Следователь посмотрел на молчащий телефон, затем подошел к окну. Дождь кончился. Солнце попыталось выглянуть из-за серой пелены, но слабому лучу так и не удалось оживить сумрачный день. Глеб опустил взгляд вниз на припаркованные служебные и частные автомобили. Машины у главного входа показались брошенными. Их хозяева, кажется, никогда не вернуться. Но нет, появился человек. Сел. Уехал. Звуки улицы не доносились сквозь плотно закрытые рамы, и авто будто двигалось в пустоте.

За спиной скрипнула дверь. Глеб обернулся.

– Ну, и-и, – произнес Кирилл таким тоном, словно собирался ругнуться. – Ты, почему не сказал?

– Чего не сказал?

– Я посмотрел материалы. Юлия Скрынникова твоя родственница.

– Дальняя.

– Какая разница. Лицо ты заинтересованное, получается.

– Слушай, ты чего от меня хочешь? – с раздражением выпалил Глеб. – Считаешь, не стоит ввязываться?

– Да не о том я. Ты просто будешь предвзято относиться к расследованию.

Зазвонивший телефон не дал Глебу ответить.

– Алло. Я. Слушаю. Хорошо. – Глеб положил трубку. – Лексеич ждет.

Пока шли по коридорам управления, Кирилл поинтересовался насчет Юлии. Глеб увильнул от прямого ответа, сказав, что Юлю знал шапочно и нечего тут копать.

Они вошли в прохладное чистое помещение, залитое белым светом.

– Ну, как? – спросил следователь.

– Глеб, дело тут простое и ясное, чего уж там говорить, особо распространяться не буду, скажу только главное. То, что тебе нужно. – Речь Лексееча текла, как ручей. Каждое слово будто обтекало гладкий камешек. – В крови обнаружена синтетическая дрянь, наркотик, не могу сейчас сказать точный состав. Впервые такое вижу. Убойная штука. Тело бросили в бассейн…

– Рефлекторное утопление не исключено?

– Сердце у девушки остановилось раньше. Ее уже мертвую кинули в воду. Зачем? Не спрашивай. Скрыть улики, может. Сам понимаешь, они там все обдолбаные были, не соображали.

Глеб подошел к телу, укрытому серой тканью, и откинул край, чтобы рассмотреть лицо убитой.

– Лексеич, левая щека была припухшей.

– А ты молодец, Глеб, с языка снял. За левой щекой я нашел вот этот предмет, – произнес судмедэксперт, показывая полиэтиленовый пакет.

Кириллу подумалось вначале, что перед ним пуля, но, присмотревшись, понял:

– Матрешка?

– Самая обыкновенная матрешка сантиметра два, деревянная, фабричная дешевка. Подобный сувенир ты можешь приобрести в любом ларьке. Такую ерунду на железнодорожном вокзале продают для туристов.

Глеб взял пакет и стал рассматривать его со всех сторон.

– Никаких следов, – предупредил Лексеич. – Ну, кроме слюны.

– Кирилл, – радостно сказал Глеб, – как ты думаешь, что это?

– Матрешка, – удивился напарник. – Я читал архив.

– Нет, это внутренний мертвец.

– Чего?

Деревянная кукла символизировала мировоззрение секты. Кирилл к эзотерике был равнодушен, ну, мало ли что психам взбредет в голову. Хотя деталь важная. Обычно у большой матрешки внутри находились дочки, или сестренки. Если раскрыть маму, то младшая появлялась на свет. Это и символизировало внутреннего мертвеца. Правда, у них там все шиворот навыворот. Из малой матрешки выходила большая матрешка, что противоречило здравому смыслу. Главное, понял Кирилл, это протягивало ниточку к делу двухлетней давности.

Они вернулись в кабинет. Следователь поставил стул рядом с окном и задумался. Он не замечал, как день продолжал существовать в сумрачной неопределенности, будто застрявший между вчера и завтра.

Кирилл знал о привычке Глеба порой погружаться в себя и поэтому не мешал. Но зазвонил телефон. Сообщили, что явился Антонов. Глеб не поверил, даже когда открылась дверь, и в помещение действительно вошел Антонов.

– Здравствуйте. Здравствуйте, господа… Следователи, – произнес гость, заметив Кирилла. – Я тут заявление оставил о том, что в мой дом, который находится в коттеджном поселке, совершено проникновение.

– И ты, Антонов, конечно, не знаешь кто они?

– Отчего же, знаю. Это мой брат. Антонов. Можно? – Гость указал на свободный стул.

Теперь Глеб догадался, который из братьев решился посетить их. Андрей Александрович. Его легко можно было спутать с Сергеем Александровичем.

Глеб кивнул, проводив гостя недоумевающим взглядом. Тот сел и выдохнул:

– Я пришел сотрудничать со следствием. Во-первых, тот дом снимает мой брат Сергей. Я по-родственному ему его отдал. Во-вторых, естественно, я не несу ответственности за то, что он там неправомерное делает.

– Неправомерное?

– Да. Слухи до меня дошли. Я изначально рассчитывал на то, что Сергей там будет жить, или бывать наездами и присматривать за домом, но чужие люди… – Андрей развел картинно руками.

– Знаете, господин Антонов, это хорошо. – Глеб сел за стол. Кирилл расположился рядом. – Но мне не нравится ваша манера говорить.

– Лебезить, – поправил гость, произнеся по слогам.

– Точно.

– Ну, я еще ничего не сказал, Глеб Евгеньевич. Я не сказал, что те ребята из секты мертвецов. Да, знакомый почерк. Не поведал также, что уже как два года открестился от этих эзотерических дел. Я – бизнесмен. И мой бизнес легален. Можете проверить.

– То есть вы не при делах?

– Да. Я не при делах.

Кирилл скептически улыбнулся.

– А мне думается, вы всё заранее знали. Так ведь? – спросил Глеб.

– Откуда?

– А матрешка?

– Глеб Евгеньевич, ну, мы же взрослые люди и должны понимать, что если брат пользуется матрешкой, как сакральным символом, то это его дело. Я не поддерживаю никаким образом его в этом направлении. Я – честный человек.

Глеб не ответил. Он стал сосредоточено рассматривать Антонова, соображая как лучше его выпихнуть: выволочь просто за шкирку или еще спустить с лестницы. «Честный человек» забегал глазами, разглядывая обстановку.

– А у вас есть бумага и ручка? – спросил вдруг гость.

– Есть, – озадачено произнес Глеб, придвинув их Антонову.

Тот быстро написал какой-то адрес, дату и время.

– Что это? – удивился Кирилл.

– Место и время будущего праздника мертвеца, – равнодушно ответил гость. – Сами понимаете, слухи. Ну, в общем, у меня всё. До свидания, господа следователи. Приятно было с вами сотрудничать.

– Вот козел! – беззлобно выругался Глеб, когда дверь закрылась.

– Да нет, он не козел. Он перестраховщик. Прикрывает собственную задницу. Не хочет терять бизнес.

Глеб недоверчиво посмотрел на листок, где крупным пляшущим почерком были выведены название улицы, номер дома и квартиры и время. Адрес стоило проверить. Это нужно было сделать в первую очередь хотя бы для очистки совести.

…

Из говна конфетку сделать – звучит слишком грубо, но, по сути, так оно и было. Даже эпитеты, звучавшие в его адрес, это подтверждали. Два из них стоит привести. Первый эпитет: «самый влиятельный интеллектуал современности». И второй эпитет: «самый плодотворный писатель России». С последним можно поспорить. Если упомянуть Донцову и пишущих за нее мопсов, то по объему она обгоняла, но если говорить о качестве, то слово оставалось за читателями и их вкусами. Так что, кому Донцова, а кому и Комов. Кому свиной хрящик, а кто-то предпочитал арбузную корочку. Наконец, последнее. Это был не эпитет, а скорее вывеска: «Единственный и неповторимый Виктор Комов». С этим так же можно поспорить. Единственный? Если учесть наличие мультиверсной вселенной, то подобных писателей пруд пруди. Неповторимый? Даже в этой версии вселенной нашлись те, кто готов был повторить его неповторимый стиль. Такая вот тавтология. И у них, по правде говоря, что-то получалось, но получалось немного не так, если не сказать, что получалось как-то по-своему.

Есть такая присказка. Владимир Ильич Ульянов-Ленин и Надежда Константиновна Крупская любили играть по вечерам Бетховена в четыре руки. Получалось хреново. Но, можно было сказать: «А что вы хотите? Это такой стиль, форма искусства и форма самовыражения». Так и Виктор Комов это такая форма. Его называли трансгуманистом и постмодернистом, но он открещивался, и оказывался прав, потому что это не имело значения. Благодарная аудитория принимала его таким, каков он есть. Даже фан-клубы и фан-кружки образовывались. А в связи с последними веяниями проходили косплеи. Люди наряжались в персонажей из книг Виктора Комова, а персонажи его – типажи – яркие и запоминающиеся. Писатель не брезговал использовать знаменитостей прошлого. Появлялись на страницах сочинений и ученые, и полководцы, и аферисты разных мастей, также и знаменитые литературные герои в неожиданном свете.

В том кафе, где Комова видели Батон и Сыч, ближе к ночи начался косплей.

Но за несколько часов до этого Виктор, сидя за столиком, осмотрел заведение, будто оценивая, подходит оно для специфической вечеринки или не подходит? В сеть проник слух о том, что кафе станет местом необычной тусовки. Участвовать в ней Комов, конечно, не собирался, но интерес имелся.

Он сидел, оглядывался, к его столику подошли два подростка. Парочка оказалась необычной. Первый – худ и высок. Второй – низок и коренаст. Мелькнула мысль, довольно забавная, что перед ним стоит «новый русский» и его секьюрити. Высокий и худой – хозяин, а крепко сбитый пацан – охрана. Или наоборот. Наоборот было бы неожиданней.

Худощавый подросток попросил отметиться на память:

– А вы автограф не дадите? Только у меня ручки нет и негде писать.

«Вот оно как, – решил Комов, – значит, фанаты начали подтягиваться». Он подошел к бармену, попросил визитку заведения и расписался на ее обратной стороне. Визитку подарил подростку – пусть радуется. Пора было покидать кафе, ибо поклонники его творчества уже стекаются, а шумные мероприятия не для него. Писатель покинул заведение.

Через несколько часов начался не то чтобы шабаш, а какой-то сюрреализм и абсурд. Пришли люди одетые и загримированные под героев книг сочиненных Комовым. Некоторые вполне узнаваемые. Так ближе к полуночи явилась экстравагантная парочка: Ницше под ручку с прекрасной дамой. Затем через пару секунд – Эйнштейн.

Также встречались и люди в своем истинном обличии – Антонов, например. Он оказался специально приглашенным гость. Он многое сделал для города, благодаря связям и деньгам, да и появление его на мероприятии закономерно. Он был не равнодушен к творчеству Виктора Комова.

Прекрасная дама – решили посетители косплея – скорее всего Лу Саломе. Ницше элегантным движением усадил свою пассию за столик и подошел к барной стойке. Эйнштейн также оказался рядом. Лу достала смартфон и, поймав бесплатный Wi-Fi, погрузилась в сеть.

За барной стойкой стоял Шредингер. Вряд ли кто помнил в лицо австрийского физика-теоретика, все помнили только о его коте, который жив и мертв одновременно, поэтому бармен нацепил бейджик с именем и фамилией, украсив его кончиком пушистого белого как бы кошачьего хвоста.

– Послушай, друг Эрвин, налей-ка мне виски, – заговорил Ницше. – Две порции. Я сегодня с дамой.

Шредингер отрицательно помотал головой:

– Не могу, друг Фридрих.

– Почему? Я при деньгах. Получил гонорар за пятую часть «Так говорил Заратустра».

– И о чем она?

– Заратустра оказывается на том свете. Если кратко пересказывать.

– На том свете? Как-то неопределенно. – Шредингер сосредоточенно посмотрел на Ницше. – Дело не в деньгах, Фридрих, я бы тебе и в долг налил, но сегодня у нас выпивку выдают формально.

– То есть как формально?

– Акция «Закрытый бар». Поэтому ты можешь попросить виски, и я тебе дам пустой стакан. И в нем будто бы будет алкоголь. Кстати, тебе же нельзя алкоголь. Слабое здоровье. Или забыл?

– Когда я с дамой, я здоров. Но, послушай, как может алкоголь находиться в стакане, если его там нет.

– Ну, он есть, и его нет. Это ж элементарно. Тут понимать нечего.

Эйнштейн внимательно слушал их, иногда бросая взгляд на посетителей косплея.

– Хорошо, – сдался Ницше. – Хорошо. Ты уговорил меня. В таком случае, не мог бы ты открыть бар, а я хотя бы посмотрю на виски. Пить не буду. Только посмотреть.

– А зачем? Если я открою бар, но не дам тебе виски, то какой смысл его открывать? Открытый бар то же самое, что и закрытый бар.

– Но если долго смотреться в алкоголь, то алкоголь начинает смотреться в тебя.

– Я приношу свои извинения, – вдруг заговорил Эйнштейн, – но с вами легко умереть со скуки. Я не выказываю это жестом, ибо будет невежливо. Зевать на публике вообще-то дурной тон. Кроме того, если я зевну сильно, а я зевну сильно, то опасаюсь, что разница давлений окружающей среды и моего зевка приведет к схлопыванию пространства и времени и превращению в черную дыру нашего кафе. Поэтому, пока вы выясняйте отношения, схожу в уборную.

Эйнштейн не шутил. Он ушел в туалет. Остановившись перед входом, Альберт осмотрелся – никого. Он зашагал к дальней дверце, но из соседней кабинки вышел Антонов и, заметив Эйнштейна, невольно улыбнулся.

– Простите, – заговорил псевдоученый, – вы не Виктор Комов?

– Что вы, нет. Комов не любит посещать шумных мероприятий. Да и вообще не любит всякую движуху. Он мизантроп.

– Жаль. А я хотел взять автограф. Хотя… – Эйнштейн засунул руку под пиджак. – Все относительно. Автограф можете дать и вы. Как бы от имени Виктора Комова.

В следующее мгновение Эйнштейн резко выбросил руку, сверкнул металл оружия, прозвучал приглушенный выстрел. Антонов согнулся пополам – пуля попала в живот. Следующая пуля пробила череп.

…

Они выбежали на улицу. Холодный воздух, смешанный с крупными хлопьями снега, обдал лица. Несильный, но неприятный ветер трепал складками одежды. Кирилл и Глеб сели в автомобиль. Глеб запустил двигатель.

– Погоди. Дай отдышаться, – попросил Кирилл.

– Даю минуту. Мы и так опаздываем.

– Так все же? Что ты хотел сказать?

– Будут еще убийства и именно на празднике мертвеца.

– Ну, тогда жми. По дороге расскажешь.

Машина сорвалась с места.

– Мы тут с тобой сидели и расслабились, рассуждали, но твоя случайная мысль… – Глеб резко крутанул руль, автомобиль занесло, где-то прозвучал разгневанно сигнал клаксона. – Ты прав. Они просто делят власть. Тут дело зашло так далеко, что самого Сергея Антонова могут грохнуть, ну, или он их. Если не дурак. Но зачем такие сложности? – нервным голосом закончил следователь.

– То есть?

– Если он хотел устроить местный наркокартель, то к чему такие сложности? Бредовое эзотерическое прикрытие, долбанутая философия, чокнутое мировоззрение. У меня только один ответ: Сергей Антонов – псих.