Кухня маленькая, уютная. Стены закрыты полками, навесными шкафчиками. У окна стол и даже втиснулся крохотный угловой диванчик. Над столом необычное низкое бра – трехглавый дракон, распростертый, с тремя разинутыми светящимися пастями. Телевизор на холодильнике.

– Опять кризис на Украине? – Василь Васильевич сел, стал смотреть новости.

– Лялечка звонила, говорит, у них все спокойно. Они и не слышали ничего; это наши тут раздувают.

– А мне Сашка письмо прислал: приняли корейцы его проект. Говорит, если успеет оформить бумаги, к Пасхе прилетит.

– Умничка-сыночка! – Марья Александровна обратилась к портрету серьезного молодого человека на стене. – Ну и что? Теперь он будет мотаться туда-сюда?

Она вздохнула, села напротив.

– Пока молодой – полетает. Денег заработает, квартиру, машину купит… Будет тебя возить…

– Не ехидничай. Как, кстати, школа?

– Сегодня было вводное занятие… Не знаю, Маш, что-то я сомневаюсь в успехе…

Марья Васильевна встала, наклонившись, обняла его за плечи. Прижалась щекой.

– Васечка – хороший! Научится ездить. Саша нам купит красивую новую машину. Мы поедем в Киев, заберем дочу с внученькой, поедем себе в Крым, к Симе.

Она отстранилась, посмотрела на него глубокими черными теплыми сейчас глазами.

– А поездом нельзя?

– Ладно, Вась, как получится, мы же договорились.

– Что еще Лялька рассказывает? – Он принялся за суп.

– Анечка хорошо. Голосок бодренький, спит, правда, мало. Свекровь по-прежнему, в депрессии. Нужно ее кормить, выгуливать. Устает доча.

* * *

Следующий заголовок, пожалуйста, – Подвижные части автомобиля… Подвижные части автомобиля. Подпункт здесь, цифра один или буква а со скобкою, как хотите, – кривошипно-шатунный механизм… Ка-Шэ-Эм, сокращенно. Ка-Шэ-Эм! И следующий подзаголовочек – назначение кривошипно-шатунного механизма! Можно уже писать сокращенно: назначение КШМ. Написали? Итак, КШМ служит для преобразования прямолинейного движения поршня во вращательное движение коленчатого вала… Так, я все повторю! Спросите меня, что непонятно… Разговаривать пожалуйста, в коридор. Здесь сидим тихо, слушаем. Не успели, не поняли – ручку вверх. Я сделаю паузу… Или в конце занятия подойдите, спросите…

– Так, смотрим сюда, все очень просто.– Александр Данилович громко дробно застучал деревянной указкой по металлу.

– Вот у нас разрез двигателя. Специально для вас взяли и распилили. Вот цилиндр, где сгорает топливо… Как двигается поршень?

– Туда-сюда, – тонкий девический голосок.

Александр Данилович остановился, выдержал паузу. Девчонки захихикали. Женщины сдержанно и покровительственно заулыбались. Молодой парень у окна грубо громко заржал. Розанов внимательно посмотрел на замаслившееся лицо преподавателя.

– Вернемся к двигателю! – укоризненно произнес Александр Данилович. – Итак, смотрите. Взорвали топливо в цилиндре – резко, многократно увеличилось давление газов, поршень выталкивается вверх! Избыток газов через клапан выбрасывается из цилиндра – поршень вернулся назад, но свое движение, через шатунную шейку уже передал на коленный вал и далее, на колеса – машина поехала! Понятно?

Александр Данилович произнес это залпом, с быстрыми жестами, поворотами туловища и напоследок склонился, замер, вопрошая зал…

* * *

Дорога опять мучительная. Розанов, обычно, садился на конечной остановке у дома, или, по хорошей погоде, бежал через лес на электричку. После десяти на станции перерыв. Маршрутки в Москву у школы идут уже заполненные. Сейчас, подумав, выбрался на Горьковское шоссе, там залез в автобус. Стоял. Уперся в сиденье, достал распечатку, просматривал текст. У МКАДа пробка. Водитель дергал, маневрировал. Убрал бумаги – бесполезно. Спина разболелась. В метро присел, передохнул.

В институте ходил по начальству с бумагами, переговорил с Новиковым по телефону – толково. Смотрел материалы Норвежского семинара, которые прислал Петер. К вечеру, кажется, выправил текст. Хорошо поработал.

Поехал домой с Курского вокзала на десятичасовой электричке. Вагон теплый, людей немного. Задремал в тепле. Пошел пешком от станции по дороге, чтобы встряхнуться. Темно. Машины слепят фарами. Пустой тротуар с остекленелыми черными лужами. Завтра можно отдать тезисы Свете, пусть правит и несет Игорю Николаевичу. «Феликс» опять придерется, но, наверное, даст еще поработать выходные. В понедельник лекция…

У фабрики на остановке нетрезвые, шумные ребята. Девчонки полуголые, одна уже кашляет, сопливая, с сигаретой. Неожиданно подошла маршрутка из Москвы. Вышли люди. Розанов забрался в салон, сел в удобное кресло и через десять минут был дома.

* * *

Утром мороз четырнадцать градусов! А днем в Москве будет пять-семь тепла. В лесу незнакомая женщина со сворой собак собирает бутылки, тащит за собой сумку-тележку. Деревья у речки замерли восторженные, вдохновенные, сосредоточенные. Слушают небо. Ждут весну.

В школе холодно, настоящий «дубак». Женщины сидят в куртках, в шубах. Класс полупустой. Александр Данилович нацепил очки на нос, начал перекличку.

– Алоева?

– Здесь, перед Вами.

– Артамонова?

– Здесь.

– Винникова? Винникова есть? Ставим пропуск.

– Горелова? Тоже нет?… Пропуск. Гуляйте-гуляйте. На экзамен никто допущен не будет.

– Гунн-берова?

– Гуимберова! Здесь.

– Извините.

Вошли две девчонки-подружки, в одинаковых черных куртках, джинсах, голопузые. Попытались потихоньку проскользнуть на свободные места. Преподаватель поднял глаза, спросил грубо – Вы куда идете?

Девчонки остановились.

– Маршрутка в пробке стояла, полчаса…

– В следующий раз выходите из дома на полчаса раньше, сегодня можете быть свободны.

– Мы же на семь минут опоздали, Александр Данилович, – воскликнула темная девушка.

– Не мешайте мне вести занятия, вы слышали, что я сказал? – рявкнул, вдруг, преподаватель.

– Нет, ну это беспредел! – Хрипло сказала маленькая светлая девчонка с накрашенным детским лицом. – Мы же не виноваты!

– Пишите жалобу, я вас на занятия не допускаю!

– Подумаешь! – Светлая девушка пошла из класса, в дверях внятно ругнулась.

– Александр Данилович, простите нас, пожалуйста, мы больше не будем. Это в последний раз.

Темная девушка махнула подруге.

Преподаватель повернул к ней пустое, измученное лицо.

– Почему вы идете без спроса? Все может случиться, но давайте уважать друг друга… Вы же не в баню идете! Садитесь. Кто это пришел?

– Струнникова и Шпет.

– Хорошо. Розанов?

– Здесь.

Александр Данилович закончил перекличку, поднялся из-за стола.

– Все убрали конспекты. Достали лист бумаги и карандаш. Пишем контрольную работу. От окна – первый вариант, – он взмахнул рукой; – второй. Здесь первый, второй.

Первый вариант, записываем вопросы. Классификация легковых автомобилей. Не шумите, я напишу на доске…

Коварный тип и мстительный. Впрочем, может плохо себя чувствует. Голова сегодня тяжелая. Розанов вытащил лист бумаги. Чего там во втором варианте? Система питания, основные виды топлива. Ничего не помню.

Александр Данилович записал на доске вопросы, еще раз грозно предупредил о суровой ответственности за списывание и торжественно вышел из класса.

Женщины встрепенулись, засуетились с тетрадками.

– Лера! Стань у двери… Смотри, где он там! Товарищи, у кого первый вариант записан, диктуйте!

Розанов засмеялся. Написал что-то сам своими словами. Отдал листок. Вышел на остановку, неожиданно позвонил Дима, предложил подвезти… Повезло!

* * *

Средневековье не было монолитным временем, Темными веками упадка после блестящей Античности – это поздние схемы Просветителей. Мы говорим об огромной, тысячелетней, очень разнообразной и богатой по содержанию эпохе, в течение которой сформировались основополагающие приоритеты европейского самосознания. Несомненно, есть радикальная новость – рецепция христианства, но весьма своеобразная. Для многих людей произошло не столько событие спасения, сколько открытие греха. Это истинная реальность. Грех существует, явлен и превышает все представления человека о бедствиях. Спасение также существует, несомненно, но в явном виде возможно лишь для избранных, для немногих – это трудная, далекая, и не всегда ясная перспектива. Настоящая же реальность – греховный и гибельный мир, наполненный ненавистью, дьявольскими силами, встречаемыми каждый Божий день. Человек в церкви имеет шанс на спасение, на выживание. Но не больше. Мировоззрение ранне-средневекового человека сформировано не только церковью, но и совершенно определенными историческими событиями – падением Римской империи, хаосом железных и варварских веков, медленным, чрезвычайно жестоким становлением новых государств под эгидой церкви. Будничными лишениями, трудом, бедствиями. Насилием.

Для Августина (V век) Рим был не просто страной, где он родился, вырос и получил образование, но целым миром, единственно-возможным культурным миром. Этот мир рухнул, потому что был безбожным. И, развалившись, похоронил античную культуру: и Платона, и искусство, и императоров. Главное произведение «О Граде Божием» описывает конец Рима как закономерность. Раннее средневековье жило под несомненным влиянием Августина. В «Исповеди» – очень характерно – человек талантливый, образованный, глубоко чувствующий умирает сам в себе от грехов. «Не может душа успокоиться, пока не успокоится в Тебе, Боже… Ибо Ты создал нас для Себя». Именно через этот образ воспринимали античное наследство новые народы – франки, германцы, скандинавы. Суд Божий – настоящая реальность, как война, голод, болезни. Человек, чтобы жить, должен верить. Покаяться и верить – это первое его дело в этой жизни, потому что земные ужасы – лишь прообразы вечных мучений. Человек сам по себе плох. Был хорош, да испортился. «Человек, если остается только человеком, уподобляется дьяволу». (О Граде Божием). Нет времени для раздумий. Нет нейтральной гуманистической позиции. Верить – совершенно необходимо. Покаяние – дело всей жизни. Формы покаяния различны для воина, крестьянина, монаха, но это лейтмотив всякой человеческой жизни. При этом сохраняется античная структура общества, но изменяются внутренние интенции. Главные теперь не философы, но «те, кто молятся» – духовенство, монахи. Дальше те, кто воюет, подымают меч ради Христа. Потом те, кто работают.

Герои Средневековья – святые. Монахи, короли и папы. Исповедники и безсеребрянники. Красота суть чистота, открывающая видение Бога в мире. Куртуазная любовь рыцаря, прежде всего верность, посвящение души другой прекрасной и благородной душе, часто анонимного характера… Идеал – внутренний молитвенный подвиг неопознанной преданной любви… Впрочем, все это медленно и трудно произрастает на почве весьма разнообразной, грубой, простодушно-циничной повседневной жизни, данной нам в городской поэзии, фольклоре и событии карнавала…

* * *

– Боря, а ты не можешь подсуетиться и поехать в Норвегию?

Марья Александровна задула горящую спичку, поправила зажженные свечи, аккуратно подвинула на середину стола.

– Думаю, нет. И не хочу. – Боря сыто развалился на диванчике в углу кухни. – Пока был евреем, никуда не выпускали. Потом научился пить и материться, стал ведущим сотрудником, уже никуда и не хочется. Плыву по-течению, – «безрима». Я теперь патриот, Маша.

– Звучит как идиот. Вась, оставь тарелки… Сядь.

– Вася, ты свидетель, Маша первая начала! Я еще ничего не сказал!

– Боренька, не прибедняйся, ты сейчас сообщил нам сразу две большие глупости. Первая, что ты перестал быть евреем. Потом связал пьяную ругань и собственное невежество с патриотизмом. Я потому и задаю тебе встречный вопрос об идиотии…

– Бедные твои дети, Маша! Тебе надо не в школе, а в прокуратуре работать или шпионов раскалывать, цепляя их за язык.

– Мы с детьми дружим, Боря; ты бы лучше следил за своею речью.

– Вот аспид! Как ты с нею живешь, Вася, ума не приложу!

– Что ты называешь умом, Боря?

– Ну, все, закончили! – Василь Васильевич вытер руки полотенцем, сел к столу. – Меняем тему.

– Как твоя школа? – после некоторой паузы спросил Боря.

– Ой, Советский Союз. Знаешь, впечатление такое, будто вернулся куда-то в 70-е на урок военного дела. Современный автомобиль имеет три составные части: переднюю, среднюю и заднюю.

– Правда, что ли?

– Представляешь, Боренька, группа у Васи в автошколе: трое мужчин и двадцать женщин.

– И-и! – Протянул Борис Александрович и выразительно посмотрел на Василь Васильевича.

– Правда. Половина девчонок, третья часть – ухоженные дамы средних лет, и несколько бабушек примерно моего возраста.

– Слушай, надо и мне пойти поучиться, что ли? А инструктора тоже женщины?

– Не знаю, наверное, там мужики.

– Жаль. Вообще мне вот эта часть нравится – уверенные, ухоженные дамы средних лет на собственном автомобиле. Знаешь, Маша, – оживился Боря, – как у нас Вася лекции читает? Войдет в аудиторию, студентки раз – и подтянулись! В другой раз, смотришь, глазки уже подмалеванные, кофточка какая-то веселенькая, чулочки там, туфельки… Бретелечка на плечико выпадает, так, неожиданно… Знаешь, как сейчас модно…

– Боренька, а ты, когда входишь в аудиторию, как тебя люди принимают?

– Я, Маш, дело другое…

– Вздох разочарования и шелест человеческого сочувствия… И уж не знаю, что там выпадает, сыплется пока ты тяжело продвигаешься к кафедре…