Пиком противостояния сторонников и противников объединения явились кровавые события в столице Молдавского княжества, городе Яссы, весной 1866 г. Многотысячная демонстрация и марш жителей города и окрестностей 3(15) апреля (организованный и возглавляемый митрополитом Молдовы Каллиником Миклеску), направленные против ликвидации молдавской государственности, были встречены войсками, присланными из Бухареста. По безоружным манифестантам был открыт огонь, в результате чего более 100 человек были убиты или ранены. В числе последних находился и митрополит Молдовы^[4]. Вслед за этой расправой последовали аресты наиболее активных противников объединения княжеств. В общей сложности арестам подверглись около 400 человек^[5]. Расправой над недовольными была подавлена оппозиция унионизма.

Позднее идея возрождения и сохранения молдавской идентичности была заимствована и использована в формировании идеологии в контролируемой Россией Бессарабии, которая, вскоре после событий в Румынии, в 1873 г. становится одной из российских губерний. Уже в ХХ в. Россия способствовала сохранению и укреплению молдавской самобытности сначала в 1924 г., в Молдавской автономии в составе Украинской ССР, а позже, после подписания Пакта Молотова – Риббентропа, – в Молдавской ССР. При этом следует отметить последовательность румынской идеологии, которая со времени формирования современного румынского государства рассматривала земли Бессарабии и Северной Буковины (входящих в настоящее время в состав Республики Молдова и Украины) в качестве территорий румынского пространства.

Исторически российская историография рассматривает Молдову и молдаван как «своих», а Румынию и румын как «иных».

Важно подчеркнуть, что территория современной Молдовы остается важным стратегическим плацдармом России в ее геополитических планах и интересах в Причерноморье и на Балканах.

В настоящее время борьба и противостояние этих двух сложившихся и существующих идентичностей выступает важным фактором политических проектов стран Запада и России в регионе, а также полем перманентного противоборства идеологии румынской и молдавской идентичности.

До начала русско-турецких войн последней четверти XVIII – начала XIX в. Бессарабия представляла собой малозаселенную территорию, где проживали молдаване, на юге по соседству с молдаванами жили ногайцы, а большей частью на севере – русино-украинское население.

Включив Бессарабию в состав России, власть проявила заинтересованность в укреплении малозаселенной территории ревизскими душами. Россия исходила из того, что на пограничье, особенно на западных рубежах, должно проживать многочисленное и лояльное власти население. Отсюда активная переселенческая политика и разнообразные льготы для населения. Достаточно констатировать, что Бессарабия так и не узнала крепостного права, еще полвека существовавшего в центральных губерниях России. Согласно первой Всероссийской переписи 1897 г., Бессарабская губерния вошла в тройку самых заселенных территорий России. На момент переписи в крае проживало 1 935 412 л.о.п.^[6] С 1812 по 1897 г. население в Пруто-Днестровье увеличилось в 7,5 раза^[7]. Молдаване составляли 47,58 %, малороссы, к которым были отнесены и русины, – 19,62 %, евреи насчитывали 11,79 %, к болгарам были отнесены и гагаузы, вместе они составляли 5,33 %^[8]. Помимо представителей названных этносов в крае проживали армяне, албанцы, цыгане, чехи, поляки, греки, сербы, немцы, швейцарцы^[9].

При общем анализе национальной политики, проводившейся царской Россией, мы заметим, что применительно к Бессарабии она имела определенную специфику. На протяжении XIX – начала XX в. она характеризуется периодами льгот и для местного молдавского населения, например, действие законов Арменопуло-Донича до 1828 г., публикация в первые годы религиозного журнала «Кишиневские епархиальные ведомости» на двух языках: русском и молдавском, выход ряда книг на молдавском языке.

Дунайскими княжествами до 1834 г. управлял П.Д. Киселев. Осуществленные под его контролем либеральные реформы вместе с транслируемыми непривычными свободами, по справедливому замечанию И.С. Путинцева, привели к непредвиденным последствиям: «Проведя в Дунайских княжествах прогрессивные для своего времени реформы, Россия дала импульс активному идейно-политическому развитию, но в силу самодержавного строя и крайне консервативной идеологии не смогла оказать на него определяющего влияния. Восприятие России постепенно стало меняться: на смену идеям всеправославного единства, союза против Турции и консерватизма приходили идеи национальной независимости, латинизма и реформизма по французскому образцу. Лидеры революций 1848 г. (пашоптисты), находившиеся под французским идейным влиянием, воспринимали Россию как основную угрозу самостоятельности Дунайских княжеств и противника передовых идей»^[10]. Особенно эти настроения чувствовались в валашских землях, менее в Молдове, еще меньше в Бессарабии.

Одновременно языковая имперская политика, естественно, распространяла русский язык в качестве государственного и межнационального. При этом русский язык и русская культура не исключили из общественной жизни народов Бессарабии их родные языки, традиционные культуры, что в конечном итоге обусловило сохранение их этнических идентичностей^[11]. Это наглядно видно на примере существования школьного обучения в крае на языках этнических, компактно проживающих сообществ: евреев, немцев, болгар и др.

Политика русификации юго-западных окраин империи активизируется после польского восстания 1863–1864 гг. В этот процесс в значительной степени была вовлечена и православная церковь^[12]. Относительное послабление к распространению и использованию молдавского языка и культуры относится к началу ХХ в. и сопряжено с революционными настроениями в обществе. При этом говорить о взвешенной национальной политике России не приходится. Достаточно вспомнить черту оседлости евреев^[13] и погромы в Бессарабии в 1903 и 1905 гг. (не путать с холокостом евреев и цыган в годы Второй мировой войны)^[14].

Сложившуюся к 1918 г. ситуацию в межэтнических отношениях в Бессарабии правильнее было бы назвать вынужденным выживанием. В одной из работ мы уже обращали внимание на то, что местное полиэтничное население в лице молдаван и проживавших с ними бок о бок представителей других национальностей выживало, подстраиваясь под внешний фактор: османское влияние, политику царизма, румынскую политику, советскую идеологию… «Шапки» привычно менялись с приходом новой власти, как это было феерично показано в кинофильме «Свадьба в Малиновке», а содержание оставалось и остается прежним: смешанный состав населения, называющего Молдову своей Родиной, несмотря ни на какие жизненные коллизии.

И тем не менее, благодаря России на территории Пруто-Днестровского междуречья удалось сохранить анклав молдавского этнического сознания, который стимулировался созданием поначалу самостоятельной территориальной единицы империи, а позже несколькими потоками в конце XVIII – начале XIX в. в составе задунайских переселенцев. Бегство молдаван продолжалось и позже – в 30–40-х гг. XIX столетия, активно заселялась территория молдавским населением и после 1856 г., что позволило, по мнению И.Ф. Грека, сохранить и укрепить механическим путем молдавскую идентичность в Пруто-Днестровском регионе^[15]. Здесь же следует добавить, что молдавское население с XVIII в. активно осваивало Левобережное Поднестровье, где также получила распространение молдавская идентичность.

Можно констатировать, что в Бессарабии и левобережье Днестра молдавская идентичность обрела возможность для самосохранения, в то время как запрутские молдаване оказались вовлеченными в формирование румынской нации, трансформировав свою молдавскую идентичность в региональную.

Важно обратить внимание еще на одну деталь. Часть молдавского населения вместе с задунайскими переселенцами после 1856 г. мигрировала в Бессарабию и в Приазовье, имея льготы от России и желая остаться с единоверцами. Но при этом в Южную Бессарабию переселяется часть населения из Добруджи и других краев и разбавляет оставшуюся часть жителей региона. Таким образом, часть населения Южной Бессарабии оказывается под влиянием румынской идеологии не в течение 22 лет, как население Бессарабии (межвоенный период плюс три года немецко-румынской оккупации), а 47 лет (1856–1878; 1918–1940; 1941–1944 – три года румынской оккупации), что полностью совпадает с числом лет советской власти. Таким образом, становится понятным идеологический люфт в сознании части населения региона, ряд поколений которого впитывал в себя идеологию румынизма столько же, сколько советские ценности, что могло выступить отдельным детонатором событий, произошедших в конце 80-х – 90-е гг. ХХ в. Понятно, что это лишь дополнительный фактор к череде других, но, тем не менее, следует задуматься…