Мои комплименты мадам! (фр.). Имеется в виду С. С. Степанова, жена Н. А. Степанова.
Картон-пьер, или «каменный картон», — особый род картона с добавлением мела и цемента для большей плотности, используемый для формирования мелких элементов декора; иногда так именуют папье-маше.
См.: Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями. СПб., 1847. Гоголь писал: «В критиках Булгарина, Сенковского и Полевого есть много справедливого, начиная даже с данного мне совета поучиться прежде русской грамоте, а потом уже писать. В самом деле, если бы я не торопился печатаньем рукописи и подержал ее у себя с год, я бы увидел потом и сам, что в таком неопрятном виде ей никак нельзя было являться в свет» (Гоголь Н. В. Четыре письма к разным лицам по поводу «Мертвых душ» // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений. М.; Л., 1952. Т. 8. С. 286).
Имеется в виду очередной фельетон «Журнальной всякой всячины» (1852. № 43. 23 февр.), в котором Булгарин, полемизируя с «Отечественными записками» по поводу творчества Гоголя, вопрошал: «…какую художественную ценность нашел издатель “Отечественных записок” в повестях г. Гоголя? Ужели охоту на воротнике будочника, дух лакея или пляску в доме небывалого губернатора, в “Мертвых душах”?»
Речь идет о редакторе газеты «Ведомости Московской городской полиции» М. П. Захарове.
Австрийская балерина Ф. Эльслер в 1848–1850 гг. выступала в Петербурге и Москве. Булгарин писал о ней в своей фельетонной рубрике «Журнальная всякая всячина» 30 октября 1848 г. (№ 244). В журнале «Эльснер», но это ошибка публикатора или описка Булгарина, который не раз писал о ней, правильно воспроизводя ее фамилию.
А. А. Нильский вспоминал про гастроли Эльслер в Москве: «Ее успех был велик. Чуть ли не вся Москва ею увлекалась. А учащаяся молодежь в своем обожании доходила до степени “необузданности”. Помню я, как эти юные поклонники, собиравшиеся необъятной толпой на актерском подъезде ради того, чтобы повидать ее вблизи, устраивали иногда маленькие невинные демонстрации. Однажды, на масленице, после утреннего спектакля, толпа, дожидавшая выхода Эльслер из театра, была так раздосадована строгим приказанием “разойтись”, что схватила сделавшего это внушение солидного театрального чиновника К-ва [В. Г. Караколпакова?] и положила его под ноги лошадей, запряженных в карету балерины. И пришлось ему volens-nolens пролежать до ее выхода под страхом быть раздавленным. Можно представить себе, что в этот промежуток времени он переиспытал. Но как только появилась на подъезде Фанни Эльслер, молодежь освободила непрошеного блюстителя порядка, да заодно освободила и лошадей, моментально их отпрягши. Пылкие поклонники повезли на себе любимую артистку. Полиция пыталась приостановить это триумфальное шествие, но ничего не могла поделать с восторженной толпой» (Нильский А. А. Закулисная хроника: 1856–1894. СПб., 1897. С. 243).
Ф. И. Буслаев записал в дневнике 19 марта 1852 г.: «Давно ли он [Гоголь] умер? Не прошло еще и месяца — а вот уже из‑за Гоголя поссорились Хавский с Булгариным, который в ответ на извещение о смерти Гоголя — написал грубость, ругая талант Гоголя <…>» (цит. по: Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников: полный систематический свод документальных свидетельств / Подгот. И. А. Виноградов. М., 2013. Т. 3. С. 14). Однако или этот слух был неверен, или Хавский вскоре помирился с Булгариным. 8 июня 1852 г. он поместил в СП статью «Успехи в русской истории» (№ 151), а в 1853 г. статью «Светлое Христово воскресенье в России» (№ 86. 17 апр.).
См.: Из дневника и воспоминаний И. П. Липранди. Заметки на статью [П. И. Бартенева] «Пушкин в Южной России» // Русский архив. 1866. № 8/9. Стлб. 1213–1284; № 10. Стлб. 1393–1491; Замечания на «Воспоминания» Ф. Ф. Вигеля // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. 1873. Кн. 2. С. 59–251.
Булгарин печатался на польском с 1816 г. (в виленских периодических изданиях), первые русские его публикации датируются 1820 г. (дебютировал он «Кратким обозрением польской словесности» в «Сыне Отечества» (1820. № 31, 32)).
Имеется в виду газета «Ведомости С.-Петербургской городской полиции».
В 1851 г. П. С. Смирновский был причислен к Министерству внутренних дел и откомандирован к Липранди, а в 1854 г. перешел оттуда в Военное министерство. После смерти Межевича «Ведомости С.-Петербургской городской полиции» редактировал Е. Ф. Корш, но в декабре 1851 г. он покинул газету.
См. примеч. 119 к письмам Булгарина Р. М. Зотову.
Смирновский сотрудничал в «Ведомостях С.-Петербургской городской полиции» с 1847 г., публикуя очерки о различных частях Петербурга, заметки о городских новостях и т. п. Тут он приобрел незавидную репутацию журналиста, «сочинявшего безграмотные статьи лакейским слогом» (Панаев И. И. Литературные воспоминания. М.; Л., 1950. С. 139). О репутации Смирновского см. также: Зотов В. Р. Петербург в сороковых годах // Исторический вестник. 1890. № 5. С. 314–316).
Имеется в виду статья Булгарина «Весьма нужная литературная заметка» (СП. 1849. № 228. 14 окт.). В ней он дал такую характеристику автору некролога: «Господин Платон Смирновский, как известно, не известен в русской литературе. Он не написал не только ни одной книги, но даже ни одной литературной статьи. Написал он, для фельетона “Ведомостей С.-Петербургской полиции”, в прошлых годах, несколько обзоров некоторых лавок в Гостином Дворе и лавочек на Толкучем рынке, и произвольная, без всяких доказательств, хвала и хула, рассыпанная щедрою рукою в этих обзорах, произвела неудовольствие в читателях ведомостей, особенно в торговом сословии, о чем и говорено было в свое время».
Смирновский служил там в Департаменте народного просвещения на незначительной должности в чине титулярного советника с 1839 по 1851 г.
Статья Булгарина, может быть и справедливая в своих упреках, но выдержанная в резких тонах и полная намеков, не прошла незамеченной и навлекла на Булгарина гнев властей. Председатель Комитета для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений (Комитет 2 апреля) Н. Н. Анненков в отношении от 13 ноября 1849 г. писал товарищу министра народного просвещения П. А. Ширинскому-Шихматову: «Хотя, не имея ближайших сведений об образе действий г. Смирновского, Комитет 2 апреля не мог положительно утверждать, чтобы статья “Северной пчелы” содержала в себе именно клевету, однако и без того все вообще содержание и весь тон оной, если б высказанное в ней было даже строгою истиною, таковы, что, по мнению комитета, приведенный закон прямо противуполагался пропуску этой статьи в печать. Это уже не литературная полемика, свободному движению которой правительство наше не полагает препятствия, а выходящее из всяких пределов приличия площадное ругательство, на которое никому и ни против кого не дано законом права, и комитет признавал, что допущение в нашей журналистике подобных выходок тем более было бы предосудительно, что лицу, помраченному таким образом перед публикою в его чести и, может статься, беззащитному, весьма потом трудно, если не совсем невозможно, омыть себя в общем мнении от нанесенного ему бездоказательно пятна. Основываясь, затем, на статье 1308 Улож[ения] о наказ[аниях], комитет полагал: цензорам [А. Л.] Крылову и [И. И.] Срезневскому, пропустившим означенную статью, сделать надлежащее замечание; что же касается до редакторов “Северной пчелы”, то и они подлежали бы наказанию по ст. 2020 того же Улож[ения], но как газета их всегда отличалась благонамеренностью своего направления, то предоставить министру народного просвещения объявить им, что они избавляются на этот раз от законного взыскания в сем только единственно уважении». На этом заключении комитета Николай I наложил резолюцию: «Принять самые строгие меры к запрещению подобного рода нареканий и в особенности всяких перебранок в каком бы то ни было журнале» (цит. по: [Стасов В. В.] Цензура в царствование императора Николая I // Русская старина. 1903. № 8. С. 419–420).
П. А. Ширинский-Шихматов в письме от 16 ноября 1849 г. передал (от своего лица) эти замечания попечителю С.-Петербургского учебного округа М. Н. Мусину-Пушкину и просил, повторяя отношение комитета, «редакторам “Северной пчелы” объявить, что хотя и они подлежали бы наказанию, по ст. 2020 уложения о наказаниях, но как газета их всегда отличалась благонамеренностию своего направления, то они избавляются на сей раз от законного взыскания в сем только единственно уважении» (РГИА. Ф. 777. Оп. 2–1850. Д. 146. Л. 165–166). Булгарину сделали внушение.
Доколе жив был сын мой, я молчал о контракте, но по смерти его, в 1851 году, просил у Булгарина предъявления мне подлинного, потому что копии в бумагах сына моего не оказалось. Он отвечал из Дерпта, что контракт находится в Петербурге, а приехав в Петербург, сказал, что контракт, вероятно, остался в Дерпте и он его отыскать не может.
В начале 1852 года возобновил я свои требования. Булгарин отвечал мне бумагою следующего содержания, на которую я возразил по пунктам» (Греч. С. 722–724).
Булгарин был знаком с купцами А. В. Калугиным и П. В. Лесниковым (см.: Видок Фиглярин. С. 85) и с похвалой отзывался о них (см.: Булгарин Ф. Очерки русских нравов, или Лицевая сторона и изнанка рода человеческого. СПб., 1843. С. 76).
Что ответил Булгарину Липранди, неизвестно, но Смирновский не был назначен на этот пост.
Конфиденциальное письмо (фр.).
Ю. О. Лобаржевская была дальней родственницей Булгарина, о чем сам он сообщал управляющему III отделением М. Я. Фоку (см.: Видок Фиглярин. С. 156. О Лобаржевской см.: Там же. С. 148–149).
К Аракчееву ездил и сам Булгарин, см. его очерк: Поездка в Грузино в 1824 году: (Из воспоминаний) // Новоселье. СПб., 1846. Т. 3. С. 201–220.
Н. И. Греч вспоминал: «В 1824 году разразилась надо мною катастрофа Госнера [Греча заподозрили в причастности к изданию еретической книги]. Канкрин [министр финансов] хотел, перед тем, взять меня на службу в Министерство финансов, но, узнав, что я предан суду, отложил это до моего оправдания. Тогда затеяли мы с Булгариным издание “Северной пчелы”, не прекращая ни “Сына Отечества”, ни “[Северного] Архива”. Позволение министра просвещения получили мы без труда. Булгарин был знаком с (бывшею потом женою Шишкова) Лобаршевскою и чрез нее втерся к старику. Он даже называл и считал себя ее родственником, доколе Шишков был министром» (Греч. С. 694).
В 1831 г. Булгарин переселился в Карлово, лишь изредка ненадолго приезжая в Петербург (вернулся он в столицу только в 1837 г.). Это было вызвано следующими обстоятельствами. В конце 1829 г. литераторам пушкинского круга стало известно о сотрудничестве его с III отделением, и с 1830 г. они стали распространять эту информацию в столичных салонах, подрывая репутацию Булгарина. Кроме того, в конце 1830 г. началось Польское восстание, после которого прежнее расположение общества к полякам сменилось резко отрицательным отношением. «Появление в следующем году холеры, которую невежество приписало польской интриге, сделало положение поляков в Петербурге тем более тяжелым, что <…> и многие из образованных классов поверили этому гаму неразумной толпы» (Пржецлавский А. О. Воспоминания // Русская старина. 1875. № 9. С. 135–136). И наконец, в августе 1831 г. умер директор канцелярии III отделения М. Я. Фок, покровительствовавший Булгарину. А. Ф. Воейков писал Ф. Н. Глинке 14 апреля 1831 г., что «Фаддей Бенедиктович сошел с поприща журналистики: он навсегда продал свое право на издание “Северной пчелы” Н. И. Гречу, который обязался платить ему по 15 тысяч рублей ежегодно, дондеже существует пчелиный улей. Фаддей Бенедиктович с большим негодованием оставил Петербург, и едва ли когда-нибудь в него возвратится» (ИРЛИ. Р. III. Оп. 1. № 888).
О мертвых либо хорошо, либо ничего (лат.).
Имеется в виду Эмилия Греч.
В воспоминаниях Греча изложена иная версия конфликта: «В 1840 году, по миновании срока первому нашему контракту, Булгарин начал крепко настаивать на заключении нового и сам написал его вчерне со всякими для меня уступками, например, доход с “Пчелы” полагал он делить не поровну, а мне получать на пять тысяч рублей ассигнациями более против него; в случае его смерти, я обязывался выплатить его жене и детям в первый год три тысячи, во второй две тысячи, в третий тысячу рублей асс[игнациями], тем и прекращались все мои обязанности, и “Пчела” поступала в мою исключительную и безусловную собственность. Я не знал, чему приписать такую щедрость, думал, что ему насолила жена или танта [тетка жены Булгарина], и пр., но, разумеется, охотно согласился. Контракт был заключен по всей форме, подписан нами и явлен у нотариуса. Вскоре, видно, Булгарин раскаялся и однажды с замешательством объявил мне, что желает еще, чтоб я выделил после его смерти известную сумму на воспитание его детей. Я согласился охотно; он бросился обнимать и целовать меня. <…> В конце 1847 года, когда мне минуло шестьдесят лет, вздумал я сложить с себя бремя издания “Северной пчелы” и передать мои права сыну моему Алексею. Для этого обратился я с просьбою о позволении на сию передачу к министру просвещения гр[афу] Уварову и шефу жандармов А. Ф. Орлову и получил от них письменное на то согласие. Засим написал я о том к Булгарину, который тогда находился в Дерпте, в твердом уповании, что и он согласится, но я ошибся в расчете: он <…> не хотел признать в сыне моем равного себе, требовал себе звания главного редактора и, в случае моей смерти и перехода половины “Пчелы” в полное обладание моего сына, уплаты ему (Булгарину) десяти тысяч рублей серебром. Видя такое непостижимое и дерзкое упорство, мы с сыном решились оставить дело в прежнем положении.
В 1839 г. умер издатель журнала «Отечественные записки» П. П. Свиньин. Незадолго до смерти он продал право на свое издание своего рода коммерческому обществу на паях, в которое входили В. Ф. Одоевский, А. А. Краевский, Б. А. Враский, А. В. Владиславлев, Н. П. Мундт, И. И. Панаев, А. В. Всеволжский (см.: Кулешов В. И. «Отечественные записки» и литература 40‑х годов XIX века. М., 1959. С. 354–355). В. П. Давыдов первоначально входил в их число, но, по-видимому, не внес денег (см.: Орлов Вл. Пути и судьбы. Л., 1971. С. 490–491). Редакционную работу в первые годы выполняли Одоевский, Краевский и А. П. Заблоцкий-Десятовский (см.: Могилянский А. П. А. С. Пушкин и В. Ф. Одоевский как создатели обновленных «Отечественных записок» // Известия АН СССР. Сер. истории и философии. 1949. Т. 6. № 3. С. 224–225).
В 1831 г. Николай I так сформулировал свое отношение к редактору СП: «Булгарина и в лицо не знаю и никогда ему не доверял» (цит. по: Шильдер Н. Два доноса в 1831 году // Русская старина. 1898. № 12. С. 521).
Генерал-адъютант К. К. Мердер был воспитателем великого князя Александра Николаевича.
Переводят другие. Иностранных газет выписывается бездна. На них только взглянет Греч — и баста! Все берется только из «Journ[al] de S.Pétersbourg»!!! О личных обидах и оскорблениях мне Н. И. Гречем почитаю излишним говорить!
Столкновения между Гречем и Булгариным случались нередко, иногда острые (чаще всего из‑за денег), но они быстро мирились. Лишь в начале 1850‑х гг. между ними начались трения, которые постепенно нарастали (см. письма Булгарина П. С. Усову в настоящем издании). В. Р. Зотов, иногда бывавший дома у Греча, вспоминал: «…беседа наша начиналась почти всегда с того, что Греч принимался за что-нибудь ругать Булгарина. <…> никто так не ненавидел его, как товарищ по редакции, десятки лет работавший с ним в одной и той же газете. Греч сравнивал себя с каторжником, скованным одной цепью с своим врагом» (Зотов В. Р. Петербург в сороковых годах // Исторический вестник. 1890. № 3. 571). Г. Н. Геннади, также бывавший дома у Греча, записал в апреле 1856 г. в дневник, что он «страшно ругает» Булгарина (ОР РНБ. Ф. 178. Оп. 1. Ед. хр. 9. Л. 9 об.). Ср. аналогичные свидетельства Е. А. Штакеншнейдер 1855 г.: Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки. М.; Л., 1934. С. 57, 58. В конце 1854 г., когда отмечалось пятидесятилетие литературной деятельности Греча, Булгарин даже не был приглашен на празднование юбилея (см. письмо Булгарина Я. И. Ростовцеву в настоящем издании). Все это привело к разрыву в 1855 г., когда они перестали видеться. И хотя при посредничестве П. С. Усова осенью 1856 г. они формально помирились, но в 1858‑м или в начале 1859 г. отношения вновь приобрели враждебный характер.
Слова в прямых скобках отсутствуют в журнальной публикации, но без них фраза выглядит незавершенной и они есть в других адресованных Липранди письмах.
Имеется в виду П. Д. Киселев.
странствие, поездка (нем.). Греч уезжал в поездку по Европе (по Австрии, Германии и др. странам), вернулся он 5 октября.
Имеется в виду Ф. Н. Глинка.
В указатель не внесены литературные и мифологические персонажи, а также лица, упомянутые только в предисловии или в комментариях. У фамилий персонажей, письма Булгарина к которым печатаются в настоящем издании, стоит звездочка, означающая, что сведения о них содержатся в преамбуле к публикуемым письмам.
Например, из половины строки «Игорь женился на Ольге» у него получается 65 строк. (Шлецер. Нестор. 1 часть. С. III.) … (III том. С. 63–64): «Приятно и почти трогательно читать, как живо… излагает… отделывает стиль… и не просто отделывает стиль, а морализирует и полемизирует» (нем.). См.: Нестор. Russische Annalen in ihrer Slavonischen GrundSprache: verglichen, von SchreibFelern und Interpolationen möglich gereinigt, erklärt, und übersetzt, von August Ludwig von Schlözer. Göttingen, 1802–1809. Teile 1–5. Рус. перевод: Нестор: Руские летописи на древле-славенском языке / Сличенные, переведенные и объясненные Августом Лудовиком Шлецером / Пер. с нем. Дмитрия Языкова. СПб., 1809–1819. 3 т.
То есть «Index librorum prohibitorum» («Список запрещенных книг» (лат.)) — издаваемый Ватиканом список книг, которые под угрозой отлучения запрещено читать верующим. Выходил с 1559 г.; с 1571 г. его составлением ведала Святая конгрегация Индекса.
«Жоконд», «Женитьба Фигаро», «Дон Жуан» (фр.) — названия опер. «Жоконд, или Искатели приключений» (1814) — опера Н. Изуара (слова Ш.‑Г. Этьена) по сказке Ж. Лафонтена. Булгарин вспоминал о «милой и грациозной оперетке “Жоконд”, которую долгое время разыгрывали на всех языках в Европе» (Ф. Б. Журнальная всякая всячина // СП. 1855. № 244. 5 нояб.).
Булгарин с 1843 г. вел в СП еженедельный фельетон «Журнальная всякая всячина».
В оригинале ошибочно повторно: 3.
июля (фр.).
О проекте
О подписке