Введение

История российско-молдавских отношений уходит в глубокую старину. Если выражаться историческим языком, они включают в себя несколько больших периодов в историческом наследии – это Средневековье, Новое время и Новейшее время.

Авторы задумали три книги, которые должны охватить названные периоды.

Данная книга – авторское размышление о событиях недавнего прошлого, многие события которого тесно переплетены с различными сторонами российско-молдавских взаимоотношений в ХХ в. Так сложилось, что третья книга вышла первой. Причина тому – актуальные и острые процессы, переживаемые независимой Республикой Молдова в ходе современных этносоциальных трансформаций. Интерес к современным российско-молдавским контактам возрастает еще и потому, что обе страны обретают опыт выстраивания отношений в условиях формирования новых парадигм в постсоветский период.

Не раз отмечалось, что история представляет собой идеологическую науку. При изложении исторических фактов трудно сохранять непредвзятость, особенно в условиях зачастую искусственной поляризации современных России и Молдовы в мире. Старая социалистическая система исчезла, а новая складывается не так быстро, как хотелось бы.

Многие процессы, рассматриваемые в данной монографии, берут начало в прошлом. Поэтому в книге представлены достаточно подробные экскурсы в историю, для того чтобы лучше понять день сегодняшний. В монографии рассматриваются отдельные стороны политических, социально-экономических, этнических, конфессиональных и культурных сторон жизни современной Молдовы, которые продолжают включать в себя «русский фактор» в разных его проявлениях, при различном к нему отношении как внутри современной Молдовы, так и за ее пределами.

Какая получилась книга, судить читателю. Наверняка, как всякая работа, авторы которой пытаются осмыслить современность, она не лишена субъективного видения проблемы. Многие вопросы, затрагиваемые в данном труде, документально закрыты, и исследователи еще долгие десятилетия будут вынуждены компенсировать их документальную неосвещенность своими догадками и предположениями. Это вполне закономерный процесс, который обращает на себя внимание всех историков – пока живы интересы непосредственных участников, а также их корпоративных единомышленников и последователей, историческое событие находится под угрозой – от полного замалчивания до частичной интерпретации, причем в интересах политических акторов современности. А отсюда частые фальсификации и полуправда, распространяемая в массах. Поэтому столь значительно число белых пятен в истории относительно недавних и, что важно отметить, даже глобальных событий, например, таких, как участие отдельных представителей руководства СССР в разрушении страны в ее доперестроечной истории. Где уж тут ждать объективности относительно персоналий, связанных с организацией ограбления века – исчезновения молдавского миллиарда долларов? Само событие так значительно, что молчать о нем нельзя, но вместе с тем понятно, что внешне будет затронута лишь вершина айсберга, да и то с неожиданными кульбитами, как это произошло с экс-премьером правительства Молдовы Владимиром Филатом, первым обвиненным и первым прощенным в этом загадочном деле.

Не случайно историки говорят, что более или менее непредвзятым освещение исторического события может быть только спустя двести лет после того, как оно состоялось. Тогда отдельный читатель может задаться вопросом: так, возможно, стоит выждать эти лет двести, зато тогда все наверняка встанет на свои места. Увы, не совсем так. Историческая наука так устроена, что со сменой каждого поколения историков, особенно в годы перемен (открываются архивы, меняются концептуальные подходы к освещению прошлого и т. п.) появляется потребность в переосмыслении прошлого и наработанного старшими поколениями. Кроме того, во все времена ценились свидетельства очевидцев и непосредственных участников событий. Можно заметить, что сегодня в исторической науке уделяется немалое внимание изучению устной истории (по воспоминаниям очевидцев и непосредственных участников событий), так сказать, по горячим следам. Доказательство тому – интерес классиков историософии Люсьена Февра, Марка Блока, Филиппа Ариеса, Эммануэля Ле Руа Лядира и Норберта Элиаса, Патрика Х. Хаттона и др. к свидетельской роли современников. Кстати, не миновала эта сторона и молдавских исследователей. Достаточно вспомнить Институт устной истории, возглавляемый экс-представителем Республики Молдова при ООН А. Тулбуре.

Следует отметить, что авторы данной работы тоже прибегали к привлечению свидетельств экспертов, давали комментарии событиям, очевидцами и участниками которых, в силу обстоятельств и времени, оказались сами. Но при этом важно подчеркнуть следующее: надо понимать, что увлечение только одним, столь новомодным направлением чревато угрозой нарушения искомой объективности. Зачастую воспоминания людей, особенно касающиеся знаковых событий, имеют откровенно субъективную окраску, порой являясь окрашенными в самые полярные цвета. Поэтому, конечно, отдавая должное роли и значению суждений современников определенных событий, сбрасывать со счетов субъективный фактор мудрено. Казалось бы, мы зачастую наблюдаем одно и то же историческое явление или событие, а интерпретируем и оцениваем его порой диаметрально противоположным образом.

Следует напомнить: человек так устроен, что за малым исключением он следует за массой. Официальная история пишется властью. В независимой Молдове достаточно долго изучалась история румын. Авторы не комментируют, хорошо это или нет. Речь о другом – власть (кстати, она не всегда находится только в парламенте или в президентском дворце) хотела или допустила это явление. Значит, это было ей удобно и нужно. При этом далеко не все историки и политологи были и остаются согласными с подобной ситуацией, но так устроено общество. Оно помнит и знает то, что учило в школе, а споры историков и интеллигенции во все времена оставались и остаются уделом избранных, тех, кому не безразличен путь к истине, к объективизации фактов. Бывает, так удачно складываются звезды, что некоторым историкам удается достучаться до масс. Тогда происходит коррекция ряда событий прошлого, пересмотр ценностей и т. п. Признаться, не будучи идеалистами, авторы также рассчитывают пролить свет на отдельные события прошлого и проиллюстрировать давнюю историческую связь между Россией и Молдовой, которая в различных проявлениях резонирует сегодня не только посредством исторической памяти и богатого культурного наследия, но и современной культуры повседневности, того общего поля политических, социально-экономических и культурных траекторий, которые выстраивают между собой два государства.

В создании комплексного представления актуальных процессов современности сыграли роль мнения экспертов из разных сфер деятельности, интервью с которыми представлены в книге. Им и рецензентам хотелось бы высказать особые слова благодарности.

Данное исследование представляет собой этнополитические очерки современности. Оно находится на стыке наук: истории, политологии, этнологии. Потому, например, у классических историков вполне закономерно могут возникать вопросы к стилю подачи материала, к сноскам, когда вместо привычных архивных дел называются обращения к интернет-ресурсам или к экспертным интервью. Подобный подход объясняется еще и тем, что многие документы современности находятся в ограниченном доступе.

Отдельные слова признательности за высказанные замечания и поправки авторы адресуют коллегам отдела современной истории стран Центральной и Юго-Восточной Европы Института славяноведения РАН, где обсуждалась рукопись, в ходе подготовки ее к печати.

Авторы рассчитывают на то, что книга послужит стимулом для дискуссии, способствующей расширению представлений о процессах взаимодействия между двумя странами – Россией и Молдовой.

I. Эволюция российско-молдавских отношений

Специфика российской и румынской национальной политики в Дунайских княжествах. Румынская и молдавская идеи в XX в. К вопросу о молдавской идее в советский период и отзвуках проблемы в современности. Конфликт советской действительности и молдавской идентичности.

Специфика российской и румынской национальной политики в Дунайских княжествах

В этом контексте хотелось бы рассмотреть два проекта в ходе формирования политики на землях Дунайских княжеств в XIX–XX вв.

Предбалканье в XIX в., при теряющей силу Османской империи, выступило местом перетягивания канатов ведущих европейских держав – Англии и Франции, с одной стороны, и России – с другой. Квинтэссенция этого противостояния – Крымская кампания России и образование Румынского государства в 1859 г., создание которого изначально ориентировало его элиту на Францию и Германию и игру против России, которая, кстати, тоже участвовала в создании этого проекта. Румыния призвана была выступить в качестве «подушки безопасности» европейских государств в их действиях против России при воплощении ее балканских амбиций. Свою игру вела и Австрия.

В ходе формирования румынской государственности 1859–1881 гг^[1]. закладываются идеи румынского национализма на основе панлатинизма (с его претензией на европейскость, причем с поиском давних корней), противостоящего панславизму.

По мнению Флорина Поенару, Румыния и румынская идея изначально были проевропейскими и антироссийскими, что предопределило три основных стержня румынской идеи:

«1) Румынское национальное государство сформировалось в интересах и на пользу бояр (не путать с боярами средневековой Руси), владеющих землей, власть которых в той или иной форме продлилась до конца Первой мировой войны. Эта власть углубила сельский характер государства, затормозив индустриальное развитие, и привела к гегемонии консервативной культуры с местными, сельскими, реакционными корнями.

2) Появление государства основывалось на идее принадлежности к латинскому миру, а значит, гражданство основывалось на крови, языке и территории – принадлежности к народу. Как следствие, в новом национальном государстве не оказалось места для тех, кто выделялся из этой массы – для евреев и освобожденных цыган. Их, как и многих других, как, в частности, татар в Добрудже, исключили из рядов граждан, а следовательно, и из экономической, социальной и политической жизни нового государства.

3) При таком разделении на классы и таком понимании гражданства было неизбежно усугубление националистических настроений. Национализм стал основой нового государства, а также способом продвижения интересов элиты, выдававшей их за интересы страны. Он не только исключил другие народности из жизни государства, но и возвел антирусские и антиславянские настроения в ранг официальной политики»^[2].

Явление унионизма двух Дунайских княжеств – Молдавии и Валахии – возникает еще в период Средневековья и проявляется с разной степенью успешности вплоть до оформления современного румынского государства во второй половине XIX в., когда данная идея становится идеалом национальной внешней политики страны.

Добавим, что Румыния в ходе оформления своей государственности еще в XIX в. выдвинула в качестве генеральной линии задачу собирания так называемых румынских земель. Официальная румынская историография, например, не признает самостоятельного молдавского этноса, считая молдаван частью румынского народа. Такое же отношение у румын к аромунам, истрорумынам. Подобных примеров, кстати, в современной этнополитике немало: турки считают азербайджанцев турками, официальная историография Болгарии рассматривает гагаузов как отуреченных болгар и т. д.

Думается, окончательно румынская идея не сработала в Бессарабии потому, что Румыния, оформившись во второй половине XIX в. в самостоятельное государство, была одновременно вовлеченной в строительство собственной буржуазной нации. Что касается Бессарабии, то она, оказавшись еще с начала XIX столетия в составе Российской империи, претерпела буржуазные реформы в иных условиях. Именно этим следует объяснять определенные «видовые» особенности двух родственных народов.

Родовая травма появления на свет двух буржуазных наций – румынской и молдавской (в составе Российской империи) – прошла по реке Прут, разделяющей единые до XIX в. земли Молдавского княжества. Запрутские молдаване вошли в состав румынской нации, бессарабские оказались вовлеченными в отдельный молдавский проект, в немалой степени обособлявшийся от румынского политикой российских, а позже советских властей.

Молдавскость, вернее то, что от нее осталось в Пруто-Днестровском регионе и левобережье Днестра, стало уделом российского влияния и нациестроительства. Русская идеология поддержала и развила молдавскую идентичность, утрачиваемую в запрутской Молдове под влиянием румынской идеологии и превратившуюся в региональную.

Важно обратить внимание на еще один феномен. Дореволюционная Россия, затем СССР и Румыния за годы своего существования относились к молдаванам и молдавскости как к региональным ценностям своих культурных окраин^[3].

Румынская идея, как и само румынское государство, была основана на ценностях построения независимой страны, использующей в своих преобразованиях опыт прежде всего Франции и Бельгии (Конституция). Попытка ориентации на Россию, осуществленная идеологами молдовенизма – Асаки и Росетти-Розновану в 1866 г., ни к чему не привела.