Уборка как художественно-эстетический результат

С утра болела голова, подметаю вечером. В квартире на первом этаже – не балкон, а летняя беседка. Ограда беседки обсажена декоративными ёлочками, утыкана мини-фонарями, а за светящейся ёлочной зеленью – кутёж! Гремит литовская эстрада, звенят бокалы, несутся крики.

Убираю, и вдруг вижу у контейнера, за кустами, (простите за пошлость) продолговатый резиновый предмет, которым порой тешат себя женщины… Видимо, ночью кто-то недотерпел до дома. Но как можно опуститься до такого скотства? Убрал срамоту «цап-цапом» в пакет, а по телу брезгливая дрожь.

Увы, такие находки отдаляют идеал, который всегда воображаю. В сознании мой двор рисуется чистейшим, стерильным, будто неземным. Это и есть грамотный подход: перед уборкой нужно представлять образ, к которому стремишься. В науке такой образ называется «художественно-эстетический результат» (сокращенно – ХЭР).

В беседке становится тише. Майский двор утопает в закатных сумерках. Скоро, скоро полезет трава и мне придётся несладко. Но за всякую работу нужно благодарить судьбу. В мире миллионы безработных – кто-то по здоровью, кому-то не везёт, у кого-то война. Ну а я − счастливчик.

Мусор опять разбросан. Но я готов к бою с розововолосой развратницей – принёс пластиковые строительные шнуры. Вставляешь один конец в другой, на котором ободок, и шнур затягивается намертво. Крышки урн и пакеты приматываю шнурами, злобно ухмыляясь: что ты скажешь теперь, вредительница?

Из беседки, отодвинув еловые ветки, выглядывает некто в белой рубашке с закатанными рукавами: «Господин, можно вас?» Подняв голову, узнаю Кястутиса. «Могли бы зайти?» – говорит как-то виновато.

На лестничной площадке Кястутис открыл дверь в квартиру, и ему неловко, что он выпивший:

– Мы в беседке немного насорили. Ну, отмечали, сами понимаете. Если попрошу вас прибраться, поможете?

Домашние дела – не мой профиль. Впрочем, соглашаюсь, чтобы наладить социальные связи с жильцом (как рекомендует Джоанна Стрёманс).

Пол в прихожей Кястутиса – крупная плитка с мраморным узором, а в обувнице – ряды дорогих туфель. В комнате стоят кожаные кресла, но подлокотники неуклюжие, слишком большие. Телевизор тоже огромный, в полстены. Ещё заметил на стене фото, где Кястутис с кем-то известным.

Прошёл через комнату в беседку, а там – полный раздрай. На плетёном столике пепельница, забитая окурками сигар. Кругом бокалы с остатками жидкой гадости – шампанского и виски. В тарелках объедки, которыми можно пол-Африки накормить. Хорошо, что мешки и перчатки при мне.

Убираю, и вижу на стуле зажигалку, а вернее – зажигалище: увесистая, посеребрённая, по бокам перламутр, а на корпусе гравировка «LET». Я отдал Кястутису, чтобы не потерялась. Тот светится гордостью: «Коллеги удружили».

Посуду я отнёс на кухню, а там натоптано. Попросил швабру, отмываю пол.

– Устали, наверное? – спрашивает Кястутис.

– Нет, я профи. Убираю многоэтажку, но мог бы что-то элитное.

– А есть разница?

– Ещё бы! К примеру, крутые рестораны иногда приглашают знаменитых шеф-поваров. А, допустим, элитные усадьбы приглашают прославленных дворников. Вы же слышали про Синтаро Комацу?

– Честно говоря, не особо…

– Ну как же! Он прославился стилем Дзен-пыль, там одновременно уборка и медитация. С японской бамбуковой метлой создаёт такие, еле заметные полосы на дорожках. Непрофессионал их не заметит, но после уборки Комацу даже воздух кажется чище.

– Вы серьёзно? – Кястутис в недоумении.

– А, к примеру, Педро Сьерра из Андалусии превратил подметание в спектакль. Да-да! Покоряясь внутренней музыке, он движется резко и страстно, выбивая метлой на дорожке ритмы кастаньет. И поглазеть на зрелище в Севилью стекаются туристы.

Кястутис хохочет. Наверное, кроме сигар они курили что-то ещё. Но я из вежливости не замечаю его странностей.

– Туристы аплодируют, а великий Педро машет метлой и впадает в транс, пока жаркая энергия несётся сквозь него, обнимая дворец Алькасар и всю Севилью! – театрально взмахиваю руками. – Впрочем, мне ближе Клаус Бухер, слышали такого?

– Ооооооо, – приходит в себя хозяин после хохота. Потом вздыхает тяжело-тяжело. – Даааа… Пойдёмте провожу, – и в глаза не смотрит почему-то.

Всучил мне 50 евро, хотя я отмахивался. Иду по двору, довольный по уши. У пятого подъезда урна, конечно, разворочена, а рядом собирает мусор… Знаете кто? Та розововолосая зараза! Напялила спортивный костюм и складывает отходы в урну.

Вот она, долгожданная схватка! В карих женских глазах – тупая звериная злость. Мы – два разъярённых волка, и наши клыки, горячие от частого дыхания, готовы к первой крови. Но сильнее будет тот, кто скроет ненависть под маской благодушия. Я взял себя в руки, и теперь до невозможности вежлив:

– Sveiki. Gal žinote, kas išmeta šiukšles iš šiukšliadėžių?

–Извините, по-литовски не понимаю, – выпрямилась и тряхнула розовой гривой, изображая приветливость.

–А… Я говорю, может знаете, кто выбрасывает мусор из урн?

– Сама не пойму! Днём всё чисто, а к ночи бардак. И ведь не первый раз убираю.

Я опешил: сама разбрасывает мусор и сама его убирает? Тут какой-то подвох…

– А кто же это мусорит, а? – пронзил её взглядом.

– Вредитель какой-то. Я эколог, вообще такого не могу видеть. Хорошо, что ещё и вы есть, вам за труд – спасибо.

Я совсем растерялся. Выходит, она на моей стороне? Но ведь она же и раскидывает мусор, потому что… Почему? И не могу себе ответить.

– Вы, наверное, из Беларуси, раз по-литовски не очень?

– Из России, – отвечает добродушно.

Вот он, подвох! ФСБ подослала российскую провокаторшу! Она соблазняла своим задом, а когда не вышло, придумала план: насорить, убрать, а потом опять насорить. Это спецоперация, чтобы свести меня с ума.

– Не пойму, что в Литве делать? У вас в России и уровень жизни, и зарплаты, и Путин рай обещает.

– Не надо про него, в печёнках сидит. В России невозможно свободно вздохнуть, понимаете? Ты просто защищаешь природу, а к тебе приходят с обыском.

Розововолосую защитницу зовут Татьяна и, кстати, корм и воду у подъезда оставляет она. Приехала к нам всего месяц назад. Говорит, еле сняла квартиру, потому что хозяева не хотят сдавать россиянам. Я проникся-было сочувствием, но потом опомнился: расслабляться нельзя! Нас, вильнюсцев, не проведёшь!

В Литве у россиянки какой-то проект. Я спросил, но шпионка замялась и не ответила. Всё одно к одному! Муж у неё – наверняка не муж, а куратор под прикрытием.

– Он в Москве остался, – говорит Татьяна удручённо. – Да неважно.

– Нет-нет, расскажите, – изображаю добрую заботу. – Понимаю, как вам тяжело.

– Нечего тут рассказывать… Живёшь с человеком, а когда приходит ответственный момент…

Она вертит головой, словно желая стряхнуть воспоминания. Словом, мы оба – отличные артисты. В первом раунде вышла ничья, но бой не окончен!

Константа энергии Е при движении метлы

Я шёл к ректору, цепляя взглядом номера кабинетов, таблички на дверях, трещинки потёртого паркета. Руки сами теребили тетрадку, в которой было моё открытие. Профессор Йозас Стумбрас звонил из Литвы фронтовому другу, профессору Лаврентьеву. Но оказалось, пару лет назад тот ушёл на покой и больше не руководил. Правда, старенький Лаврентьев помог: рассказал обо мне новому ректору.

Я представлял, как этот ректор прочтёт формулы и поймёт: такого ещё никто в мире не делал! Он будет сражён, ошарашен, убит наповал. И сегодня, а может, завтра, мы займёмся публикацией. Это будет триумф русской науки, победа над США. Не зря, не зря профессор Стумбрас велел публиковаться в Москве!

В приёмной оказалось тесно и шумно. Суровая секретарша деловито стучала на печатной машинке, не поднимая головы. Услышав про Литву, обвела меня взглядом, словно оценивая, не сбежал ли я из ближайшей тюрьмы. Встав в сторонке, я разглядывал табличку с надписью «ректор Владимир Аркадьевич Боголепов». Сердце колотилось. Вскоре секретарша лениво махнула рукой, я поправил старый залатанный пиджак, выдохнул и толкнул тяжёлую дверь.

Владимир Аркадьевич поднялся из-за стола, демонстрируя внушительный рост. Он был разительно непохож на русских, которых я привык видеть в Вильнюсе. Его кожа, лицо, весь облик были налиты спелостью и лоском, будто породу столетиями выращивали лучшие заводчики. Дорогой синий костюм и увесистый золотой перстень лишь подчёркивали, насколько далека Россия от Литвы.

Ректор протянул руку и улыбнулся настолько радушно, что я почувствовал себя почти желанным. Впрочем, едва я опустился на стул, улыбка померкла.

– Итак, Иван, – начал Боголепов, перебирая бумаги, – мы немного в курсе вашей идеи. Это, конечно, впечатляет. Но позвольте сразу уточнить: здесь у нас свои правила.

Я кивнул, стараясь не выдать волнения и понять, что значило «у нас». В России? В университете? Впрочем, мне подходил любой вариант.

– Успех достигается не только умом, но и умением работать в команде. Особенно с теми, у кого больше опыта, правда?

– Конечно, я готов учиться. – Я не узнавал свой голос, вдруг ставший слабым и тонким.

Боголепов одобрительно кивнул. Его русоватые прямые волосы были безупречны, словно личный парикмахер трудился над каждой прядью. Глаза сидели глубоко, отсвечивая синими лучами. Это был уверенный и точный человек, знавший к пятидесяти годам, что у него всё получилось. Я же смотрел на Боголепова как на святого, не веря, что вижу его наяву.

Пора было предъявить мою тетрадь, а я сидел в немом ступоре. Ещё в поезде я не раз представлял этот момент: обдумывал свои фразы, угадывал его ответы. Но теперь я лишь давил пятками в пол, они раскалялись до боли, а я ничего не мог сделать.

– Больше вас не задерживаю, – сложил он пальцы домиком.

Если великое свершалось сейчас, то мне стоило себя одолеть. Я сглотнул пересохшим горлом и робко выложил тетрадку на стол:

– Вот тут, взгляните.

Владислав Аркадьевич улыбнулся, но взгляд стал холоднее.

– Это не ко мне, во всяком случае, пока. Найдите Лисянскую, поговорите. А сейчас сдайте в деканат документы.

Я пожал Боголепову руку и, рассыпавшись в благодарностях, выскочил из кабинета. Честно глядя в прошлое, скажу: я ощутил счастье, но в нём была горчинка, будто отныне я чем-то обременён или ректор в чём-то ошибся. В детстве отец бывал со мной суров, но за его суровостью пряталась доброта. Боголепов же казался солидным и обстоятельным, но за этим я не видел ничего. Впрочем, стоя тогда в коридоре, я глубоко прятал эту мысль от самого себя.

Регина Лисянская оказалась вовсе не сгорбленной очкастой училкой, какую можно представить при мысли о женщине российской науки. Это была цветущая, гордая красавица немного за тридцать. Первое, что я увидел – её ноги, сильные и загорелые. Они смотрели на голодных студентов из-под белой кружевной юбки, спускавшейся чуть ниже колен.

Регина была стройна и прочна, и в ней читался весёлый, уверенный вызов. По её плечам вились воздушные белокурые локоны. Небольшой эстетский носик отлично шёл к тонким и длинным губам, похожим на розовые лепестки. А когда губы улыбались, то на лице, ближе к носику, проступали два аппетитных холмика – две ясно очерченных красивых щёчки. Но главным козырем Регины был её необычный голубой взгляд. Он будто принадлежал не человеку, и даже не живому существу, а, скорее, был входом в некий мир с залежами холодных, голубых кристаллов, огромных и вечных. И эта бездушность делала взгляд стихийным, выдавая в его обладательнице шальную натуру.

В серых университетских стенах Регина смотрелась лишней. Пожалуй, место, достойное этой жемчужины, было на экране. Но, увы, она имела успех иного толка. Позже, когда всё случилось, я проклинал её много лет…

…Прибежал на работу пораньше. Из подъезда – суровый гражданин в спецовке. На моё приветствие он и ухом не повёл. Как же интересно здороваться с людьми, угадывая характеры. Самый частый тип – «добряки». Их кредо – «со мной всё ок, и с тобой всё ок». На приветствие откликаются мгновенно и с эмоцией, боясь обидеть меня равнодушием. Я – вроде бы человек социального дна, а они показывают, что все люди равны. Если добряк не из этого дома, то моё приветствие бывает для него неожиданным. И тогда человек вначале немного удивляется, а потом всё равно здоровается радушно.

Более редкий тип – «академики». Их стиль поведения – «серьёзная серьёзность». Завидев дворника издалека, такой человек сдвигает брови и сосредотачивается, будто у него или у неё крутит живот. Не выходя из серьёзной роли, человек приближается, чувствуя моё присутствие, но при этом глядя поверх моей головы. В этот момент он будто решает судьбу мира. Однако моё приветствие выбивает его из колеи: не ответить – показаться грубияном, а ответить – показаться не очень серьёзным. И человек отвечает, но наполовину – полусловом, полувзглядом.

Самые редкие – это «зомби»: на приветствие не реагируют, словно они мертвецы. Стеснительные «зомби» молча опускают глаза и стремятся скорее сбежать. У агрессивных иначе: такой человек всем видом доказывает, что в жизни удачлив, и ему не до окружающих. Но кто из нас удачливее – вопрос хороший…

…На участке огляделся, а мусор не просто разбросан: в этот раз перерезаны пластиковые шнуры, которыми я крепил пакеты. Сомнений больше нет: это война! Розововолосая Татьяна лишь верхушка айсберга, против меня – целая группировка. Газон загажен собачьими пакетами, дорожки – сплошь в окурках и бумажках, а скамейка облита кетчупом. Будь проклята, Москва!

Убрал у первых подъездов, притомился. Тут бригадирша Рита на служебном фургоне. Дама она статная, королевского стиля: спину держит ровно, как в корсете, а говорит всегда спокойно и по делу. Но даже если бригадирша злится, смоль её волос в кудряшках приятна взгляду.

Открыла Рита фургон и выдаёт мне кульки с перчатками:

– Седьмой и восьмой подъезды уберите, а здесь у вас идеально.

– Просто представил художественно-эстетический результат, – объясняю скромно.

– Как вы сказали?

– Ну, перед уборкой представил ХЭР.

Бригадирша удивлённо моргает глазами, потому что не знает научных терминов. Решил её немного просветить:

– Вы, когда смотрите на двор, представляете ХЭР?

Удивление внезапно сменяется злостью:

– Вы что себе позволяете! – рявкает на весь двор.

Я от неожиданности аж пригнулся.

–Что за хамство, Иванас? Вы с утра выпили?

– В науке ХЭР…

– Прекратите! Я замужняя женщина и не позволю такой наглости!

Хлопнула машинной дверью и дала по газам… Вот что делает с людьми зависть: увидела, что подчинённый умнее, и взбесилась. А может, она меня добивается? Знаете, бывает женская логика: чем больше мужчина нравится, тем сильнее дама высказывает неприязнь. Вот и причина гнева. Но я на эти хитрости не покупаюсь!