Если подумать, то на её карте памяти могло быть всё что угодно: от простых уличных фотографий до банальных портретных снимков, от ню фотосессии до откровенной порнографии. Сейчас меня привлекала не возможность увидеть эротическую сторону её жизни, здесь было что-то другое. Явно не такая банальность, как эта. Мне и так хватило собрать в своё время небольшую коллекцию спонтанной эротики с помощью своего телеобъектива в 200 мм и соседних окон. Кто хоть раз в жизни пробовал вести такую фотоохоту, конечно, знает, насколько часто попадаются обнажённые сцены в вечерних окнах домов, как будто некоторые специально – для своего же удовольствия – не занавешивают свои спальни, кухни, залы. Поэтому и те, кто принадлежит к наблюдателям, никогда не оставят открытое окно, если решат заняться чем-то подобным сами. Редко кто из наблюдателей, таких как я, пожелает занять место предпочитающих поддаваться наблюдению. Одни не перетекают в касту других, и другие чуждаются примерить на себе совсем не свойственную им роль первых. Так устроен мир. Сама девушка явно не принадлежала к кругу эксгибиционистов, но и одновременно не поднялся бы язык назвать её «любителем понаблюдать за другими». Она скорее подходила для работы в библиотеке, для работы с литературой. Её аура казалась мне более глубокой, что ли. То ли дело было во взгляде – она казалась мне очень умной. Да простят меня все фотографы, но такого выражения глаз я не встречал у людей с фотоаппаратом в руках. Вместо этого я легко представлял её выдающей студентам книги из хранения в читальном зале библиотеки какого-нибудь маленького городка. В ней она уже прочла каждую книгу и знала её месторасположение наизусть. Получи я абонемент, я боялся бы сделать что-то слишком громкое, чтобы нарушить тишину читального зала, которого она была стражем и госпожой, боялся бы получить от неё громкое замечание при всех. Но в глубине души мне бы, наоборот, хотелось нарушить тишину специально, представляя, какое наказание за это от неё можно было получить.

Я никогда не ошибался в своих представлениях о людях, завязанных на творчестве, особенно о тех, которые мне понравились. Но по поводу неё, её фотоаппарата, её позы, взгляда, движений, у меня была какая-то нестыковка. Оттого мой интерес к ней и желание прикоснуться к тому, что она делает, получить разгадку, возрастало ещё больше. Мы часто преувеличиваем желаемое. И я, скорее всего, преувеличивал ценность её снимков. Но вот так сидеть и представлять, что эти пальцы прикасаются к чему-то ранее мне неизведанному, чему-то сокровенному, куда нет доступа никому, кроме их создателя, и вдруг попадают к тебе… Хорошо зная себя, я понимал, что всё это уже перетекает в навязчивую идею, и что оклемаюсь я только к вечеру, и весь рабочий день уже точно будет насмарку.

В воздухе раздался монотонный голос, как голос робота женского пола на космическом корабле. Так, к стойке выдачи и приёма позвали клиента с талоном номер пять. Моё сердце тревожно задрожало, и я не сразу понял почему. Только потом мне стало очевидно, что моё подсознание подсказывало, что голос, скорее всего, позовёт её. Моя девушка, не торопясь, повесила ремень от фотоаппарата себе на шею, встала и подошла к стойке, от которой уже отходило двое парней. Теперь она оказалась ко мне спиной, и ремень от фотоаппарата сзади затянул её волосы на шее, что мне почему-то напомнило американских девушек хиппи с поясками на лбу. Но я быстро отбросил этот образ – он совсем не подходил ей. Я немного повернул голову в сторону, где она сидела, чтобы левым своим ухом лучше услышать её слова и разговор с работником у стойки (теперь музыка в зале была явно лишней). Но как только я это сделал, всё моё внимание переключилось на стул, где она до этого сидела. На этом чёрном приплюснутом кнопками стуле лежала SD-карта. Видимо, одна из них выпала незаметно для неё, когда она вытаскивала из сумки свой фотоаппарат. Я на какое-то время застопорил свой взгляд на этой карте, как будто она мне что-то говорила, а я её внимательно слушал. Потом я перевёл взгляд с карты на девушку, с девушки на карту, с карты на других обитателей зала и снова на карту. А потом решил сделать вид, будто ничего не заметил. Благодаря этому напряжение немного спало, и я начал теребить в руках свой отрывной талончик, потом посмотрел за окно, потом на циферблат настенных часов, прошёлся взглядом по недавнему юнцу, плитке на полу, коричневому плащу и работникам. А шею девушки всё также покрывали волосы, плотно прижатые ремешком фотоаппарата. Не просвечивало сквозь волосы ни шею, ни уши. И как будто лица её уже не существовало, и не существовало её взгляда. Мне вдруг стало ясно, что уже не помню отчётливо её лица. В моей воображаемой библиотеке, на страже которой возвышалась моя девушка, потухли одна за другой лампы, выключался главный свет, и все книжные полки, столы и стулья окутывал мрак. Никакой библиотеки с её таинственной атмосферой больше не существовало. Мне стало страшно всего лишь на мгновение, что не увижу её больше, что никогда не найду эту библиотеку с секретной комнатой и так и не разгадаю никакой её тайны. Как будто это у меня внутри выключали поочерёдно все лампочки, и мой мир тоже погружался в беззвучную темноту.

Музыка в зале как будто заиграла после долгой паузы, как граммофон, на котором только что сменили пластинку. Я встал с кожаного стула и, крепко держа свою сумку в одной руке, подошёл к стулу девушки, взял SD-карту другой рукой, засунул себе в карман джинсов и направился к выходу. У двери я смял свой талончик и выкинул в урну.

Я ехал в метро, как будто ничего и не произошло. Удивительно, как наш мозг может всё моделировать самостоятельно, чтобы не травмировать нас, а быть нашим соучастником. Вот мой фотоаппарат, вот моя карта памяти, я еду домой. Дома опять эти шмотки, ретушь, переписка, правки. А никаких потерянных вещей я нигде не находил. В аренду я, конечно, позвоню, скажу, что не дождался своей очереди, опаздывал и ушёл, что продлеваю свою аренду ещё на сутки. Всё равно таких объективов там хватает. Да и пусть работников больше наймут, в конце концов.

Так! Сначала надо принять ванну. Это одно из моих любимых занятий, когда появляется некая творческая дымка внутри – какая-то тонкая прослойка туманной материи, не дающая пока видеть отчётливо конечный результат, но которая окутывает тебя и влечёт создавать нечто. Я был в этом тумане сегодня с тех пор, как увидел эту девушку. Было сразу понятно, что день закончится по-другому. И сейчас нужен был некий фиксатор этих ощущений. Горячая вода, пена, пар, и в мире как будто ничего не существует.

Нет. Сначала лучше поработать, хотя бы доделать вчерашнюю поставку. Напишу своему координатору, что всю остальную ретушь вышлю завтра к вечеру. Если нужно будет, и спать, и есть не буду, но точно вышлю. Но только завтра. Надо в McDonald's сначала забежать – в холодильнике практически ничего не оставалось, а для магазинов и готовки сейчас не время. Или всё-таки сначала принять ванну? И уже потом…

Дома я разложил свою одежду по своим местам, оделся в домашнее, поставил купленный бургер с картошкой в микроволновку, в общем, всё старался делать плавно и без суеты, но всё равно разбил одну из кружек, скопившихся у раковины, когда решил помыть посуду. Оставил посуду и решил сразу набирать ванну. Бургер с кофе и картошкой можно взять с собой в ванну.

Всё было готово. Меня ждала согретая еда, наполненная ванна с пеной, отключенный телефон. И всё-таки сначала я решил хотя бы положить её на виду. Я подошел к шкафу, протянул руку к аккуратно сложенным джинсам и, не распрямляя их, залез в левый карман. Медленно вытащив спрятанную от всего мира SD-карту, я подошёл к компьютерному столу и так же медленно положил её у клавиатуры.

В ванной комнате весь мой день плавно исчезал из памяти. Напоследок мимо меня проплывали колонны Казанского собора, где-то вдалеке слышались звуки затвора диафрагмы и мелодия из зала аренды. Работники, посетители, люди с улиц – всё исчезало за стенами ванной комнаты, пока окончательно не испарилось и не оставило меня наедине с собой. Бетонные стены еле слышно отражали звуки шипящей пены, глухих капель, падающих из крана, и моего неторопливого пережёвывания фастфуда. Лёжа в ванной, не отдавая себе отчёта о проделанных за сегодня манипуляциях, я наслаждался ощущением обладания чем-то, чего нет у других. У меня был ключ в секретную комнату, куда можно зайти и побыть там немного без всякой ответственности за что-либо. Мне уже было хорошо, даже просто держа в руках ключ. Продолжая лежать под слегка розоватой облачной пеной, мне начали вспоминаться сцены из первого эротического фильма, который я увидел ещё в первых классах школы. Однажды на выходные все родные уехали к друзьям на дачу с ночёвкой, оставив меня одного. Этой глубокой ночью, по одному из каналов, должны были показывать какой-то (не помню) фильм для взрослых. С трудом поднявшись по будильнику чуть ли не под утро, я с дрожью в сердце ждал начала сеанса, продолжая преодолевать дикую сонливость. Ожидание было уже каким-то стыдным само по себе, не говоря уже про страх. Почему же всегда нужно испытывать этот дискомфорт, прежде чем получить удовольствие? Может быть, поэтому запретный плод так сладок – потому что мы платим за него большую цену, позволяя бичевать себя страху, сомнению и стыду.

Затем я вспомнил про соседку из моего детства – взрослую женщину, которая одевалась в красивые платья, и от которой всегда приятно пахло, когда я проходил мимо неё в подъезде. Помню, как я хотел, чтобы потом она стала моей женой. Помню её бюстгальтер, сушившийся на соседнем балконе, и как с него стекали капли одна за другой, как сейчас стекают из-под крана. Зачем было выставлять свой «бюст» на общее обозрение? Значит, она принадлежала не к моей касте наблюдателей, а к противоположной?

Я потянулся к своему пенису. Он уже немного взбух от горячей воды и полного релакса. Но что-то остановило меня возбуждать себя дальше. Я был уверен, что это помешает, что если я дам себе в этом спуску, то ключ от других миров, который я добыл себе сегодня, потеряет свою подлинную стоимость. А мне бы, наоборот, хотелось смаковать свою добычу по достоинству. От этих мыслей я поднялся на ноги. Такое движение заставило поднять волну, и толстый гребень воды выскочил за борт ванны, шлёпнулся на пол с глухим звуком и растёкся у дверной щели. Мне было попросту плевать на все физические законы и их последствия. Сейчас меня волновало только моё состояние. Моя чаша была наполнена, оставалось её выпить. Я накинул свой махровый халат и вышел из ванной.

Компьютер загружался меньше минуты, и перед появлением рабочего стола SD-карта моей девушки уже была в слоте картридера. Пришлось ещё накинуть на себя плед с дивана – слишком необтёртым я вышел в холодную комнату (или появившаяся дрожь была уже не от холода). В нижнем правом углу экрана появилось окно с новым найденным оборудованием. Щёлкая мышкой, на экране появлялась папка за папкой, как одна матрёшка за другой: сначала корневая папка нового устройства, потом папка с файлами, потом осталась только папка, которая содержит медиафайлы. Я стоял у двери, ведущей в секретную комнату, и одним движением распахивал её. После открытия конечной папки появилась масса разноцветных иконок – это были истории, к которым я не принадлежал и на которые уже никак не повлияю. Когда я начал пролистывать папку вниз, казалось, что им нет числа, но, когда их движение остановилось, я посмотрел на цифру в нижнем углу. В папке было 418 файлов в двух форматах: jpeg и raw. Это значит, что на карте 209 снимков, – не так уж и много!

Вернувшись в начало, я открыл первый снимок. В центре на фоне синей стены стояла во весь рост какая-то девушка в тёмных очках. Натурная съёмка. Как будто на какой-то промышленной территории. Волосы, похоже, крашеные, каштанового цвета. Смотрит куда-то вправо. Руки опущены вниз. Следующая серия снимков была примерно похожа на первую. Потом шло несколько снимков той же девушки на обычной лестничной площадке: она сидела на ступеньках, лежала на ступеньках, стояла, облокотившись спиной к стене, скатывалась по перилам. Лицо изображало то равнодушие, то восторг, то маниакальную увлечённость якобы чем-то, что было за кадром. На следующих снимках локацией стала крыша дома. Видно было, что это центр Петербурга (я и сам два раза был на открытых крышах со своей камерой). Примерно те же позы и углы съёмки, как в предыдущих кадрах, вдобавок – отдельные снимки крыш домов с их каменными трубами, металлическими антеннами и водостоками. Всё залито бархатным светом закатного солнца, как и на тысячах подобных фото в интернете, только там они профессионально отретушированы и напичканы фильтрами. Такие снимки для меня уже пройденный этап и сейчас не вызывают ничего, кроме лёгкого чувства тошноты. Всегда на них чего-то не хватает, везде отсутствует какой-то след от автора.

Дальше шли снимки, сделанные несколькими неделями позднее, преимущественно из окна какой-то квартиры. Этаж седьмой. Небо с облаками, небо с крышами домов, небо с птицами и без. Как я понял, это была её квартира, а снимки говорили о фото экспериментах, что обычно свойственно начинающим. Потом шла какая-то абстракция: группа предметов на столе, снятая камерой под прямым углом вниз, губная помада бордового цвета, карандаш, зеркальце, спички, газета и ещё что-то не связанное друг с другом в этом роде.

И вот, наконец-то, попался кадр с ней. Чёрно-белый автопортрет в большом зеркале с камерой в руке. На ней нет макияжа, волосы распущены, пушистый махровый халат (тоже любит принимать ванну?), в одной руке фотоаппарат, другой отводит назад спадающие волосы. Разрез халата снизу открывает голую ляжку. Нога ярко освещена солнцем с окна, и кожа кажется еще более белоснежной. В голове снова мелькнул образ соседки из детства. Интересно, как сушит свой бюстгальтер эта девушка?

С лёгкой дрожью во всём теле я продолжал прокручивать колесико мышки к следующим кадрам. Все они тоже были чёрно-белыми. Я не сразу понял, что было изображено на экране дальше, но потом в моём мозгу всё сложилось. Это была её оголённая нога, и снова некая абстракция: крупное бедро располагалось по диагонали снимка и занимало чуть ли не весь экран, а фоном, на котором, получается, она сидела, было что-то вроде тёмной ткани, может быть, тот же домашний халат. Снимок был сделан так крупно, что хорошо было видно маленькие светлые волоски на коже. Не проглядывалось ни вен, ни мелких складок. Следующий снимок показывал её ступни сверху – как будто она фотографировала их, стоя в свой рост. Ногти одной ступни были накрашены. Цвет был тёмно-синий, сочный и однозначный – без каких-либо уходов в другие оттенки. Конечно, мне могло так только казаться, ведь на её чёрно-белых снимках они могли быть и зелёного, и красного цвета. Но я уверен, что там был именно тот цвет.

Потом шла целая серия попыток снять потолок под разным углом. На этом домашняя фотосессия закончилась. На экране появилась какая-то новая девушка, позирующая на размытом фоне. Сначала меня раздражало, что появляются новые люди, но потом подумал: а рад бы я был тому, если бы вместо девушек появились мужские лица? И решил, что, наверное, пусть будет лучше так, как есть. Лицо новой девушки не выражало ничего определенного, как ничего особо не выражают снимки для паспорта. Тусклые цвета фона были перемешены и размыты между собой так сильно, что явно выдавали атмосферу студийной съёмки – бумажный спускающийся сверху фон. А когда, прокручивая дальше, я обнаружил почти сотню таких кадров, где менялись лишь настроение на лице модели и общий световой рисунок, у меня не осталось сомнений, что моя девушка устроила портретную съёмку в какой-то из студий, либо у себя дома. На этом все снимки на карте закончились. Я долго всматривался в лицо позирующей для моей девушки модели на последнем кадре, на её уже немного уставшие глаза, слегка сутулый корпус и пустой взгляд. Во мне чувствовалось настроение зрителя в кинозале, когда фильм закончился, а в тебе какое-то притуплённое чувство, из-за того, что нужно снова переключаться на основной режим, выходить из зала, забирать верхнюю одежду, плестись домой и незаметно перетекать в русло каждодневной жизни. Мини-праздник закончился.

Я перемотал к самому первому кадру и просмотрел всё заново. Интрига с девушкой у синей стены и на крыше уже не была интригой. Кадр с обнажённым бедром не вызывал того яркого ощущения, как в первый раз. Прошёлся заново ещё раз. Я подумал, что по этим фотографиям можно было бы составить психологический портрет об их авторе, но почувствовал, что сейчас мне это уже не особо интересно. Прокрутил до кадров у зеркала. Ещё до того, как на экране снова появилась моя девушка с фотоаппаратом и в халате, чувство стыда или намек на чувство стыда, легонько кольнуло меня где-то внутри. Я подумал о нарушении чьих-то границ, и тогда меня пронзило, будто током, неловкое чувство за некий содеянный проступок, как бывает, когда вдруг вспомнишь о себе что-то стыдное, какой-то неловкий за себя случай перед другими по пьяни, по неосторожности или в порыве нахлынувших чувств. Но в течение минуты это проходит, ты начинаешь говорить себе, что это было давно и никто не помнит, и никого ты давно уже из тех людей не видел. Но пока я отчётливо помнил, как взял её карту своей рукой, помнил всех посетителей на лицо, и видение всего этого было такое свежее в моём мозгу, что самый допотопный детектор лжи выявил бы меня ещё до подключения проводов к моей коже.

Я подошёл к своему окну. На мой двор навалились сумерки, но это были всё те же уложенные плиткой дорожки, трава, деревья, соседние дома, люди, собаки. Всё как будто возвращалось на свои места, как будто мир никуда и не пропадал. Со всем этим уходил и озноб. Моему телу уже не было холодно без пледа, а внутри начинало возобладать спокойствие. Дворик за окном всё больше накрывало свинцовыми тучами. Теперь я мог заниматься любыми делами. Мог работать хоть до утра, домыть посуду, посмотреть какой-нибудь фильм, закинуть стирку, позвонить маме, проверить почту, прочитать кучу накопленной информации, сходить в магазин, в кино. Охваченность этим чужим мелким куском пластика спадала, а с ней и возбуждённость всех моих внутренних процессов. Как будто вулкан рванул из безмятежных гладей, извергся наружу без остатка и теперь медленно стухал. Только у меня всё быстрее, чем в природе. Эякуляция без семени.

Интересно, как многие наши увлечённости пропадают с возрастом. Например, не так уже интересно играть в настольные игры, как это было в юности, собирать какие-нибудь этикетки, марки. Раньше, когда наступал долгожданный выходной, с самого утра хотелось куда-то бежать, искать каких-то ощущений. Неужели с возрастом всё будет ещё более и более неинтересным, менее и менее свежим? Неужели в мире остаётся всё меньше вещей, которые по-настоящему захватывают тебя? Стал бы я через 10 лет воровать чужую карту памяти?

Я чувствовал теперь, что за моей спиной на столе лежит что-то лишнее во всём моём личном пространстве. Как будто какое-то инородное тело проникло в меня и теперь всему моему организму придётся выталкивать его обратно. Я старался не вдумываться, мучила ли меня совесть по поводу карты, я просто хотел избавиться от неё, как от трупа, как от чего-то, что напоминает о чём-то неприятном и как будто неудачном, и что лучше, конечно, забыть, чем держать это в памяти.

Я отвёз объектив обратно в аренду спустя два дня – не решился ехать туда сразу на следующий день. Заплатил за все дни как полагается. Про карту ничего никому не сказал, да и меня никто об этом не спрашивал. Немного переживал, что по камерам внутри зала могут отследить моё странное поведение, но это были излишние тревожные фантазии. Всё же, на всякий случай подготовил ответ: увидев SD-карту, решил, что это моя, а проверить её до сих пор не выдался случай – сколько этих карт валяется в сумке у каждого маломальского фотографа.

Да – мне было немного стыдно, что я сам не возвращаю карту её владелице, особенно из-за последних студийных кадров. Всё-таки старалась. Но мне не приходил в голову ни один из вариантов, где я мог бы дать достойное объяснение ей или кому-то из персонала аренды по поводу своего поступка, которое при этом не оставило бы на мне и тени подозрения. И вообще не хотелось, чтобы кто-то знал, что я мог вдоволь налюбоваться чужими снимками. В конце концов, за своими личными вещами нужно следить, и пусть эта потерянная карта памяти послужит ей хорошим уроком на будущее. Мало ли в чьих руках она могла оказаться?