Цитаты из книги «Сердце хирурга»

Неизмеримо возрастает ответственность хирурга, если он является старшим в хирургическом коллективе, руководит всей работой врачей… Десятки глаз обращены на него, каждый его поступок, каждое решение в центре всеобщего внимания. Его слово тут – главное, мнение – окончательное. Иначе нельзя. Руководить должен один. Он обязан всех выслушать, но решать, как поступить, ему. И ответственность нести – ему. Остальные должны строго и четко выполнять его указания, подчиняясь им так, как, например, в армии…

Риск – он есть всегда, как бы ни совершенствовали технику той или иной операции, какие бы защитные средства ни вырабатывали для предотвращения осложнений! При операции у Алеши Косолапова мы шли на громадный риск, зато получили столь блестящий результат, о котором ни мы, ни его родные не могли и мечтать! И так в деятельности настоящего, мыслящего хирурга – постоянно. Каждый раз, решаясь на сверхсложную операцию, он стремится спасти человека и при этом отлично сознает: при неудаче придется пережить много тягостных минут, душевных терзаний…

Мое волненье, естественно, усугублялось тем, что я уже хорошо знал этих людей, привязался к ним. Все последнее время мы встречались каждый день. Я страстно хотел помочь им, вернуть счастье, похищенное злой болезнью. Один крупный хирург писал в своих записках, что он старается не сближаться с больными, не привыкать к ним: в случае несчастья не так переживаешь… Бесспорно, в этом заключен определенный смысл. Однако я сторонник противоположного взгляда. По-моему, если хирург ближе знает больного, если тот стал роднее и дороже за время их знакомства, он с большим вниманием отнесется ко всем мелочам предоперационной подготовки и послеоперационного ухода. И в ходе операции перед ним будет не человек «без имени», а хорошо известный ему человек, без которого уже трудно представить существующий мир.

Я, замечу, тоже весьма уважал и ценил Лидию Ивановну за беззаветную преданность больным. И когда у меня был особенно тяжелый пациент, требующий самого тщательного ухода, я старался, чтобы он непременно попал к Краснощековой. Тогда можешь быть спокоен. Если над больным нависла угроза, Лидия Ивановна сама не своя ходит, а повеселеет тот, и она веселая! Как обязана медицина, ее прогресс таким вот, как Лидия Ивановна, врачам! Нет за ними великих открытий, есть долготерпеливая работа, обеспечивающая подготовку и успех этих открытий в будущем… Они, по сути, труженики науки, без которых та не может быстро идти вперед.

И если молодежь не будет расти, цена тебе, как руководителю, ломаный грош, и те, кто ратовал за тебя, разочаруются… Именно в научном росте сотрудников видится лицо ученого. Как бы сам много ни работал, возможности одного резко ограничены по сравнению с возможностями коллектива. Рост самого ученого – в росте его учеников.

И до сих пор там, где в руководстве научным учреждением стоит крупный ученый, там заметен прогресс этого раздела науки.

– Переливайте в ногу… Как можно мягче, переживая, что вот опять приходится идти наперекор учителю, я сказал: – Николай Николаевич, разрешите, чтоб в руку… – Да? – он вскинул седые брови и тут же, после небольшой паузы, успев, видимо, обдумать, почему я настаиваю на своем, обратился к курсантам: – С хирургом не спорят! Ему можно давать совет, но решает он, и никто не должен ослушаться или оскорбиться… Он отвечает за жизнь больного, вот откуда необходимость полной самостоятельности. Так что хирург волен послушать или не послушать нашего совета. А в данном случае Углов совершенно прав, что переливает кровь в руку. Ведь ногу придется ворочать, и система будет мешать в проведении операции… И тут, как всегда, мой учитель на глазах у курсантов и многочисленных врачей, пришедших из других хирургических клиник посмотреть необыкновенную операцию, продемонстрировал величие и благородство истинного ученого. В нем никогда не было ни досады, вызванной ревностью к успехам других, ни зависти, ни, повторяю, ложного самолюбия. Большой хирург, он понимал любого хирурга с полуслова и, когда требовалось, охотно шел ему навстречу…

И мы продолжаем… час… два… три… Но когда боль длится долго, она становится непереносимой для организма. На этом основан опыт по получению экспериментального шока. Его добиваются у животного острой, резкой травмой: например, раздавливанием конечности. Сразу же артериальное давление падает до низких цифр, и если не принять соответствующих мер, животное погибает. Или же: вы слегка ударяете молоточком по животу лягушке, и какое-то время она не реагирует. Но если это поколачивание продолжать долго, кровяное давление начнет падать и достигнет тех же критических цифр, что и при острой травме. Значит, продолжительность…

А между тем, если мы не поставим больного на ноги, когда он находится еще в состоянии нервного напряжения, у него на третий-четвертый день наступает такая расслабленность, что поднять его с постели уже не удастся очень долго. И тогда у неподвижного, поддавшегося слабости человека легко возникают в легких застойные явления, а отсюда и пневмония, и сердечная недостаточность – то, что нередко приводит к гибели…

Меня всегда привлекали люди, страдавшие каким-то недугом, который излечить считалось невозможным. Мне хотелось вступить в борьбу с недугом и победить, увидеть улыбку тех, кто уже отвык улыбаться, у кого на лице уже давно только страдание и слезы. Не всегда я побеждал, но никогда и не отказывал в помощи, пока не испробовал все возможные методы и способы излечения. И в этой непрестанной борьбе со смертью, в борьбе со страданиями я находил смысл своей жизни.