Глава вторая. Рождение будущего императора

В главном дворце Таифа зажгли все свечи, отчего даже далеко за полночь было светло как днём. Чаши воскурили ещё при высоком солнце, поэтому императорская часть в сумерках уже напиталась благовониями так, что казалось: вот-вот весь дворец заклубится, оторвётся от земли и вознесётся с этим одуряющим дымом в чёрные небеса. Крики и суета из родового зала не долетали до главного императорского галл̀е, и здесь время словно застыло на месте, гася в дыму курильниц все звуки и движения. Придворные лекари и восторженно настроенные поэты, прочая шумная и помпезная публика – все сейчас стянулись на сторону императрицы. Ждали появления наследника.

Маленький служка, рыжий и лохматый, прятался за большой колонной, стараясь одновременно не попадаться на глаза и не пропустить ни малейшее движение императора. Юноша призывался служить во дворец из племени баров, самых великолепных лакеев на Таифе. Они рождались со всепоглощающей преданностью хозяину, отчего баров ещё щенками с большой охотой брали на службу в самые высокие покои. Клятва на крови связывала их с нанимателем на всю жизнь. Они, не раздумывая, бросались за хозяином в огонь и воду. И всегда боролись до конца, не беря в расчёт численное или силовое преимущество врага. Чем больше баров в услужении у дома, тем безопаснее внутренние покои. Во дворце в каждом зале держали по бару.

Сент, император Таифа, неподвижно сидел у окна, только подушечками пальцев гладил единственное украшение на узловатой фаланге. Массивный перстень из закрученного в замысловатый узор серебра венчал гладкий, пронзительно-белый тростниковый опал. Опустив голову, мужчина смотрел на едва заметный абрис лица – портрет, обозначенный штрихами на камне, и чувствовал, как в сердце опять и опять входит нож. Это было мучительно больно, но Сент не находил в себе сил снять и выбросить мучающий его перстень.

Дворец, окружённый садами и парками, высился вне досягаемости суетного шума города. Там, внизу, кипел Каракорум – экономическое и политическое ядро Таифа. От дворца кругами расходились вычурные особняки могущественных чиновников, перетекая в добротные дома признанных ремесленников, сходя к окраинам бедными лачугами. Служение и предательство, доблесть и интриги, показная роскошь и тяжёлый труд, изысканные яства и нищета… В семи кругах Каракорума всё это непрестанно двигалось, суетилось, волновалось и перемешивалось выкипающим супом.

Сент слышал, как прозвучали первые утренние колокола. На окраине города открыли ворота, и поток желающих попасть в столицу хлынул на её улицы, разбавляя внешний вид горожан нарядами деревенской периферии, наверняка надетыми специально для торжественного случая, но давно вышедшими из моды в императорской резиденции. В певучий стиль Каракорума вторгся непривычный уху говор провинций, который уже к вечеру растворится в непрестанном гуле истинной речи центра Таифа. Значит, тот, за кем несколько дней назад послали гонца, рано утром уже влился вместе с остальными путниками в тяжёлые входные ворота и вот-вот появится здесь.

Маленький бар встрепенулся. В глазах стало темно: внезапно на голову упала бесформенная тень от длинной накидки с капюшоном, и служка непроизвольно схватился обеими руками за своё горло. Дышать стало трудно, словно его сбили с ног и навалились на грудь. Верный бар задержал бы напавшего, вцепился зубами в глотку, боролся до конца…

Но он знал – внезапно появившийся человек был тем, кого в главном императорском галлѐ сегодня ждали. Тяжело дыша, бар поспешно опустился на колени. Его сковало необъяснимым ужасом. Лакей почувствовал мёртвый холодный воздух из инотени, и всё тело тут же онемело.

Шон из вайниров остановился напротив чёрного обсидианового трона. От незаметного, но точного движения с его головы слетела накидка, и Сент увидел острый взгляд, высокий нос, тонкие губы. Несмотря на то, что мужчина выглядел уже очень старым, и лицо его размылось за вуалью дряхлости, наброшенной временем, в нём всё ещё проступали отголоски мужественной красоты. Он склонился в почтительном полупоклоне, выждал официальную паузу. Но как только необходимое для высочайшего приветствия время закончилось, заговорил тоном абсолютно нелюбезным:

– Я видел, караван отправляется к западным границам. Ваше императорское величество посылает подарки королеве Тумалы? Жди беды.

Император сморщился от сухого, шелестящего голоса вошедшего, но сделал вид, что не заметил пренебрежения этикетом. С того самого момента, как невероятный старик предстал перед ним в издевательском поклоне, он больше не посмотрел в сторону гостя. Это был один из немногих его подданных на Таифе, от которого Сент зависел. И единственный, кого он боялся.

– А военные учения возобновляются с невиданным размахом по всей империи, – продолжил старец. – Слышал, что в этот раз мобилизация коснётся даже грумов… Как, интересно, вы их будете выковыривать из рудников и подземных пещер, где они чувствуют себя рыбами в воде уже несколько тысячелетий? Неужели вы так наивны, что верите в беззаветное стремление грумов к служению отечеству на поле брани?

Сент дёрнул густой бровью, исполосованной в фиолетовые разлёты, но опять промолчал, уставившись на свои руки. Там, где светился в бликах свечей тростниковый опал. Вновь стало невыносимо больно.

– Не всё сразу, колдун… У нас есть ещё время.

Человек, снискавший столь вольную аудиенцию у императора, негромко, но довольно рассмеялся. Дробный смех рассыпавшимся бисером застучал по всем самым тёмным углам огромного парадного галл̀е.

– Итак, в прошлый раз королева Тумалы получила в подарок свой собственный перстень. Очень… гхм… экзотическим способом. Что она получит на этот раз? Ставлю остаток своей почти исчерпавшей себя жизни, это – тончайшего и прочнейшего сплава броня.

– Зачем ты спрашиваешь, если знаешь, Шон, – устало сказал император.

– Так я прав? – вайнир деланно удивился. – Это, действительно, изящная, инкрустированная драгоценными камнями, но броня?

– Она скоро понадобится королеве, – негромко, но весомо произнёс император.

– Так я и знал, – старец дурашливо всплеснул руками. – Подарок с намёком! Да нет же, с каким намёком! Прямое предупреждение…

Он всё ещё стоял, и чувствовалось, что у него очень болят ноги, но гордость не даёт попросить позволения сесть. Сент промолчал, красноречиво намекая, что разговор дальше продолжать опасно. Но Шон из вайниров, даже заметив надвигающуюся бурю, нисколько не испугался:

– Ах, ваше величество! Простите старика за чрезмерную болтовню… Мне просто скучно.

– Ты следишь за моим величеством, Шон? – уже опасно ощерился Сент, и маленький бар за колонной на всякий случай распластался на полу, хотя твёрдо знал, что находится вне поля зрения императора. – Всё гораздо лучше, чем ты представляешь. Просто скоро начинается охотничий сезон, я уже чувствую этот зуд в себе и знаю, что королева тоже подвержена весеннему гону. Ей не помешает прочная экипировка для развлечений на природе. Я стараюсь быть любезным, только и всего.

– Охотничья броня? – Шон, забывшись, завалился на больную ногу, тут же с усилием выпрямился.

– Ничего удивительного. Чем ближе к Тумале, тем слабее становится тело и мягче характер. На границе с райской землёй возникает безудержное желание тратить жизнь на негу и веселье. От праздности размягчается характер, становится безвольным тело. Королеве просто необходимо усилить защиту.

– О! Ваше величество вынудило королеву отдать поселение дарнов, а потом сравняло его с землёй тогда, десять лет назад, чтобы они не впали в порок праздного мягкосердия…

Старец опять возвращался к опасной теме. Сент изо всех сил сдерживался, чтобы не позвать стражников. Он желал видеть голову Шона, отделённую от высохшего старческого тела. Тут же, не сходя с места. Но не мог отдать приказ. Тот механизм, что запустил старец своими колдовскими чарами, никто другой остановить бы не смог. Сент способен на вспышки гнева, и происходило это с ним непредсказуемо и часто, но он вовсе не был безумцем, который не в состоянии сдерживать себя. Император знал место и время, когда мог взорваться.

– Говорят, они почти не сопротивлялись, – Шон бросил быстрый взгляд на высочайшего собеседника и тут же уставился в дальнюю точку на тяжёлой портьере, словно увидел там нечто, важнее императорского ответа.

Сент промолчал, и тогда старик добавил:

– Они не умоляли, ваше величество. Не сопротивлялась. Только молча заслоняли собой женщин и детей. Но… Приказ, верно? Всех… Абсолютно всех… Никого не оставлять.

– Государственная необходимость, – скупой официальной нотой бросил Сент. – Тебе знакомо это понятие?

Шон кивнул. Казалось, он даже доволен произведённым эффектом. Хотя бы тем, что заставил императора Таифа ответить. В данном контексте это могло расцениваться почти как оправдание.

– Никто не выжил, – не унимался колдун. – Историки говорят, эта бойня – самая жестокая и несправедливая из всех, что когда-либо видел зверь Ниберу на этой стороне тени. Жертвенная бойня.

– Сказочники много чего говорят… Я знаю, у тебя личное отношение к произошедшему с поселением дарнов, но это уже случилось. Зачем ты вспоминаешь сейчас, Шон? Вот-вот произойдёт эпическое событие, толпящиеся возле родового зала поэты уже погрузили перья в чернильницы и ждут момента, который они готовы прославить в веках. Иди и ты сделать своё дело.

Шон ухмыльнулся.

– Прославить? Это будет история о принце, зачатом с помощью колдовства?

Император сделал негодующий жест рукой, словно навсегда перечёркивая только что сказанное. Но Шон не унимался:

– Сент, такие истории очень любят в народе и именно они остаются в веках. О гомункуле, внесённом в чрево императрицы способом, противным жизни, о монстре, которому суждено погрузить землю в хаос. Слышишь, император?

Шон сделал вид, что прислушался к наполненному столь любимым дымом Сента пространству, и даже приложил трясущуюся ладонь к бледному уху, вокруг которого обвисали жидкие седые пряди. Наверное, не стоило злить императора, но напоследок он не мог отказать себе в этом удовольствии. Скоро всё закончится…

– Слышишь? – продолжал колдун-вайнир. – Ты думаешь, шелестят крыльями летучие мыши? Нет, император, это ваши подданные уже перешёптываются о том, что конец света начнётся сегодня ночью. В тот момент, когда у государя империи Таифа, великого и бессмертного Сента, родится седьмой ребёнок и первый сын.

– Хватит, – твёрдо сказал Сент.

Император не повысил голос, откуда же взялось гулкое, громкое эхо, заставившее заплясать пламя множества свечей?

– Хватит этой пустой болтовни, – Сент хлопнул по чёрному дереву подлокотника трона. – Что ты мне ещё можешь сказать по делу?

– Единственное, что я могу вам сказать, – стариком быть плохо, – усмехнулся древний Шон. – Ваше императорское величие могло бы предложить мне присесть.

Он протянул вперёд руку, и Сент увидел, что скрюченные пальцы его мелко дрожат. Но великий император всё равно боялся древнего Шона. Неразумным, животным страхом. Тем, что за гранью жизни и смерти.

– Ты мне не нравишься, – сказал Сент. – При других обстоятельствах, я бы тебя сразу уничтожил. Так что просто поблагодари зверя Ниберу за свою счастливую судьбу и скажи, чего хочешь. В тот момент, когда появится наследник, ты получишь это. И надеюсь, больше мы никогда не встретимся, и мне не придётся выслушивать твою старческую болтовню… Говори, что хочешь за своё колдовство.

– В тот момент, когда появится наследник, ваша ненависть не будет иметь ровным счётом никакого значения, – глухо засмеялся тот. – В старости иссякают желания. Самое паршивое: когда ничего уже не хочется. Вы можете снова сделать меня молодым? Не отвечайте. Это риторический вопрос. Чего я хочу? Я в любом случае получу это, ваше императорское величество.

Голос его звучал издевательски, или показалось сквозь дурман дыма?

– Только без неожиданностей, – сказал Сент. – Ты же и сам знаешь: это моя земля, и, случись что, в Таифе ты не скроешься – ни по эту сторону мира, ни по иную.

– Я знаю, – казалось, Шон забавляется разговором, и это выводило императора из себя. Но дело касалось будущего империи, её наследника, поэтому Сент и сейчас сделал вид, что не заметил насмешливый тон.

Глаза Шона, утонувшие в мелкой и частой сети морщин, смотрели особенно остро.

– Мне пора, – сказал он, повернувшись к скривившемуся императору вполоборота. – По моим расчётам это великое событие произойдёт с минуты на минуту. И я знаю, куда идти. Не посылайте со мной сопровождающих, ваше величество.

Он направился к выходу, резко остановился, словно о чём-то вспомнил. Обернулся:

– Кстати, вы не хотите приветствовать своего долгожданного наследника в тот момент, когда он появится на свет?

Сент передёрнулся, лицо его исказила гримаса брезгливости.

– Упаси меня Ниберу! – глухо сказал Император. – Потом. Я обязательно посмотрю на него, но потом… Когда-нибудь…

Он закрыл глаза, вслушиваясь в звук удаляющихся шагов Шона. Далеко на горизонте мелькнул бледный луч, проникая сквозь окно, осветил лицо мужчины. Сухие губы, обезвоженные пергаментные щёки, словно в любой момент готовые с тихим шелестом порваться на обрывки. Сента мучила жажда. Неутолимая, вечная жажда, ради которой он готов на всё.

***