Глава 6. Привет от удава

Жилы на руках вздулись, мышцы напряглись до предела, рога выскальзывали из ладоней, минотавр пробуксовывал копытами по асфальту, мычал благим матом, я ржал и продолжал клонить его голову к земле. Татау полыхали золотом, маразм крепчал.

– Так! – раздался характерный низкий, чуть гнусавый и очень любопытный голос у меня над ухом. – Чего ты балбеса этого мучаешь?

– Я его не мучаю! – откликнулся я, уже прекрасно понимая, кого увижу, если оглянусь. – Я тренируюсь в самообороне без оружия. Хочу бросить минотавра прогибом! Идея у меня такая, понимаешь. Отрабатываю броски! Через плечо получилось, через бедро – тоже, прогибом – пока нет. Поймал вот одного, воспользовавшись немотивированной агрессией, и вот превышаю необходимую самооборону, получается. А он, падла, сопротивляется.

– Да я не тебя в виду имею, а его! – отмахнулся хоботом Слонопотам. – Это он на тебя напал, я видел. А ты – балбес, потому что кто же прогибом так бросает? Тут не за роги надо хватать, а… Ой, да ну его в баню вообще, прогибом, не прогибом, задолбали меня эти минотавры в последнее время! Слишком много быкуют!

Он буквально выдернул у меня из рук быкоглава, раскрутил над своей ушастой головой, аж воздух загудел, и выбросил его к японой матери куда-то в сторону горизонта.

– МЫ-У-У-У-У!!! – ревела в полете тварь.

– Так чего там? – Слонопотам сел на свою шерстяную жопу и пошевелил ушами. – Мёд принес?

– Мед не принес, – виновато развел руками я. – Не сезон.

– В сезон и у меня мед будет! Олеандровый. От него охренеть можно запросто. Особенно с непривычки. Захочешь охренеть – я тебя угощу… Хотя, с другой стороны, ты и так охреневший, куда тебе больше-то? Короче – если б ты бочечку-другую медку мне сейчас приволок, это я бы оценил. А так – зря только минотавра швырял, даже жалко скотину… Хотя кому я вру? Конечно, не жалко… Так чего приперся-то, Бабаище?

– Я тебе кое-что другое доставил! Привет слоненку от удава! То есть – старшему научному сотруднику Севе Потанину от доктора всяческих наук Никодима Петровича Помаза-Удовинского… Короче, тебе змеюка эта уральская привет передает.

– И че, и где привет? В мешке у тебя? – заинтересовался Слонопотам, он же Сева Потанин.

– В мешке рафинад. А привет – он на словах. Сказал: Ленечка Попугин объявился. Мол, в Инферно бедует. Вроде как – с прошлого года! – эти игрища нетипичных попаданцев меня здорово развлекали.

По крайней мере, всякий раз общаясь с мамонтом, я начинал натурально радоваться, как крупно мне повезло с попаданием. Урук – это вам не удав и не хоботное млекопитающее! Я тут к гормональному балансу и другому центру тяжести едва-едва привык, и к реакции публики на мою кожу, рожу и харизму. А он – вон, ушами размахивает… А Полозу каково? Страшно подумать: жил-был доктор наук в своем НИИ, опыты там ставил, статьи научные писал, лаборанток за попы щипал, а потом – вуаля! Ни рук, ни ног, только башка и хвост охренительной длины! Как только не сбрендил? Хотя научные работники – они и так. с присвистом. Даже гуманитарии. Чего ж о технарях и прочих математиках говорить? Они по определению сдвинутые, если врубаются, на кой хрен человеку нужен арксинус и факториал!

Вдруг меня осенило:

– Слушай, если Помаз-Удовинский – это Полоз, похожий на удава, а Сева Потанин…

– Всеволод Кимович, на секундочку! – возмутился мамонт и сунул хобот в мешок с рафинадом. – Я всяко постарше тебя буду, шкет! Сева – это для особенно близких друзей и для сильно любимых женщин. На брудершафт мы с тобой не пили, и на женщину ты только волосьями своими похож, так что имей уважение!

– …Сева Потанин – Слонопотам, – проигнорировал его пассаж я. – То Ленечка Попугин – кто?

– Грифон, ясен хрен. Не попугай же! У него башка птичья, хрен разберет чья, а жопа – львиная. Весит сейчас тонну примерно, настоящая машина для убийства, хотя по жизни добрейший был человек. Вот Марта Крышкина, аспирантка – той да, то не повезло. Мартышка как есть! Хотя по жизни – стерлядь! Короче, не удался эксперимент, сам понимаешь. Нехрен было мультики во время опыта в лаборатории смотреть! – он оживленно грыз сахар. – Так че, ты в Инферно сгоняешь? Надо Лёнечку оттуда доставать.

– Йа-а-а? – кажется, вместо гроула у меня прорезался фальцет. – Какое, нахрен, Инферно? Это даже звучит скверно! Я и представить себе не могу мотивацию, которая могла бы заставить меня…

– Союз. С нами тремя. В смысле – со мной, Полозом и Лёнечкой. Мартышку звать не будем, она дурная и вообще – в черепушке у нее насрато.

– Та-а-ак? – это и вправду было интересно.

Привлечь на свою сторону две такие боевые единицы, как произвольных размеров змеюка, для которой нет проблем ползать в гранитной толще, и самый потрясающий боец ближнего боя из всех мной встреченных в обеих жизнях – это при моей беспокойной жизни казалось заманчивым. А если Грифон – это настоящий грифон, а не какая-нибудь кура ощипанная, и возможности его с двумя товарищами по несчастью сопоставимы, так оно, может, и в Инферно сбегать – не такая и дурацкая идея…

Нахрена? Во имя Орды, конечно же. Но и ситуация таким образом складывается, что на шкуру одного орочьего ублюдочка слишком много желающих. И ультима рацио в виде шерстяной тяжкой жопы, которая может сесть на кого угодно, не взирая на ранги и титулы, это – неплохой аргумент…

– А где это ваше Инферно? – поинтересовался я.

– Так это! – Слонопотам с сожалением потряс мешок, в котором не осталось ни куска рафинаду. – Паннонская Хтонь! Это европейцы так ее называют. Ну, как Сан-Себастьянскую – Маяком, Среднесибирскую – Васюганом, а Круберовскую – Вороньей.

– А! Ну, это недалеко, – призадумался я. – Почему Паннонская Хтонь называется Инферно, можно не спрашивать?

– Не спрашивай. Ежу понятно, что там ацкий жупел! – помахал хоботом мамонт. – Ты там, это… Подумай, как туда добраться сможешь. А найти Грифона – найдешь, это я тебе гарантирую. Так же, как меня нашел, Полоза и этого… Тиля, который песни хорошие поет. Мы притягиваемся друг к другу. Мы чужие и там, и тут, и наши вибрации совпадают, оттого и притягиваются!

– То есть, попаданцев в моей жизни будет всё больше? – уточнил я.

– Ну, не прям, чтоб сильно больше. Многие аж сильно тут проросли, мимикрировали, вибрации поменяли. А ты все никак! Песенки вон тоже большевистские поешь, прогрессорствовать пытаешься, танцы дурацкие эти еще…

– И ничего не дурацкие! У нас Орда рождается, нужны народные традиции! Ничем «макарена» не хуже гопака, барыни или лезгинки! Очень даже оригинально! – мое возмущение было искренним.

Ну, почти. Все-таки, обучая снага и троллей танцевать «макарену» по просьбе Хурджина, на потеху духам предков, я больше глумился и ржал до слез, когда ордынцы хором орали «а-а-а-ай!» и с дикими рожами шевелили бедрами. А сама песня… Ну, знаете, как дети, которые не знают английского, подпевают англоязычным певцам? Вот так и у нас было. Я же ни черта слов не знал, пришлось импровизировать на ходу. Страшенные орки хором ревели «ух, латюкио патюкио Макарена, эх, шуры-муры трали-вали пасадена…» И не понимали, почему их великий вождь настолько счастлив. Ну, и духи предков были довольны, просто до усрачки.

– В общем, будешь в тех краях – найди Лёнечку! – похлопал меня по плечу мамонт. – А за нами не заржавеет. И сдается мне, что Инферно ты увидишь гораздо раньше, чем планируешь…

– Что, тоже войну будешь предсказывать? – от этой темы мне неизменно становилось тяжко.

– А че ее предсказывать? Она на пороге! Эх, гробы подорожают… – старший научный сотрудник Сева Потанин шмыгнул хоботом и вытер мешком уголки глаз. – А что касается твоей той замечательной остроухой барышни, которая так классно меня чесала и так сильно тебя впечатлила… Ты вот что! Ты, главное. идиотом не будь, и если она обратно попросится – ты ее прими. Она хорошая. Но и самоедством заниматься не смей, невместно это! Помни, кто ты тут есть такой, иначе тебя и этот мир вытолкнет! Ты – черный урук! Вот и делай как черный урук: живи, люби, дерись в свое удовольствие! А рефлексии человечкам оставь и эльдарчикам! Давай, шуруй уже, там какая-то баба классная тебя ждет, мнется на границе Хтони, явно встречи с тобой ищет… Оприходуй ее уже как положено и начинай к войне готовиться. Пора, совсем пора, Бабай!

– А я как пионер, – криво оскалился я. – Всегда готов. Бывай, Севапотам Слонопотанин! Хороший ты мужик, хотя и слон!

– Я же тебе щас поперек спины хоботом перетяну, дотрындишься у меня! Шуруй давай, гуманитарий несчастный, а не то я на тебя сяду, а потом сам Лёнечку спасать пойду! И бодайся с Хозяевами без меня тогда! Они тебе практические занятия по Камасутре мигом вспомнят!

– Иду, иду, иду… – заторопился я. – В следующий раз ящик сгущенки принесу.

– Ведро! Сам ее из банок цеди, мне вот это колупанье с жестянками не нравится!

– Ну, пусть будет ведро… – согласился я и заторопился на Проспект.

Слова про «классную бабу» меня здорово заинтересовали.

⁂

Я не кривил душой, когда говорил Слонопотаму, что готов к войне. Предсказание Хурджинова деда долго не давало мне покоя, и я все думал, думал над ним… А потом плюнул: все помрем после войны? Так он сказал? Да ёлки-палки, ясен хрен – помрем! Все помирают, и ничего, живут же как-то потом? Умер – шмумер, лишь бы был здоровенький, как говорят кхазады.

Мне не улыбалось служить в иррегулярной легкой пехоте, куда обычно вербовали или призывали основную массу орков. Бои в городской застройке, штурмы укрепленных позиций, высадки с воды и воздуха во вражеском тылу для саботажа, рейдовых действий и наведения суматохи и паники – вся та работа, которая не требует большого интеллекта, избирательности и филигранности – вот чем занимались мои сородичи на большой войне, когда такая случалась. Ну, и обычно несли самые большие в процентном соотношении потери, если сравнивать с любыми другими пехотными подразделениями. Причины понятны, и дело тут не только в расизме и шовинизме. Хотя и они имели место быть… Конечно, генерал-человек или полковник-кхазад с большей охотой отправит на самоубийственный штурм снага и гоблинов и оставит в арьергарде отступающего отряда троллей, чем пожертвует своими единокровными! Это же, ять, естественно! Каждый так поступил бы, просто на бессознательном уровне! Но кроме этого нельзя сбрасывать и нашу, орочью, дурь, безбашенность, зловредность и кровожадность, коей обладали даже гоблины, например, в ситуации, если их было раза в три больше, чем противника, или вел их в бой кто-то крутой, как вареные яйца.