Цитаты из книги «Театр отчаяния. Отчаянный театр»

На все эти вопросы у меня определённых ответов как не было, так и не появилось. Тогда я пошёл размышлять от обратного. Я определил для себя то, чего я точно не хочу в своём театре…

Я сидел тогда в античном театре и был уверен, что больше не буду заниматься всей этой фальшивой и ненужной чепухой под названием сценическое творчество.

хотя бы тоненькие ниточки, тянущие тебя в прошлое, если хочешь посидеть в новом кресле, не выбросив старый стул, то ничего нового, неожиданного и случайно-счастливого с тобой ни за что не произойдёт.

Очень часто за кажущейся серьёзностью, за строгостью и аскетизмом якобы классического образа кроется самое обыкновенное скудоумие, отсутствие ярких идей, творческая пустота и элементарная бездарность…

Когда я буду встречать людей из тех пантомимическо-клоунских времён, они, кем бы ни стали, предложат выпить вместе. А выпив, будут вспоминать свои сценические подвиги и партнёров, как бывшие десантники свои боевые вылазки и походы… Со слезой и поскрипыванием зубами.

Люди, видевшие наше выступление, не могли знать и понимать контекст. Я тогда впервые отчётливо понял, что провинциальный человек склонен прежде всего пренебрежительно подумать про то, что сделано на местной почве, предполагая, что где-то в столице или где-то в мире обязательно есть что-то гораздо более интересное и ценное. Мне стало ясно тогда, что местному человеку необходима посторонняя, авторитетная, некая не местная оценка.

Когда зритель сидит один на целом длинном ряду и нет никого рядом, то чувствует себя дураком, попавшим на никому не нужное представление. В такой ситуации ему совсем не удаётся вслух смеяться или аплодировать. Страшно нарушить общую пустынную тишину… И ещё, когда сидишь в почти пустом зале, всегда возникает зябкое ощущение. Холодом веет от пустующих мест. А выступать перед безлюдным залом – это совсем мука и почти пытка.

Каждый раз, пробуя новую идею, мы радовались тому, что идея просто гениальная и самая смешная, но вскоре возникали сомнения в её гениальности, а следом приходила уверенность в полной бездарности и глупости этой идеи. Я не знал тогда, что так бывает всегда и со всяким делом без исключения, если им заниматься исступлённо и без перерывов на нормальную человеческую жизнь.

Мне хочется верить, что именно моё желание и решение назваться театром мистическим образом подстегнуло череду обстоятельств

книги и тексты, заданные и рекомендованные программой и преподавателями, вступили в конкуренцию с тем, что я сам хотел и считал нужным читать. Я начал сам решать, что мне надо, часто ошибочно, но сам.