– Очухался, скиталец? – сразу обернулся старик. Его узкое лицо с морщинами вокруг глаз обрамляла небольшая седоватая бородка, которой он дёрнул:

– Ты кого в таку глухомань в одной обутке забрался?

Александр непонимающе вытянул вперёд голову и поморгал глазами. Старик показал взглядом на ноги Алекса и тот обнаружил, что на нем всего один ботинок. Где потерял второй, он не помнил.

– Где я? – вместо ответа посмотрел он осоловевшими глазами на старика.

– В лесу, вместе с лосями и парой медведёв, – так же нейтрально ответил старик, заметно окая. – Ясно? А теперича моя череда спрашивать. – Он отложил лопатку для жарки, снял фартук с каким-то гербом, вплотную подошёл к парню и скрестил руки на груди. – Ты кто такён бушь, паря?

– Я… Меня зовут Александр Церебраун, я из Ахеи, из Мессены, если быть точнее.

– Неблизко дело, – недоверчиво покачал головой старик. – А как в наши пикули забрёл?

– Да, так вышло…, – развёл руками Алекс, глядя снизу-вверх. Боль пронеслась по сломанной руке, но уже гораздо терпимее.

– А кого вышло то? – с любопытством отозвался старик.

– Да я и сам не знаю, – честно ответил Александр. – Подошли люди, избили, потащили в мобиль, повезли куда-то.

– А что за люди таки, мил человек? – прищурился старый.

– Не знаю я их, ни разу в жизни не видел! Может, из других кампусов, но не из нашего, точно. Знаю только, что одного зовут Тяпа.

Старик наморщил лоб и дважды отрицательно помотал головой.

– А второго звали Кащей, тоже помню, – добавил Александр.

– Как, звали? Кащей? – недоверчиво переспросил старик.

– Ага, Кащей! – кивнул скиталец. – Ну и имечко у него.

– Ты прям, как в сказке побывал, – усмехнулся дед.

– Только вот ничего сказочного я не заметил.

– Бабы-Яги там, случаем, не пробегало?

– Не, никакой бабы с ними не было.

– Да, с кем только не пересечёшься на своём пути, – непонятно протянул старый. – На кой ты им нужен то был, мил человек? Не так же просто тебя в мобилку запихали. Ась? Или темнишь ты?

Алекса захлестнула волна злости, он приложил правую руку к груди и заговорил, постукивая ей и постепенно повышая громкость со скоростью.

– Да не знаю я, дед! Я обычный магистр медицины, работаю в ликее, преподаю, иногда делаю операции. Вернее, ассистирую. Ясно? С чужими бабами не встречаюсь, если ты об этом! Даже не дрался уже лет пять! Я вообще ни к чему такому не причастен! Что тебе ещё сказать?! – его голос задрожал и чуть не сорвался на крик.

– Слышь чё, ты это, угомонись, паря! – выставил ладонь старик и окинул острым взглядом. – Кого возбухаешь то, как дикошарый, язви тя в душу?! Чё те, бес в задницу влез? Ты сам лучше мозгой пошеруди – я тут месяцами один живу, со мной токмо ружьишко для острастки, да топор, да нож, да матушка природа. Вот с ней я всё время и балакаю. А человечьего-то обчения, почитай, и нету. И тут ты в одной чуне у моего порога нарисовался. Весь в ремках, изволоханый, культяпка поломата* (оборванный, грязный и сломана рука). Я тебя в дом затащил, руку починил, гидрогелью сквозь зубы впульнул, укол вона поставил. А ты ещё на меня же хайло и разевашь, и хабалишь ишшо! В моём же доме! Совесть-то есть у тебя? – Старик серьёзно посмотрел ему прямо в душу, и Александр ясно осознал, что зря сорвался.

– Прости меня, дед, это нервы, – извиняющим тоном произнёс он, пытаясь объясниться. – Ты пойми. Я вчера пошёл к подруге своей, у неё день рождения был. И тут эти налетают, шокером шарахнули, я только в мобиле и очнулся. Считай, на полном ходу из неё выскочил, руку вон поломал, потом почти сутки по лесу от них убегал. Нервы стали ни к чёрту за последний день. Причём, я ж ни в чём таком не виноват! Дед, ты…

– Погоди-ка, картошка-то! – всплеснул старик руками и побежал к плите. – Бушь картоху с луком? Голодный, поди.

– Пока не могу сказать, – отозвался Александр, чувствуя одновременно дикий голод и брезгливость к жареному луку. – А тебя как зовут, дед? Давай хоть познакомимся.

Старик молча пошебуршил в сковороде, потом, не торопясь, снова подошёл к Алексу и поглядел из-под бровей так, что тот поднялся под его острым взглядом. Старый протянул руку и, глядя в глаза, веско сказал:

– Зовут меня, мил человек, Ринат Мансурович. И лучше всего называть меня на вы, потому как старше я тебя годов на сорок, не мене. Не надо дед Ринат – не люблю фамильярностев, да и какой я тебе дед? Зови меня Ринат Мансурович, а фамилия моя тебе без надобностев. Понял? – с ударением на последний слог спросил старый. Это было сказано так веско и так строго, что Алекс без внутренних возражений принял эти условия.

– Все понятно, Ринат Мансурович. Извиняйте, если что не так говорил, ещё не отошёл я. Голова гудит. А меня зовут Александр, – второй раз представился он, сжимая крепкую руку старика. – Можно тоже без фамилии, у меня её хрен выговоришь.

– Да ты хохотач, – усмехнулся и оборвал рукопожатие Ринат Мансурович, направившись к плите. – Ну что, Шуран, можа, всё жа перекусишь?

– Шуран? – переспросил Алекс. – Что это за имя?

– А ты не знашь что ли? У нас Александров завсегда Шуранами называли. Нормально слово, безо всякой подвохи, если что. Но, если не по нраву, то могу и по-другому.

– Не-не. Просто никогда такого не слышал раньше, – вежливо улыбнулся Шуран. – Мама звала меня Алекос, а все остальные называют просто – Алекс или Алек.

– У вас русских в полисе нет что ли? – Приподнял бровь Ринат Мансурович.

– Есть, конечно, но мало и в основном они в других филах живут. У нас в Асклепионской филе больше греков, чуть меньше турок и киприотов. Болгары, румыны, итальянцев большая диаспора, французы, египтяне есть, башкир ещё огромная семья, казахи, – как школьник перед учителем старательно вспоминал он. – Все хорошо говорят на двух языках, конфликтов нет…

– Лады. – Ринат Мансурович снова вернулся к плите и продолжил спокойным тоном учителя. – Слухай сюда тогда, мил человек, Алекс – это неверно. Алекс, по-нашему Алексей – означает «защитник», Андрос или Андрей – мужчина, али человек. То ись, имя Александрос или Александр можно перебрить как защитник людской. Это более крепкое имя, чем просто Алекс, понял? – опять с ударением на втором слоге вымолвил Ринат Мансурович. – Короче, Шуран, гуси в гусли, бушь картоху с луком, или, может, пельменьи тебе отварить, заточишь?

– О, пельмени это самое то! – обрадовался молодой человек смене темы и появлению более вкусного блюда в меню.

– Давай, сварганю тобе пельменьев. Так, и ещё…, – старик критически глянул на одежду Шурана, – тебе бы перерядиться, мил человек. – Ринат Мансурович направился к старому комоду, пошерудил в нем и кинул Александру тёплую кофту, да старые, но чистые джинсы. – Сымай пока манатки, вот тебе моя одёжка, чистая, поглаженная. А то твоей теперича только полы подтирать. Надеть-то смогёшь?

Получив утвердительный ответ, и ещё раз взглянув на измождённое лицо путника, старик вздохнул:

– Слышь-ко, горемычный, у меня водочка есть, говорят, от нервы помогат? Бушь?

– Да, давайте, Ринат Мансурович немного, граммов пятьдесят. Не откажусь, – разлился в улыбке счастливый Санёк, благодарно переодеваясь.

– Да хоть сто писят, – легко отозвался Ринат Мансурович.

– А вы то хоть будете? – спохватился Шуран.

– За компанию тожа можа, тяпну рюмочку. Давай, переряжайся и айда ись* (переодевайся и иди кушать).

*

Через час, выпив больше полбутылки на двоих и изрядно опьянев, Шуран выкладывал старику все свои приключения. Рассказал про то, как его пытались заманить хитростью, о том, как он нос сломал длинному, как вылетел на полном ходу из мобиля и потом бежал по лесу. Шёпотом поведал ему и про Аттала, который закапывает живых людей в землю. Чувствуя прилив доверия к старому человеку, спасшему его, он делился всеми мыслями, тревогой, страхом, неуверенностью, сопровождавшим его по дороге, постепенно облегчая свою душу. Ринат Мансурович внимательно слушал рассказ, цокая и качая головой. В конце истории он глубоко вздохнул и произнёс:

– Вот ты хапнул горя, мил человек. Так за что, гришь* (говоришь), они тебя?

– Да ни за что, в том то и дело! Я в ликее преподаю, иногда на конференциях выступаю, – весомо, с гордостью добавил Шуран заплетающимся языком. – Ничего не крал, не убивал, ни в каких разборках не участвал, – не смог выговорить он и старательно повторил, – не участво-вал. Сколько думал, так ни к чему и не пришёл, – подвёл он итог. – Хрен его разберёт, что этим сукам от меня понадобилось. Вы же мне верите? – вдруг спросил он и посмотрел пьяными глазами на Рината Мансуровича.

Тот ответил не сразу.

– Очень, Шуран, странна история. Верю аль не верю, это токмо время скажет.

Воцарилось неловкое молчание, прерываемое швырканьем чая – Ринат Мансурович запарил какую-то лесную травку. Обиженный Шуран в тишине доел последний пельмень и дрогнувшим голосом решился на вопрос, который его давно интересовал:

– Скажите, Ринат Мансурович, а вы меня сможете вывести из леса, а? Мне домой нужно, в Мессену. Мне на работу завтра, или послезавтра – я что-то уже запутался в днях.

– Ты, того, не спеши особо, – поставил старик чашку на стол. – Вывести то я тебя выведу, но токмо не прям щас. Пусть твоё барахлишко сначала, как следоват, высохнет, я печку на ночь растоплю. Отойти тебе надо, силов набраться, а то ты вона как ухайдакался. Сегодня ещё у меня перекантуешься, а завтра в вечёр дома бушь, а то ужо темнёхонько, куды на ночь глядя? Под балдой то!* (Выпивший то!) Да и я с тобою вместе! На завтрась давай? Договор?

– Договор, – с облегчением вздохнул Алекс, сам не желая снова лезть в сгущающиеся сумерки.

Ринат Мансурович допил чай, поставил чашку в блюдце, немного помолчал, и, глядя в осоловевшие глаза Шурана, опёрся на руки, серьёзно спросил:

– Расскажи хоть о себе, мил человек? Интересно тебя послухать, чем живёшь, кого робишь?

– Так я, Ринат Мансурович, говорил же, работаю в ликее, магистр, ассистент хирурга. Преподаю студентам общую теорию нейрологии. Иногда сам профессор Гавриловский приезжает из Аквилеи, читает свежие примеры практики. Операции несложные проводим, но тоже редко. Гавриловский известный учёный, но у нас бывает нечасто. Все же самое современное оборудование в Аквилее, ну, и он, соответственно тоже там. А я тут, пытаюсь научить два десятка оболтусов, ассистирую при операциях, мышек недавно вот купили-скинулись, теперь хоть опыты немного проводим. Денег ни на что не хватает, наука то у нас союзная, не полисная. А они в свои центры вкладывают денежки, а наши по остаточному принципу, значит…

– Эт ясно-понятно, денег всем всегда не хватат, кончай жалиться, – махнул рукой Ринат Мансурович, – я про другое грю, ты то сам куды движешься, ты мне так и не прояснил?

– Да как не ответил-то? Ассистент хирурга, магистр нейрологии…, – непонимающе промямлил Алек.

– Я тебя про иное пытаю, – отрубил Ринат Мансурович, – куды идёшь-то ты?

– Никуда не иду, – помотал головой парень. – Вы в каком смысле спрашиваете?

– Никого не понимашь ты, что за человек?! Таку просту вещицу смикитить не могёшь? Куда тебе ещё проще объяснить? – развёл руками старик и нашёлся. – Смотри, Шуран, пример, пошёл ты в булошну что-то купить. Потопал по дороге прямо, потом повернул вправо…

– У нас налево.

– Я вообще грю* (говорю), в принципе. Завернул оглобли, сунулся в магаз, прошёл мимо, значит, кассы к полке, положил в котомку, допустим, буханку, молоко и кольбасу, вышел, встретил шапошного знакомца, пожал ему пятюню и потыкал обратно. Дома налил молочишка, сделал бутик, положил кольбасу на язык и съел. Если покумекать мозгой, то ты знал – для чего и куды тобе следоват идти. То ись, чтоб скушать бутик с молоком, ты смикитил план и провернулся, зацепив по пути случайку. А вот если всё то же само, но только в размахе всей жизни? Я тебя об том и мурыжу – ты куды идёшь-то?

Выпивший Шуран ничего не понимал. Вот, правда, вопрос стрика показался ему белибердой. Какой магаз? Какая кольбаса? Но спрашивать это было неудобно.

– А что за случайность вы имели в виду, Ринат Мансурович? – пожевав губы, ответил он вопросом на вопрос. Старик хмыкнул.

– Да ты ловкий тип, мил человек, будь то шамела – я тебе вопрос, а ты мне обратку. Ну да ладно, давай я ишчо раз втолкую, раз ты такой дубоватый. Идя по дороге в магаз, то твердо знашь, куда и зачем шлёпаш. А теперь прикинь к носу, что ты вышел с дому и не шаришь, куды шагать. Куды в таком случае ты придёшь? Не понятно ведь?

– Точно! Совсем нет.

– И для чего ты идёшь?

– Для чего? Тоже не ясно.

– Ты вот нынче где бродил?

– В лесу. Всю ночь, и весь день.

– Куды ты, Шуран, шёл в том лесу?

– Непонятно. Хотя нет, потом придумал.

– Вот, а пока не знаешь, никуда не придёшь.

– Я потом вдоль линии высоковольтной двинул.

– Сызнова тебе толкую – когда не знашь, куды идти – не знамо, куда и придёшь. Верней всего – никуда. Тут уж как свезёт. Вот тогда в твою жизнь и проходят случайки. Когда хороши, а когда и не шибко. Понял? А теперь ответь на вопрос – куда ты идёшь? Да не мне, а себе! И не спеши с ответом.

*

Старик встал и начал убирать со стола. Шуран морщил лоб. Он вроде бы что-то понял, но весьма смутно. И, чтобы побороть это неприятное чувство, решил сменить тему.

– Ринат Мансурович, а вы лесник тут?

– Кого? – прищурился хозяин дома, и тут же утвердительно кивнул. – Да, что-то навроде лесника.

– А чем тут занимаетесь? Скучно же всё время одному, – покрутил Алекс ложкой.

– Кому скучно, кому нет. – Поставил Ринат Мансурович тарелки в раковину. – Книгу пишу.

– О! – удивился Шуран. – А про что книга будет?

– Про спрос. Кто спросит, тому в нос, – добродушно рассмеялся старик. – Так. Историческа книга.

– Интересно, должно быть. А у меня с историей как-то не срослось ещё со схолы. Учителем был математик, он предмет плохо знал и преподавал его, естественно, тоже плохо.

– Понятно всё с тобой, – подавил смешок Ринат Мансурович. – А после схолы книги-то не разрешают у вас отоваривать?

– Сказать честно?! – словно не слыша вопрос, продолжил Алек. – Этот математик – он историю не любил, и нас не научил любить. Я, сейчас уже как преподаватель, так могу сказать – главное, это заинтересовать человека и тогда он сам будет задавать вопросы. Успевай только отвечать. А в противном случае получится, как у меня. Нет, ну, то есть я знаю историю, но очень поверхностно. Без любви.

– Жалко малёха, – старик налил Шурану большую кружку пахучего травяного чая и снова сел за стол, – ведь история, как наука – это кладезь человеческих премудростев, да ещё и весьма отличных от обычной жизни трафаретной. Вот, был случай, к примеру. Хошь, расскажу? Всего малюсеньку строчку он занимат во всемирной истории, а какой знатный! Хошь?

– Ага, – заинтересованно кивнул Шуран и отхлебнул чаёк.

– Слухай. – Ринат Мансурович поудобнее устроился и начал. – Однажды, две тыщи лет назад, ещё зелёный Юлий Цезарь плыл по Средиземному морю учиться премудростям. Годов двадцать ему было или где-то так. В Эгейском море их корабль догнали пираты. А он был из родовитой семьи, и потому они на месте не кончили, а запросили за его выкуп. Примерно вагон и маленьку тележка золота. А он им знашь кого ответил?

– Нет, – пьяненько покачал головой Алекс. – Сказал, что он бесценный?

– А он им и грит, мол, вы шибко с дэшку за меня запросили, мне перед людями будет зазорно. Вы, грит, увеличьте сумму в два или три раза, не помню ужо сейчас, и тогда будет ровно – полюбас! Пираты сперва аж обурели, а потом, покумекали и ерепениться не стали. Наоборот, отнеслись с почётом.

Я скажу тебе, Шуран, что в те лихи времена берег Эгейского моря был прибежищем басмачей всяких мастей. Островки, бухточки, заливчики – настоящие ебеня, попробуй отыщи иголку среди сена, где там злодеи скрываются? Вот в таких местах они и строили свои сарайки на песке – тепло, влажно, палку кинул, вот те и дупло, где ночевать. В такой дупле Цезарь и жил с ними почти месяц. Рыбалил, в карты играл, похлёбку ел, дурачился, баб тискал, в общем, стал своим среди чужих. Только они пираты, а Юлий – пленник, и этого, мил человек, он никогда не размыкал в голове. Не раз, выпив вина, говаривал, что когда калым заплатят и его отпустят, то он провернётся и всех их распнёт на крестах. Те только смеялись с этих слов.

Через како-то время привезли золото, довольны пираты раскланялись, и Цезарь отчалил домой. Только, когда он добрался до ближнего римского порта, то сразу нанял флот и отправился в обратку. Лиходеи морские, радуясь богатой плате, вина набузгались и гулеванили вовсю, а тут Юлий Цезарь с легионерами нарисовался. Всех повязали, конечно. Так он и деньги выкупные взад вернул и ишчо заработал, потому как награбленно пиратами себе прибарахлил, а их покарал на крестах, как и сулил. В Риме тогда всех бандюг распинали. Спартак, кстати, примерно в те же годы был тако же казнён.

Ринат Мансурович долил себе в кружку остатки чая из заварочника и внимательно посмотрел на Шурана.

– И вот всё то, про что я тебе шарманку кручу, занимат одну масеньку строчку в истории людской, – он показал кусочек мизинца. – Это всего лишь часть жизни одного человека, страница, которую ты не узришь даже в программе схолы, а зря! Потому как за следующим листом будут спрятаны строки ещё более лепые, чем те, про что я тебе только что поведал. Был бы умным, сказал бы, что это всего лишь прелюдия к деяниям человека, которые переломили весь античный мир. Но это ужо, как чешут языками, совсем друга эпопея.

– Да, классный рассказ. Я даже не знал такого, я вообще думал, что Цезарь – это салат, – Шуран устало поморгал пьяными глазами.

– Ага, а Наполеон – торт, – в шутку сплюнул Ринат Мансурович и замолчал. Но вскоре поднял указательный палец вверх и продолжил:

– Вообще история – она учит. И даже то, что я сейчас поведал, это повод для тебя пошевелить мозгой, покумекать для себя. Обмикить этот сказ про Цезаря к какому решению он тебя подведёт? Как думашь?

– Распять.

– Да хоть раз шесть. Кого распять то?

– А тех, кто меня схватил… Кончея этого, Тяпу. Козлы они. – Медленно проговорил Санёк. Его глаза уже слипались, видно, накопившаяся усталость ещё не полностью прошла. Он сам не заметил, как стал клевать носом и тогда Ринат Мансурович предложил ему двигать на боковую.