Посвящается моей маме – Берте Давидовне Барановской.
© Феликс Соломоник, 2017
ISBN 978-5-4483-7362-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В этой книге отражены два различных периода моей жизни: основной в России и дополнительный в США. Писать стихи я начал в ранней юности, но от того времени сохранилось лишь одно стихотворение, написанное мною в семнадцать лет под впечатлением первой трудовой повинности в подшефном колхозе. Стихи я писал исключительно «в стол», не делая никаких попыток их опубликовать. Единственной организацией, заинтересовавшейся моим творчеством был комитет государственной безопасности калининского района города Ленинграда – ныне Санкт-Петербурга. Однако их интерес, стимулированный людьми, корыстно заинтересованными в моей судьбе, возник лишь в конце 1985 года. В стране занималась заря перестройки. Хотя мои отдельные литературные опыты и подпадали под семидесятую статью уголовного кодекса СССР, но особого рвения у комитетчиков уже не было. Правда, по мере прочтения похищенных у меня рукописей они время от времени задавали мне вопросы и намекали на возможность наказания, но перестройка набирала ход и их интерес к моему творчеству постепенно ослабевал.
Моя судьба сложилась странным образом: в пятнадцать лет – рабочий, в двадцать три – старший инженер, в двадцать пять— аспирант. Казалось, что эти метаморфозы происходят не со мной и по мимо меня, ибо выстраиваемая линия жизни была совершенно не та, о которой мечталось, уводя меня всё дальше в область технических задач и оставляя всё меньше времени для занятий литературных. Так, для того чтобы начать и завершить поэму, единственную в этом сборнике, мне потребовалось сорок лет. Стихи писал урывками. Случались длительные периоды, когда муза, если и приходила, то я не замечал её, обременённый житейскими заботами. Однако за полвека папка со стихами уже в столе не помещалась и, наверняка, истлела бы в пыли какого-нибудь чулана, но благодаря моей старшей дочери Ирене Ицковой, они увидели свет. Нет, не в России, а на другом конце земли – в США.
Пятый год, как я живу в Израиле, и за этот период мне удалось полностью отдаться литературному творчеству с эффективностью, не сравнимой с той, что была у меня за пределами земли обетованной. Первый результат – второе издание книги стихов, расширенное и дополненное и, я надеюсь, избавленное от множества ошибок и опечаток первого. Но, как первое дитя, первое издание для меня особенно дорого, ибо это был щедрый дар моей старшей дочери к моему семидесятилетию. Несмотря на все мои усилия, второе издание никогда бы не увидело свет, если бы не всесторонняя и ни с чем несравнимая помощь в подготовке рукописи к печати, оказанная, в первую очередь, моей женой – Лидией Яковлевной Соломоник и моей дочерью – Иреной Феликсовной Ицковой. Я выражаю им мою самую глубокую благодарность. Благодарю мою тетю – Марианну Давидовну Барановскую за её неизменную любовь и поддержку на протяжении всей моей жизни. Она до сих пор является постоянным читателем и доброжелательным критиком всех моих стихотворных и прозаических творений.
Выражаю благодарность журналистке Аде Давыдовне Ничпальской за труд прочтения моей книги и доброжелательную оценку её содержания, послужившую толчком к подготовке второго издания, а также благодарю Отдел абсорбции города Петах-Тиквы за моральную поддержку.
Играет гармонь и танцуют доярки.
Играет гармонь и танцуют свинарки.
Бульдозеристы и трактористы —
В деревне в почёте всегда гармонисты.
Маньку прижал к себе плотно Иван,
Облапив полный девичий стан,
А рядом Любка кусает губы,
Цедит проклятия сквозь белые зубы.
Ей к Ваньке – смерть, как прижаться хочется,
А рядом бык крутолобый мочится,
Свинячье рыло торчит из грязи,
А грудь колышет блузку из бязи.
Полные груди и мощные бёдра,
А рядом чья-то пьяная морда.
Ну вот на солому метнулись две тени.
Лопнул подол, разломились колени.
Красные, страстные, потные лица.
Машет крыльями белая птица.
Крестьянская сказочная идиллия —
Тело захочешь, возьмёшь без насилия.
Пьян гармонист, не играет гармонь.
Запах сирени, навозная вонь.
1960 г.
Временем изъезжена десятка1
И ползёт по улице едва —
Вот из двери вывалилась шапка,
Руки, ноги, чья-то голова.
Ты и рада вдвое бы раздуться,
Но бока железные твои
Только искривляются и гнутся,
Ты рискуешь лопнуть по пути.
Для студентов старой колымагой
Ты давно из года в год слывёшь.
И со львовским не сравнить стилягой,
По старинке скромно ты живёшь.
В автопарке тихо встав в сторонку,
С завистью ты смотришь на подруг,
Что одеты в лаковую плёнку,
Образуют шумный пёстрый круг.
Не грусти и, лязгая железом,
Юность дорогую не брани.
Ты была подругою невежам,
А теперь с дипломами они.
1962 г.
Электричка уходила в ночь.
За окном поплыли сосны, ели
И колёса песню свою пели,
От чего-то убегая прочь.
Электричка уходила в ночь.
Светофор прищурил сонно глаз.
К горизонту падая звездою,
Он зажёгся низко над землею,
Поезду мигнув в последний раз.
Светофор прищурил сонно глаз.
Облако, как капелька чернил.
Ветер рвёт рукав моей рубашки,
Неуклюжи у него замашки
Или просто слишком много сил.
Облако, как капелька чернил.
От чего бегу я и куда?
Эта ночь и эта электричка…
До чего же скверная привычка —
Не могу дождаться я утра!
От чего бегу я и куда?
1962 г.
Мама моя родная, не брани,
Не жалей, пожалуйста, слёз не лей.
Золотые снова наступят дни,
А пока пришли мне сухарей.
Жаворонок, жаворонок голосист,
Горлышко ощипано, летит пух.
Дело наше сделано – карман чист,
Выстрелы вдогонку: бух, бух, бух!
Вся тайга разлапилась. Ветер, брат,
От болотных гнилостных этих мест
Не возьмёшь ль попутчиком в Ленинград?
Знаешь тропку каждую ты окрест.
Жаворонок, жаворонок голосист,
Горлышко ощипано, летит пух,
Дело наше сделано – карман чист,
Выстрелы вдогонку: бух, бух, бух!
Гражданин начальничек гнёт в дугу,
Проволока колючая, высок забор,
Всё равно отсюда я убегу,
Будь последний фрайер я, а не вор.
Жаворонок, жаворонок, голосист,
Горлышко ощипано, летит пух.
Дело наше сделано – карман чист,
Выстрелы вдогонку: бух, бух, бух!
А пока мы сутками лопату в ров,
Поднимают поутру нас петухи,
Гонят нас на вырубки, как коров,
На харчах отъевшиеся пастухи.
Жаворонок, жаворонок, голосист,
Горлышко ощипано, летит пух.
Дело наше сделано – карман чист,
Выстрелы вдогонку: бух, бух, бух!
1963 г.
Отгорел румянец, небо побледнело
И в глазах угасла синева.
Лишь полоска губ едва алела,
Тонкая, как лука тетива.
День уполз, как раскалённый слиток,
Отряхнув окалину с листвы,
Жар неторопливо тёк с гранитов
В зыбкие объятия Невы.
В улице и переулке каждом —
Тишина, звучащая мольбой.
Остуди испепелённых жаждой,
Остуди прохладною струёй.
Но прохлада заблудилась где-то,
И ладони, полные росой,
Не подставит граням парапетов,
Не напоит, не остудит зной.
Лишь влюблённым дела нет до зноя —
Реет парус северных ночей
И плывут сквозь молоко парное
Вдоль Невы, как пара лебедей.
1965 г.
Отсюда началась Россия —
С гранитных невских берегов.
Здесь первозданная стихия,
Вовек не знавшая оков.
Здесь небо северное рядом,
Здесь до него подать рукой,
И по утрам над Летним садом
Туман холодный и седой.
Здесь кони Клодта на Фонтанке,
Творил здесь Росси, Фальконе…
И я люблю скакать по пьянке
С Петром на вздыбленном коне!
Здесь ночи белые. Закаты
Едва лишь небо подожгли —
Горят дворцовые палаты
Уж алым отблеском зари.
Пробило на часах вокзальных,
И ночь уж тает в синеве.
Заря, качаясь на Ростральных,
Перстами плещется в Неве.
А осень, осень в Ленинграде —
Промозглость, сырость и дожди,
Дома укрылись в листопаде,
Как люди в тёплые плащи…
Я в моросящий дождь по парку
Брожу, в листы упрятав грусть,
И в кабаке пью с другом старку
За эту хмаревую Русь.
Здесь родилась моя Россия,
И я люблю её до слёз.
Пускай метут дожди косые,
И ветер воет, словно пёс.
Падают листья – осень.
Сырость висит на ветках.
И за вершины сосен
Солнце цепляется редко.
Крылья расправили птицы,
Небо изрезали стаи,
Стали скучнее лица
И холоднее, чем в мае.
Уже по утрам иней.
Лужи хрустят под ногами.
Асфальт удивительно синий
Стелется между домами.
Падают листья – осень.
Крыши намокли в лужах.
Становится дождь несносен,
А просинь всё уже и уже.
Сыплют под ноги клёны
Золото листьев шуршащих
И хорошо влюблённым
В днях, чередой уходящих.
Меня же ветра осенние,
В окна стуча листами,
Тянут к Сергею Есенину
Грусть развести стихами.
Грусть, оголяются кроны.
Дней очень схожих вязь.
Прошу – не роняйте, клёны,
Багрянец осенний в грязь!
Но круговерть листопада
Рвёт и швыряет листы
На улицы Ленинграда,
Набережные и мосты.
1968 г.
Какой асфальт мокрый,
Какое серое небо,
Какой день тусклый,
Какой день безрукий!
А самолёт в небе
Сложил свои крылья.
Он, став совсем точкой,
За горизонт рухнул.
И покачнулось небо,
И прослезилось небо,
И стал асфальт мокрее,
Темнее стали тучи,
И стало так тревожно,
И стало так одиноко!
Осень 1968 г.
Кто не знает ленинградской осени —
Под ногами шуршащие пёстрые листы,
Небо, потухшее без единой просини,
Как усталые руки, повисшие мосты.
Деревья безлистые, словно уснувшие.
Угрюмо гранитные сфинксы и львы
Смотрят печально глазами потухшими
В холодные серые волны Невы.
Птицы, уставшие от холода жаться,
Покинули тут гнездовья свои.
Остались лишь коренные ленинградцы,
Дикие голуби и воробьи.
В лужи дома опрокинули крыши.
Шпили легли поперёк мостовых.
Стали рассветы над городом тише,
Кутая город в туманах седых.
Падают листья в осеннем стриптизе,
Как обелиски – деревья стоят.
Промокшие голуби на карнизе
Главного Штаба сидят.
1968 г.
На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Стихи разных лет», автора Феликса Соломоника. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанру «Книги о приключениях».. Книга «Стихи разных лет» была издана в 2017 году. Приятного чтения!
О проекте
О подписке
Другие проекты