– Ну вот, а её разозлило, что мы не слушаем про то, каким он станет, а ты ещё перебиваешь её, всё рвёшься про эти напасти разузнать.

– Я ж за то, что для меня важнее.

– Этим ты и доконала её!

– Любой матери про своё дитя хочется узнать.

– Вот-вот, а она нам пробовала втолковать, что важнее то, что она говорит, а не то, чего ты добивалась. Наверно, с обиды пригрозила, что не узнаем мы Женькиной славы.

– Так это она нам пригрозила этим?

– Не понял я её. Или сказала, что состаримся и не доживём, пока Женька станет важным, или что другое имела в виду. Ладно мы с бабкой немолодые уже. Так тебе ещё до старости жить и жить. Может за то, что не верим её словам, и Женьке не поможем прославиться? Ну да это она, наверное, на тот случай, если он бездарем вырастет, так мы чтобы не её ругали за обман, а на себя обижались, – опять засмеялся дедушка.

Мне цыганка очень даже понравилась. То, что я особенный, и очень хороший, я сам уже давно не сомневался. Но, кроме меня, никто об этом не догадывался и не говорил. Друзья считали меня обыкновенным и в чём-то даже считали себя лучше. Меня обижало, когда оказывалось, что мои ровесники что-то делают лучше меня. Считал это неправильным. А эта старенькая цыганка сказала нашим чистую правду, но они на это не обратили никакого внимания, а ещё и шутят про её рассказ. Даже немножко обидно стало.

Зато после случившегося я для себя решил, что буду стараться научиться всему тому, что считается важным, чтобы, когда вырасту, стать таким умным, как цыганка пробовала втолковать моим родителям.

Следующим важным событием в череде того, что сформировало меня таким, какой я теперь есть в свои семьдесят девять, стало явление мне в нашем дворе страшного и необъяснимого.

Поздно вечером, когда все собирались ложиться спать, меня отправили во двор справить малую нужду. Я только собирался опустить пояс своих штанишек ниже, как мой взор обратился в сторону очень высокого тына, который закрывал от посторонних глаз расстояние между хатой и сараем.

Из-за тына на меня, наклонившись к нам во двор, смотрело что-то огромное, красивое и страшное. Голова его была Громадной! Выше тына и почти такая же большая, как наш сарай. Мне показалось, что у этого явления очень красивое лицо, но чем-то не такое, как у людей. Оно молча смотрело на меня, кажется, даже улыбалось, но не приветливо, а как-то злобно и молча потребовало, чтобы я подошёл к нему ближе.

Меня охватил неописуемый ужас. От ужаса заорал во всю силу своих лёгких. Но сопротивляться велению того, кто потребовал идти к нему, не мог и стал мелкими шажками двигаться в сторону тына.

На мои вопли из хаты выскочили сначала дедушка и мама, а потом и бабушка. Мама обняла меня и спрашивала, что случилось. Я сквозь плач пояснял, что ОНО заставляет идти к нему и, отталкивая её, пробовал продолжать движение. Мама и дедушка в один голос спросили: «Что это за ОНО?»

Я показал пальцем на эту страшную голову, и ОНО сразу же выпрямилось в весь свой огромный, до самых небес рост и мгновенно пропало из виду. Только после этого мне удалось остановиться.

Меня увели в хату. Долго расспрашивали что я видел, почему шёл к тыну, чего так испугался, и почему кричал не свои голосом?

Потом дедушка пояснял маме и бабушке что мой вид ему очень напоминал лягушек, которые тоже громко кричат, добровольно двигаясь навстречу открытой пасти ужа, который потом их заглатывает.

Подумав, дедушка добавил:

– А помните ту цыганку, что на Женьку приходила смотреть, когда его пчёлы искусали? Может её слова связаны с тем, что он сегодня увидел? Может нам не следовало его останавливать, и то, что по его рассказу было как сошедшим с неба, может наделило бы его такими силами и таким умением, каким Иисуса Бог наделил? Потому как после пережитого и услышанного от Женьки, даже мне начинает вериться в то, что наша бабушка вспоминает из всяких церковных проповедей.

Считаю, что неспроста дедушка тогда связал эти два события. Они, видимо, предназначались для того, чтобы я серьёзно задумался над всем происходящим и серьёзно, по-взрослому сосредоточился на постижении того, что происходит в Природе.

Ко мне, несмотря на мой малый возраст, пришло убеждение в необходимости учитывать и даже в какой-то степени анализировать своим ещё детским умом происходящее со мной и с другими людьми. Решил, что поскольку мне предназначено стать очень умным, то для достижения такого мне следует упорно учиться всему и стараться узнавать разные премудрости, которыми одни пользуются не задумываясь, а другие даже и не слышали о таких возможностях.

Уже в том возрасте меня заставляло задумываться почему одни умеют делать такое, что другим не под силу? Почему это не удивляет взрослых? Дедушка Антон знал, какая погода будет в ближайшее время. Соседняя тётя Саня умела зубы заговаривать тем, у кого они болеть начинали. Тётя Акулина животы вправляла людям, которые подняли слишком тяжёлое.

И меня уже тогда мучил вопрос: как люди научились такое делать? Мама поясняла, что такое умение людям передали их родители или просто те, которые жили раньше и умели такое творить.

Когда же пробовал получить ответы на вопрос кто научил тех, которые первыми начали помогать людям, мне советовали не морочить взрослым голову.

Теперь, с высоты своих лет, считаю не случайной и приключившуюся со мою первую любовь.

Влюбился с первого взгляда. Чувства мои были прочными, глубокими и приносили много страданий.

В это время в сельском хозяйстве занимались широким внедрением кукурузы, как кормовой культуры. Посев, выращивание и уборка урожая постоянно были под контролем колхозного, районного и всякого другого руководства. При возникновении трудностей, колхозникам район оказывал посильную помощь в реализации намеченных планов по использованию этой культуры.

Получилось так, что выдался хороший урожай, а убирать початки кукурузные в колхозе не хватало людей. Из Митрофановки на две недели направили в наш колхоз группу старшеклассников. К нам определили на квартиру пять девушек-десятиклассниц.

Её звали Наташей!

С первого взгляда она показалась мне неземной, волшебной, прекрасной в любом обличии и неописуемо красивой! Постоянно старался не терять её из виду. Утром видел её мельком. Когда меня будили собираться в школу, квартиранток обычно уже не было. Они спешили пораньше к поварихе на завтрак, чтобы успеть на попутных подводах доехать до кукурузного поля, а не добираться до него пешком. Но я схитрил и научился просыпаться раньше, чтобы потихонечку, из-под одеяла любоваться своей избранницей!

Зато, когда школьницы приходили к нам после ужина и коротали время до сна, я постоянно был в тех местах, где находилась Наташа.

Одноклассницы вскоре заметили моё повышенное внимание к их подруге и подтрунивали надо мной. Стоило мне приблизиться к ним во дворе, или зайти в вэлыкихату, как какая-нибудь из них непременно объявляла:

– А вот и Наташкин воздыхатель пожаловал.

– Опять будешь молча слюни пускать? Или наконец-то решишься объясниться с девушкой?

– Ты хоть подойди к ней поближе, присядь рядышком!

– Не-е-е. Он всё исподтишка, из-за угла норовит поглазеть!

– Наверно, потому что мал ещё.

– А если мал, так и влюбляться нечего тут.

– Внимание девушке оказывает и пробует делать это незаметно. Но нас-то не проведёшь! Мы таких неравнодушных за километры чуем.

– Это не дело. Будь мужчиной! Позови девушку в сторонку и признайся, что любишь её!

Я смущался, уходил или делал вид, что случайно, на минутку по своим делам зашёл в комнату. Но вскоре не выдерживал, и опять старался попасть туда, откуда можно было наблюдать за Наташей. Хорошо, что хоть она никогда не смеялась надо мной.

Даже на других ругалась:

– Ну что вы, безмозглые, парня смущаете. Если я даже и понравилась ему, так что же здесь такого? Может я такая красивая, что он просто обязан был обратить внимание на мою красоту, – говорила она, при этом звонко смеясь.

Потом добавила:

– А ты не обращай на них внимания. Это они мне завидуют и поэтому вредничают! Понял?

Когда школьники уехали, разлуку со своей любимой переживал очень тяжело. Всё время думал о ней.

Учеников в селе в это послевоенное время было немного. И классных комнат не хватало. Наверно поэтому в начальных классах две учительницы занимались каждая одновременно с двумя классами в одной классной комнате. Учившая третий класс набирала в свою группу ещё и первоклассников. На следующий год они становились второклассниками и четвероклассниками. А на следующий год старшие переходили в пятый класс и им преподавали уже разные учителя по предметам, а их учительница набирала первоклассников к своим третьеклассникам.

Получалось, что мы с первого класса и до четвёртого учились у одной учительницы, но в классной комнате стояли ряды парт с учениками двух разных классов.

Я тогда ходил в третий класс. Когда в школе первоклассники, сидящие на соседних с нами партах, начали по букварю читать слова, нашёл себе утешение. Там наряду с словами «мама», «Рома» и другими оказалось и длинное слово «Наташа». Когда кто-то из первоклашек или учительница зачитывали по слогам это слово, в моей душе гремела восторженная, торжественная музыка. Я даже закрывал глаза от удовольствия.

Всё время мои мысли были обращены к образу Наташи, и я себе пообещал: что, когда вырасту, напишу книгу о нашей интересной жизни и обязательно расскажу о своей любви и вообще о том, что даже у третьеклассников бывают глубокие и настоящие чувства. Напишу большую книгу и, возможно, не одну, в которой честно опишу, как мы жили, чем занимались, что чувствовали. О том, что настоящая жизнь на самом деле бывает интересней и впечатлительней, даже чем то, о чем писал Майн Рид, книгами которого я уже тогда зачитывался.

С тех пор не один десяток лет я для будущей книги стал записывать в толстых тетрадях что происходило со мной, какие события и происшествия случались в школе, в колхозе. А потом и о студенческих годах, и о работе. Был уверен, что зафиксированное поможет написать книгу правдивую, честную, без приукрашивания.

Мне почему-то казалось, что все писатели обязательно приукрашивают происходившее на самом деле. Злодеям приписывают жестокости, которых те не совершали. А хороших людей, когда они поступали правильно, обязательно изображали большими героями. И заставляли их делать всяческие призывы, похожие на те лозунги, которые вывешивали на здании магазина, на конторе и в клубе. Но я был уверен, что почти все, которые поступают правильно и делают хорошие дела – делают это просто потому, что они хорошие люди, а не потому, что на них подействовало написанное на плакатах.

Считал важным записывать рассказы моих родственников и их друзей о прошлом. Об их чувствах и переживаниях. Особенно о происходящем во время недавней войны. Мечтал, что мои записи помогут при написании книги: правдиво отобразить всё то, что на самом деле происходило в это время, а не только события, связанные с моей детской любовью.

Думаю, что и эта любовь со мной приключилась неспроста, а для того, чтобы заставить меня документировать то, чему был свидетелем я, или что видели другие, чтобы потом через десятки лет использовать записанное для обоснования новых своих представлений.

Из случавшегося в детстве, ещё одну ситуацию считаю важной, потому что запомнившееся тогда, намного позже заставило меня поменять представления о нашей действительности, открыть для себя новое.

Зимой в нашей хате колхоз определил готовить колёса для повозок. Не знаю или специально для этого так подобрали людей, или сами дедушки вызвались взяться за это дело своими силами, но тесали заготовки одни только наши родственники. Кроме родного дедушки, ещё трое двоюродных и муж дедушкиной сестры.

Во двор привезли множество искривлённых обрезков от стволов дуба. Искривлённые части стволов они отпиливали для изготовления частей обода. Прямые обрезки кололи и тесали из них спицы. Пилили чурбаки на заготовки во дворе, а тесали в хатыни в нашей хате.

После школы меня тоже вовлекали в их занятия. Собирал для просушки кору дуба и щепки и загружал их в топку русской печи, которая в это время уже не топилась, но была ещё горячей. Подавал кружку с водой, если кто из плотников просил попить.

Ни один из дедушек не курил, но табак нюхали. Я радовался тому, что запомнил, какая из табакерок кому из дедушек принадлежит. Табакерки с нюхательным табаком, стояли на припечке русской печи, и, когда дедушки останавливались на отдых, я спешил подать каждому его табакерку.

Мне нравилось слушать их неспешные беседы. Мог до вечера просидеть в ожидании команды подать воды, или собрать щепки, когда у плотника их накопилось уже много.

Все дедушки кроме моего участвовали в войнах. Антон Исаевич, Фёдор Алексеевич и Иван Алексеевич участвовали в Гражданской, а муж бабушки Евдокии- сестры моего дедушки, дедушка Андрей только в Отечественной. Он там и ногу потерял, и на одной ноге у него был валенок одет, а из штанины другой ноги торчала металлическая труба с резиновым наконечником.

Разговаривали взрослые часто о том, чего я не понимал, или что мне было неинтересно. И я с нетерпением ждал, когда начнут рассказывать про то, что немцы в нашем селе хозяйничали не только в эту войну, но и в ту, что раньше была. О том как вели себя в нашем селе во время оккупации румыны и итальянцы. В каких сражениях кто из дедушек участвовал.

Содержание таких воспоминаний я записывал в свою тетрадь. А вот рассказ дедушки Андрея о том, как он ногу потерял даже записывать не стал, потому что до глубины души был возмущён его выдумками.

Вначале его рассказа всё было похоже на правду.

Немцы организовали наступление на их позиции. А перед атакой выпустили по ним много снарядов. Осколком от такого снаряда дедушке раздробило ногу выше колена. Штанина стала мокрой от крови. Хорошо, что, когда их направили на передовую, им всем выдали специальные матерчатые жгуты для того, чтобы кровь останавливать при ранениях. И обучали как ими пользоваться.

Дедушка не растерялся, быстро достал такой жгут, застегнул его выше раны прямо на штаны и, проворачивая специальную палочку, закреплённую в петле жгута, так его стянул, что кровь остановилась.

Когда дедушка пояснил, что жгут зажимается этой палочкой так, как сейчас ребятня зажимает ремешки, привязывая коньки к сапогам или валенкам, то даже я понял, как это действует.

Пока он останавливал кровь, немцы кинулись в атаку. При взрыве снаряда ранившего дедушку, его напарника убило, а пулемёт повредило и откинуло далеко в сторону. Поэтому он ничего не мог сделать против немцев.

В атаку враги бежали цепью, стреляя на ходу. Впереди бежал офицер без винтовки, только с пистолетом.

Поравнявшись с дедушкой и поняв, что тот жив, офицер на бегу, не останавливаясь, выстрелил из пистолета прямо дедушке в голову.

Дальше дедушка стал рассказывать такое, которого не могло быть ни за что на свете.

Он вроде бы успел рассмотреть пулю и понять, что она попадёт ему в переносицу. Чтобы этого не случилось, правой рукой стал отталкивать пулю влево. Оттолкнул не слишком далеко, потому что эта рука была прижата к земле. Понимая, что пуля теперь попадёт ему в висок, он тыльной стороной левой руки успел отбросить её дальше и она пролетела мимо его головы.

После этого, он потерял сознание и очнулся только тогда, когда наши отбили их позицию и грузили в кузов машины вместе и убитых, и раненых, чтобы увезти их подальше от передовой.

И потом в госпитале, когда ему уже ампутировали большую часть ноги, он не о ноге постоянно думал, а снова и снова переживал тот момент, когда смог своими руками избавиться от неминуемой смерти.

Пояснял, что вроде бы в палате показывал другим раненым ожоги на руках от пули, потому что она была горячей. На правой ладони ожёг не слишком сильный, потому что на ладони кожа грубая. А на левой руке ожог был очень глубоким. И этот след оставался у него заметным в течение нескольких лет. При этом он ещё и утверждал, что в госпитале другие раненые ему верили и сами рассказывали про чудеса, которые происходят на войне, когда солдат сталкивается с неминуемой гибелью.

Вмешиваться в разговоры взрослых не полагалось. Но я ждал, что другие дедушки начнут стыдить его за такие выдумки. Но никто из них не стал возмущаться. А Иван Алексеевич, даже как бы в поддержку этого нечестного рассказа пояснил, что его сын, а мой крёстный Григорий Иванович, когда пришёл с войны, то рассказывал о похожем чуде с экипажем танка. Не того танка, на котором он воевал, а на котором воевал его друг.

Их танк стоял с заглушенным мотором и даже люки были открыты. Но танкисты были внутри танка. И в этот момент в танк попадает немецкий снаряд. Снаряд пробил броню и влетел внутрь танка. И один танкист, который тоже, как и дедушка успел увидеть, что в них летит снаряд, схватил его и выкинул в открытый люк танка, так быстро что он даже взорваться не успел. И у этого танкиста тоже вроде бы ладони были обожжены горячим снарядом.

Я кипел от обиды и возмущения.

Обидно было за то, что эти взрослые люди не понимают, что такого быть не может. Или, возможно, понимают, но скорее всего из вежливости никто не стал говорить ни одному рассказчику, ни другому, что они выдумали всё и обманывают, подло используя их благородство.

Сказал, что пойду уроки делать. Ушёл в вэлыкихату и сидел там, ничего не делая и вытирая слёзы.

Только через много лет, когда благодаря Копачёву узнал о невероятных возможностях, которые предоставляют людям духовные силы, понял, что герои этих рассказов усилиями своей собственной Души, которые могут концентрироваться во время опасности, смогли остановить время.

Понял это только когда самому пришлось останавливать время. Мне дважды удалось это совершить в мгновение ощущения губительной опасности. И в обоих случаях после я обязательно в подробностях вспоминал рассказы моих родственников, хотя их и не записал на бумаге.

Отвлекаться на рассказ об этих случаях не буду, чтобы быстрее начать писать о главном. Описание произошедшего со мной и со временем можно найти в моих книгах и статьях.

В то время о Душе Человека и о наличии в природе духовных сил я не знал, и узнать об этом было не у кого. В разговорах взрослых встречались слова: «душевное», и «дух», и «душа», но они подразумевали только проявление человеческих эмоций и чувств.

Сейчас общепринятым считается духовное ассоциировать исключительно с религиозным. Я, видимо, мог бы почувствовать, понять и испытать силу духовного влияния и духовных возможностей через искреннюю религиозную веру. Такая перспектива открывалась для моего приобщения к религиозному с помощью глубоко верующей бабушки.

Но её усилия торпедировал дедушка, который советовал:

– Не слушай её! Она сама не делает того, чему Бог людей учит. Бог велит делиться с ближним тем, чем богат. А её не только соседи считают жадной, но и на Бочанивке знают, какая она скупердяйка.

Мама тоже не поощряла усилий бабушки, потому что власти этого не одобряли, а она прислушивалась к требованиям руководства. В школе, а потом в техникуме и в институте была строгая атеистическая направленность.

Власть внимательно следила за тем, чтобы не допускать к преподаванию и воспитанию детей и молодёжи людей верующих, соблюдающих религиозные обряды. Не то, что учителя, но даже пионервожатые в школах могли потерять работу, если их уличали в соблюдении каких-либо религиозных процедур. Можно сказать, что в то время наша власть вела настоящую «охоту на ведьм».

Ещё что хотелось бы отметить из прошлого, из того, что отложилось в моей памяти, это наличие сохранившихся древних ведических традиций приоритета общественного над личным.

Помню, как наша сельская комсомольская активистка, работающая в колхозе свинаркой, агрессивно и искренне убеждала заезжего шофёра МТС в том, что её ничуть не смущает, что исходящий от них специфический, очень неприятный запах свиных экскрементов, сопровождает её и дома, и в клубе, и даже при поездке в райцентр. И не удаётся от него избавиться никакими способами. Но их это не гнетёт, потому что они понимают – без такого неприятного дополнения невозможно заниматься выращиваниям мяса для рабочих, для солдат, для ученых и для наодеколоненных артистов.

Другой пример.