В колхозах того времени практически отсутствовала денежная оплата. Работали за трудодни, на которые получали зерно, овощи или даже молоко и мясо из выращенного в колхозе. Денег на трудодни, после продолжительных обсуждений, того, что колхозу нужно приобрести в первую очередь для облегчения труда колхозников оставалось очень мало. Обычно даже меньше десяти копеек на трудодень приходилось.

Колхозники, естественно, нуждались в деньгах, потому что и одежду, и посуду и инструмент приобретали за деньги.

Но в день выдачи годового денежного вознаграждения за труд из района приезжали представители финансовых органов и настойчиво предлагали колхозникам приобретать в счёт зарплаты облигации государственного займа.

Наказать за отказ от покупки облигаций не могли.

Могли осудить друзья и товарищи. Но я не знаю случая, чтобы в нашем селе кто-то отказался от такой покупки. Облигаций приобретали одни больше, а те, у которых назревала необходимость приобретения чего-то дорогого и незаменимого, приобретали меньше.

Я застал разговор Кудинова Петра Ильича с его дочерью, тётей Феней, осуждающего её за то, что она из чванства, или, чтобы прославиться, приобрела облигаций на всю сумму причитающейся ей выплаты.

Он упрекал её:

–Толик вырос из одежды. Штаны малы уже, материя на рубаху нужна, сандалии ему уже жмут. Да к тому же люди говорят, что ту разруху, которую война оставила, скоро не восстановить. Наверно и через пятьдесят лет у страны не будет возможности вернуть тебе то, что она у тебя заняла.

А та отвечала:

– Толик сам себя обеспечит. Он индюшат в этом году так удачно пас на Горе и на выгоне, что ни одного не потеряли. Вот они немного наберут жиру, забьём их и – в Россошь, на рынок. Хватит и Толика одеть, и себе что нужно прикупим. Да и картошка в этом году хорошо уродила. Так что не пропадём. А я своими деньгами помогу стране быстрее отстроить то, что войной разрушено. И если все будут делать как я, то заём вернут не через пятьдесят лет, а через десять.

И дедушка был вынужден соглашаться с ней.

Почесав затылок, заключил:

– Да, если подумать, так ты права. Мы сейчас не в такой нужде, как страна.

Вспоминаю и другой пример похожего поведения, уже в восьмидесятые годы, когда материальные блага и обеспеченность (под влиянием чуждой нашим народам идеологии провозгласившей, что чем важнее человек для социалистического общества, тем зажиточней он должен выглядеть) стали использоваться якобы для заинтересованности наших граждан в получении образования и стремлении к карьерному росту.

Когда власть ошибочно посчитала, что люди активней будут решать общественные задачи ради личной материальной выгоды, тогда под влиянием такой необдуманной политики многие кинулись в наживу и показательную демонстрацию высокой личной обеспеченности. И многие уже стали считать личное обогащение более важным, чем их общественные обязанности.

Я тогда работал управляющим отделения в колхозе. И был впечатлён поступком матери Рогинского Михаила Арсеньевича. Из окна моего кабинета было видно, как эта худенькая, немощная старушка в обеденный перерыв зачем-то спешила к сыну на ферму.

Если идти по дороге, то получался большой крюк. Но жители их улицы работавшее на ферме, сокращая путь, протоптали через поле прямую тропинку, по которой в сухую погоду не только пешком ходили с работы или на работу, но и ездили на велосипедах и мотоциклах.

Поле было засеяно озимой пшеницей, а на проторённой тропе ничего не росло. Была пора уборки урожая. Комбайнер заканчивал косить жаткой пшеницу в валки.

Старушка шагала очень быстро, видно спешила. Начав двигаться по полю, дошла до первого валка пшеницы, перегородившего тропинку, остановилась и разгребла валок, освобождая тропинку, так, чтобы на ней не оставалось колосков. И проезжающий или проходящий в след за ней своими ногами или колёсами не вымолотил бы зерно из колосьев на землю.

Так она проделала с каждым валком, перегораживающим тропинку. Поле было широким и это занятие сильно её задержало. Раскидав колосья на последнем валке, она несмотря на свой очень преклонный возраст, уже бегом продолжила свой путь. Видно, сильно опаздывала.

Никто её не принуждал делать такое. И зерно в колосьях было не лично её, а колхозное. И выгоды от этого занятия она никакой не поимела. Но сохранившееся в народе представление о том, что общественное важнее срочного, или даже важного личного, заставили эту старую и нездоровую женщину делать то, что она сделала.

Мне до слёз обидно, что сейчас у наших граждан западные, англо-саксонские представления о том, что человеку следует стремиться стать богаче, быть важным среди окружения, иметь власть или силу достаточную для обеспечения своего преимущества, заставляют воспринимать такое как естественное.

Даже мои дети утверждают, что именно такие представления от природы присущи людям. И приводимые мной примеры того, чему лично я был свидетелем или участником, оцениваются ими критически.

Они утверждают, что благородно люди поступали или потому что зомбированы были коммунистической пропагандой, или что вынуждены были поступать благородно, потому что боялись преследования властей. Считают, что подобных искренних, душевных порывов в принципе не может быть. Что, если что и было подобное, то такое совершалось под каким-то принуждением.

Не скажу, что в молодости мы были сосредоточены или постоянно обсуждали вопросы патриотизма или нашего вклада в дела страны. Обсуждая международное положение, мы безоговорочно поддерживали лозунги и шаги наших властей. Осуждали агрессивные устремления НАТО и бесчинства китайских хунвейбинов. Радовались достижениям в космосе, в ударном строительстве мощных электростанций на северных реках. Радовались тому, как Пахмутова и Добронравов доходчиво передали романтику строителей, и даже чувства Марчука.

На этом фоне было даже немного стыдно, что мы, хоть и жили впроголодь, и одевались в стёганки, и ходили на занятия в кирзовых сапогах, но жили весело, радостно и беззаботно, в то время как наши ровесники на комсомольских стройках вынуждены преодолевать лишения и трудности.

Помню нашу реакцию, когда учащихся нашего техникума командировали на целину на время уборки урожая, и пришлось жить в сложных бытовых условиях. Трудились световой день, а после работы редко предоставлялась возможность смыть грязь и мазут со своих тел. Пищу нам готовили из засоленной в бочке конины.