Охотник Фортис одарял избранницу мехами,

Катал на лошадях, дарил цветы и говорил стихами.

Ей Сомнис посвящал баллады и сонеты,

Гуляя под луной, показывал планеты.

Не в силах выбрать одного, красавица решила,

Что выйдет замуж за кого – пускай решает сила.

Спор разразился между ними, а после – поединок.

Багряным вмиг искристый снег стал под подошвами ботинок…

Кружилось воронье среди летящих вниз снежинок,

Что превращались в сотни алых льдинок.

Пал первым Сомнис, Фортис следом, и Латус, севший на коня,

Погнал к красавице с ответом: «Теперь ты выйдешь за меня!»

В пылу разборки с братом средним он не заметил одного:

Дыры в боку от шпаги Форти, что ранил брата своего.

Средь роз густых стояли двое: она и новый кавалер,

И в гневе Латус закричал им, что устранит и сей барьер.

Но та дуэль была недолгой. Сочилась кровь, а с ней и жизнь,

Что Латус средь цветов колючих за сердце дамы положил.

Сомбер замолк, перебирая пальцами струны так легко, словно и не касался их, а мелодия продолжала звучать легкими хрустальными капельками. Редкий талант был у Сумрачного: с помощью музыки он мог касаться чужих сердец, с помощью пения – успокаивать душу.

– Какая красивая грустная песня, – произнесла Ева. – Как ты придумал такую историю?

– А я не придумывал, лишь рассказал ее в стихах, – ответил Сомбер. – Раснар услышал историю во время одного из наших путешествий. Мне показалось, что братья напоминают нас троих. И… вот, решил написать балладу.

Раснария и Шут извечно боролись за право управлять общим телом. Как и братья из баллады Сомбера, они обладали очень разными характерами, но лишь в одном были похожи: каждый мечтал иметь свое собственное тело. Такая простая, но недосягаемая мечта. То, что есть у каждого человека по праву рождения, было недоступно для братьев Нимени, и они неустанно искали способ это обрести. Решить проблему братья пытались по-разному: один жаждал найти способ разделиться, другой же старался узнать причину их заточения в общем теле.

Шут искал спасения в магии. Когда-то он узнал про Большой Эмпорий, на котором покупали, продавали и выменивали предметы, обладающие магической силой. Таких на всей Сенталии имелось не слишком много, поэтому ценились они крайне высоко. Кроме того, на Эмпории можно было встретить колдунов, травников, алхимиков и прочих мастеров и любителей магии. Вот они-то и были нужны Шуту. Путешествуя с Соллером, он старался отыскать как можно больше подходящих предметов, чтобы на Эмпории расплатиться ими с Вормаком Корвусом – самым прославленным магом планеты. Вормак не брал денег, но очень любил волшебные вещицы.

Раснария же верил, что разгадка кроется в их с братьями корнях. Выдавая себя за газетчика и собирателя историй, он получал доступ к архивам и выискивал подобные случаи, при которых в одном теле уживалось несколько личностей. Тщетно он пытался найти и своих родителей, подбросивших его младенцем к дверям приюта. Раснар предполагал, что дело может быть в родовом проклятии. Благодаря усердным поискам и умелому общению с жителями деревень и городов, в которых бывал, Раснария узнавал много разных историй. Но лишь редкие из них походили на его случай. Их, как правило, списывали на одержимость или сумасшествие. У многих мудрецов и знахарей он бывал, но так и не смог понять, из-за чего вынужден нести такое бремя. Однажды, разозлившись на среднего брата, он даже попробовал обряд экзорцизма, во время которого Шут танцевал и смеялся, отпуская колкие шуточки в адрес священника. В конце концов тот не выдержал и, выпучив от ярости глаза, прогнал златовласого палкой за двери священной кельи, так и не окончив обряд.

Сомбер в разборки братьев не вмешивался, являясь скорее наблюдателем, и лишь изредка пытался их помирить. В своих спорах братья часто призывали поддержать одного из них, но Сомбер не принимал ничью сторону, он лишь тихо страдал от вынужденного соседства.

Зарабатывали братья тем, что умели лучше всего. Раснария писал статьи в газеты, а иногда брал на себя роль сыщика: имея доступ к различным документам, находил людей или информацию о ком-то. Шут охотился, сбывал дичь и шкуры и иногда продавал волшебные вещицы, которые находил в поездках, но только лишь те, что не представляли бы интереса для Вормака. Сомбер пел на площадях, получая за свои песни деньги и внимание. Сладкоголосый певец выглядел загадочно и был хорош собой.

– Так эти братья существовали? – спросил Стром.

– Сейчас это больше похоже на легенду, но Раснар нашел документы, подтверждающие существование близнецов, – Сомбер отложил лютню, чтобы отхлебнуть из чашки, – так что да, с уверенностью можно сказать, что эти люди были и их история – правда.

Гроза стихла. Небо наполнилось мерцающими огоньками. За окном послышалось журчание ручейков, образовавшихся из-за ливня. Ева открыла окно и вдохнула свежий сырой воздух, напоенный тонким ароматом роз.

– Совсем как в саду, где погиб храбрый Латус, – выдохнула она.

– Скорее, безрассудный, – отозвался Сомбер.

– В то время было обычным делом сражаться за сердце дамы таким образом, – возразил капитан.

– И все же, – вздохнул Сомбер, – это безрассудство.

– Неуемная жажда власти, денег и любви могут оправдать любое безумство. Увы, это три кита, на которых построен наш алчный мир.

– А как же честь? Совесть, милосердие, достоинство и справедливость? – возразила Ева. – Разве не на них держится мироздание?

– Ах, Ева, девочка, – улыбнулся Стром, – ты еще такая наивная! Поверь, имея реальную возможность получить что-либо из того, что я перечислил, лишь редкий человек не пойдет на сделку с совестью. Возможно, такие люди существуют, но где же они?

– А ты? А Сомбер?

– Я не безгрешен, да и Сомбер с братьями вряд ли отличаются высокими моральными принципами. Со временем это проходит, дорогая. Мне жаль тебя разочаровывать, но…

– Ну нет! – перебила Ева. – Я никогда не поступлюсь своими убеждениями из-за личной выгоды! Честь, совесть и дружба – для меня не пустые слова. А для тебя?

– Для меня тоже. Ты права, друзей не купишь! Но не зарекайся, девочка, – капитан встал и водрузил на голову треуголку, – кто знает, как развернет тебя жизнь. Некоторые особенно принципиальные умирали из-за верности себе. Любое действие имеет последствия. Любое действие имеет и причину. Каждый поступок возможно понять.

– Но не каждый возможно оправдать! – не унималась Ева.

– Это правда. Но запомни одно: не стоит осуждать кого-то, ни разу не побывав на его месте. Не зная причины. Все не так однозначно. Бывает, ложь рождается из милосердия, а несправедливость – из-за любви.

– И ты считаешь, что это нормально?

– Нет. Это лишь мои наблюдения. И я делюсь ими с тобой, потому что это и есть жизнь, а не идеальный мир из твоих любимых книжек, дорогая.

Ева нахмурилась. Она явно была не согласна с капитаном, но спорить дальше не стала. В глубине души Ева признавала, что в чем-то он прав. Все-таки он был значительно ее старше, опытнее и успел повидать мир с его несовершенствами. Слова капитана подтверждало молчание Сомбера, которое означало, что ему нечего возразить.

– Нам пора, – прервал молчание Стром, – погода наладилась, выдвигаться нужно как можно раньше, чтобы к обеду мы достигли твоих родных мест. Скоро лекарство будет у тебя.

Ева кивнула и закрыла окно. Провожая друзей к выходу, она снова заметила блеклое мерцание над шляпой Строма, словно над ней колыхался целый аквариум, но расспросить его об этом решила позже.

Ева вернулась в холл и, подойдя к камину, резко обернулась, почувствовав на себе пристальный взгляд, который в этот раз ощущался сильнее, чем раньше. Позади нее стоял человек, точнее не человек, а фантом, имевший очертания молодого мужчины. Ева вздрогнула от испуга и выронила свечу, но не отпрянула назад, а застыла на месте, закрыв рот ладонью, словно удерживая крик внутри себя. Падая, свеча погасла и измазала паркет воском. Ева не моргая глядела на фантом, а он глядел на нее. От страха она перестала дышать и опомнилась, только когда стало темнеть в глазах. Призрак поднялся над ней и удалился в угол комнаты, не сводя с Евы взгляда. Она закашлялась, набрала в грудь воздуха и дрожащим голосом спросила:

– Кто ты?

– Ты видишь меня? – спросил фантом. Он немного мерцал, становясь то более плотным, то совсем прозрачным.

– Да!

– Я удивлен, – призрак опустился ниже и приблизился к Еве.

– Ты удивлен?! Постой… – Ева перевела дух и присмотрелась к собеседнику, – ты что, тот парень с портрета?

– Так и есть, – подтвердил мужчина и, изобразив полупоклон, представился, – меня зовут Дарий.

Ева, пытаясь унять дрожь в руках, потерла влажные ладони о штаны. Призрак качнулся в воздухе.

– Не бойся, – сказал он. – Я находился здесь до того, как ты заселилась, и с первого дня твоего пребывания в доме всегда был рядом. Я догадывался, что ты чувствовала мой взгляд, и видел, как ты рассматриваешь портрет. Только я ведь и раньше выходил за его рамки. И прежде ты меня не видела, лишь ощущала присутствие.

Ева покраснела. Она действительно часто и подолгу изучала портрет. Если бы она только знала, что в эти моменты портрет наблюдал за ней!

– Ты – дух портрета? – выдавила она.

– Не совсем, – ответил Дарий. – Я – дух человека, изображенного на портрете. Таким я был при жизни.

– Ты умер?

– В каком-то смысле да. Умерло мое тело, а вот я – нет.

Ева понемногу успокоилась, страх уступил место любопытству, и она перестала дрожать.

– Значит, мы соседи. Кто бы мог подумать, что я живу не одна… – Ева рухнула в кресло, а Дарий устроился на столе напротив. – Как это случилось? Давно ты, хм… такой?

– Должно быть, лет двадцать уже. Сначала я считал дни, месяцы, годы, но в какой-то момент сбился, поэтому точно сказать не смогу. А как я стал таким – история длинная.

Поленья в камине приятно потрескивали, источая тепло и свет. Призрак выглядел почти так же, как его изобразили на картине. Только одежда отличалась. На картине мужчина был одет в белую рубашку с манжетами-рюшами и шнуровкой на груди, черный фрак и такие же брюки. Шею украшал темно-синий шелковый платок. Призрак же носил белую рубашку с широкими рукавами и черные брюки. Платка на шее не было. Темные, слегка волнистые и очень блестящие волосы средней длины частично прикрывали лоб. Из-под изящных черных бровей глядели глаза бутылочно-зеленого цвета. Цвет глаз Ева сразу отметила: на картине он был непонятным – то ли серым, то ли бледно-зеленым, зато у призрака оказался очень ярким. Тяжелый, усталый взгляд Дария пронизывал насквозь, словно его обладатель был на пару сотен лет старше, чем выглядел.

– Я не представилась, – спохватилась Ева, – меня зовут…

– Ева! – подхватил собеседник, сопроводив сказанное элегантным восторженным жестом. – Я знаю.

Голос Дария был приятным и бархатным, а жесты плавными, да и во всех его движениях сквозило нечто театральное, словно он играл драматическую роль. Призрак продолжил:

– Я слышал, как называли тебя твои друзья. Ева. Чудное имя.

– А мне никогда не нравилось…

– О, напрасно. Оно значит «приносящая жизнь». Ирония в том, что ты сейчас говоришь с мертвецом. А для меня это сродни тому, что я вдруг снова стал живым.

– Ты давно ни с кем не разговаривал?

– Со дня своей смерти.

Расспрашивать было неудобно, но Ева страсть как хотела узнать подробности. Стараясь скрыть нервозность, она принялась снимать невидимые пылинки с одежды, прокручивая в голове возможные варианты вопросов.

– Скажи, – начала Ева, – все ли после смерти остаются призраками? Что там, по ту сторону?

– Не знаю, – Дарий провел по волосам изящной ладонью с длинными пальцами, – я много думал об этом, но до сих пор не нашел ответа. Я слыхал от умирающих про свет, тоннель, какой-то путь впереди. Слышал истории, которые рассказывали те, кто вернулся с того света: умер и вдруг ожил. Читал, что эти люди видели карету и шли к ней. Но когда это случилось со мной, я не увидел ничего, – Дарий пожал плечами, – ничего подобного.

– Сколько тебе было лет?

– Двадцать семь.

– От чего же ты умер? – удивилась Ева. – Ты чем-то заболел?

Призрак покачал головой:

– Нет. Я просто ошибся, – голос Дария вдруг заметно похолодел, и Еве на секунду показалось, что и взгляд его стал недобрым.

Напряжение повисло в воздухе. Ева смущенно встала и подняла свечу с пола, установила ее в канделябр, где уже было две свечи, зажгла их все и поставила канделябр на столик. Стало светлее. Ева решилась нарушить тягостное молчание:

– Чем ты занимался… э-э… при жизни? – спросила она, вырвав Дария из задумчивости.

– Я был пианистом и композитором. И достаточно известным, – добавил он, выпрямив плечи. – Как же приятно поговорить с тем, кто тебя слышит! Знаешь, я расскажу тебе свою историю.