видел добро,
И ей, мне прижегшей тавро
Надежды высокой: ведь гнил на корню
И сам себе стыл и мерзел.
Отсель уваженье к себе сохраню
И думы направлю в высокий предел,
Откуда огонь ее глаз мне слетел.
Ни россыпи радостных дней,
Ни жизни вальяжной средь ласок и нег,
Ни тесной единности любящих душ –
Не надо: но дрожи двух век,
Но искоса взгляда, откуда мне свей
Исходит покоя, как дождика душ,
Как влага корням и как искорка в сушь,
Дарящая жизни острейший сполох,
Сжигающий вмиг, пепелящий дотла, –
Он свет, а другое все – мгла.
Бежит этих глаз всякий сглаз, всякий чох,
И так же из сердца бежит,
Почуяв блаженства неслыханный вздох,
Любое другое, – будь образ иль вид, –
И только Любовь в нем с Любимой царит.
Ничто все блаженство любви
В сердцах всех галантных влюбленных – веков
Во веки – в сравненье лишь с тем, что терплю
Я в миг, когда темных зрачков
Сверкнет влажный огнь, сея вихри в крови,
И страсть-саламандру я в нем уловлю, –
И вряд ли признанием вас удивлю:
В моей бесталанности, то от небес
Ничтожному послан спасения знак.
И лика не скрыть вам никак
Ни шлыком, ни стройной ладонью, ни без, –
Не следует строить препон
Меж вами и глазом: там вечный порез,
Точащий желанье из внутренних зон,
Которым изменчивый вид ваш – закон.
И вижу тотчас: ни к чему,
Увы, мне природный мой дар, – ваших глаз
Мне взор не поможет вернуть он, и тщусь
Стать ближе, хотя бы на час,
Призванью томительному моему:
Тот огнь осветляя, в котором мечусь, –
Богатств не ищу и конца не взыщусь;
Мирскую во мне одолят пустоту
Прилежные штудии вдруг, а вовне –
Коснется ль вас слух обо мне?
Презренья притупит ли он остроту?
Стенаньям положит предел
Взгляд глаз ваших, жду я к себе их чету,
Трепещущих, тихих, какими б хотел
Узнать их ваш рыцарь, чей скорбен удел.
У песенки этой сестра впереди,
А следом – другая сестра подойдет,
Так надобно сани готовить вперед.
Коль судьбы моей силою
Должен я огласить вожделение,
Принуждавшее грудь к воздыханию, –
Дай, Амур, направление,
Проводник стань дорогой развилою,
Согласуй мои рифмы желанию, –
Но не с тем, чтобы сердце закланию
Обрекать под мучительной нежностью,
Скрытой ране печатью сердечною:
Песня ноткою встречною
Не покончит порой с безнадежностью,
А напротив – случается,
Что огонь вдруг раздует с прилежностью,
И, как лед от лучей истончается,
Сердце, песни поя, все серчается.
Поначалу мне мыслилось,
Что найду, повествуя о пламени,
Передышку, хотя бы и краткую, –
Та надежда вела меня
К рассужденью о том, что мне в мысль лилось,
Чтоб покинуть сегодня украдкою.
Я ж остался, склонясь над тетрадкою,
И не бросил служить смыслу вышнему:
Где ж неволе сравниться с охотою!
Ум уволил я нотою:
Дал расчет ему, третьему-лишнему, –
И к Амуру: Поверь-де, я
Не любови взыщу – пусть он в тишь нему
Милых глаз заронит плод усердия,
Испросив в них ко мне милосердия!
Коли люди античности,
Говорю я, не стыли в ничтожестве,
Но ничтожная горстка их славою
Прогремела во множестве,
Дух из тьмы возродив к единичности,
К битвам с пошлостию многоглавою, –
Бог, Природа, Амур – силой правою
Совершенный залог добродетели
Дали в ней нам, а мне – радость жречества!
Перемены отечества
Я не жажду: вы, очи, свидетели.
Вы одни мне и родина,
И любого здоровья радетели:
Помощь ваша – всех сил на исходе, на
Грани смерти – никем не превзойдена.
И как лоцман пред бурею
Поднимает усталую голову
К двум огням – знакам нашего полюса, –
Точно так-то на полыву
Злобной страсти ищу мгу лазурию
Черных звезд: ими тешусь, неволюся!
Жаль моя: от их света, их голоса
Больше смею украсть, чем в них вложено, –
Да и Амур мне тотчас скажет: Что ж это?
Что мной сделано, прожито –
Только ими и было заложено,
Той минутой великою,
Когда сердце осталось встревожено:
С ними горе и счастие мыкаю,
Мысль вне их почитая за дикую.
Я не вижу возможности
Ни сказать, ни представить последствия,
Что ношу за зеницами ясными:
Прочи страсти иль бедствия
Этой жизни все – малые сложности,
Прочих прелести чту я ужасными.
Что сравнить с их лучами бесстрастными,
С их улыбкой, в себя лишь влюбленною?
Только, может быть, небо спокойное.
О, мечта недостойная:
Подглядеть в них любовь беззаконную –
День один бы – да досыта,
Кануть в них, точно в вечность бездонную,
О других, о себе ль – и вопроса-то…
И хоть сыро в глазах – да светло зато!
Вот желание праздное,
Не изжитое жизненным опытом
Вне надежд, во любовном томлении!
О, смоги я хоть шепотом
На глазах ея, труса отпразднуя,
С языка скинуть узы и лени, и
Горечи! И, для себя в удивлении,
В лицо молвить слова необычные,
Чтоб их слышали кто – стоя плакали!
Но – и стыд мне глаза коли –
В колеи обращаюсь привычные,
И уста, помертвелые
И позабывшие речи зычные,
Говорят, что и шага не сделаю, –
Ранен в сердце стрелою дебелою.
Песенка, вот уж стило утомилося
Долгим и сладким повествованием…
Так бы и мысль – с ее переживанием!
Устал я думать всякий раз о том,
Зачем о вас я думать не устану,
Зачем, вообще, дышать не перестану
Чтоб не вздыхать все время об одном,
Зачем, толкуя о власах с лицом,
О зраке вашем, – всякого достану,
Как мне не надоест кричать осанну
Кромешной ночью вам и белым днем!
Откуда столько сил у ног берется,
Чтоб всюду вашим следовать стопам,
И как чутье с дороги не собьется?
И как при этом счет вести стопам?
Так, коль в стихи неточность закрадется,
То за нее вину вменяю вам.
Я ранен скальпелем прекрасных глаз,
Которые одни залечат рану:
К врачебному искусству иль обману
Я не прибегну ни единый раз.
Другой любви не надо ни на час:
Как быть в душе не одному изъяну?
И если я, о ней толкуя, вяну,
Виновны: не она, но мой рассказ.
О проекте
О подписке