«Ну да! Пятнадцатого или шестнадцатого. Но бывает, что уезжают на день или два раньше… А у Димки там дома проблемы какие-то у родителей – знали, что не смогут забрать позже. Договорились на 6 или 7 мая».

Не знаю, как у вас, а у нас в Двойке выписка – это праздник! И не только у того, кого выписывают. Ну, с того, кто отваливает – всякая вкуснота. Конфеты, мармелад, зефир. Чаще, конечно, просто конфеты. Когда за кем-то приезжают, то забирают обычно в тот же день – на всё про всё не более часа. Ну, максимум полтора, если родители хотят ещё получить какую-то консультацию от лечащего врача. А так – приехали мама с папой, или один из них, пообнимались дружбаны по палате, переоделся парень, получил документ – и всё. Считай, он «на гражданке». Но Енот и тут своё «Э, нет…» вставил.

Его прямо со второго урока позвали, мол, мама с папой приехали! Какая уж там учеба! Нет, на самом деле, Андрюх, у нас там всё строго, даже со школой! Когда родители просто приезжают и приходят на свидания, то фиг тебя кто с уроков отпустит! Гулять с родителями по территории Санатория не запрещается, но только в свободное время. Свободное как от процедур, так и от учебных занятий! Школа ж – святое!

Димыч – он нормалёк как учился. Короче, без проблем ему вывели четвертные и, значит, годовые оценки ещё в начале мая… «Всё, – сказали. – Мог бы и без четвёрок, если б не сачковал. Гуляй!»

Пошёл, короче, Димка с урока, даже не попрощавшись.

Слышу Алинкин шёпот сбоку:

«Вот ведь, даже „до свидания“ не сказал». Алина, кстати, тоже в нашем классе учится. Вдруг на перемене Енот к нам снова заваливается:

«Не ждали, гады? – говорит. – Э, нет, я от вас так просто не уеду!»

Мы таращимся на него, а он продолжает:

«В общем, так: во-первых, я ещё одну ночь с вами! Уезжаем мы завтра, родители остановились в гостинице, а я с вами переночую. А во-вторых, наш ждет интересный вечер после ужина! Так что попрошу не задерживаться в столовой. После ужина сразу в палату!»

Тут он на Алинку глядит и, прямо как дАртаньян, ей:

«И вас, сударыня, я тоже приглашаю к нам в палату!»

Алинка, значит, хмыкнула так безразлично:

«А я тут при чём?» – говорит.

И тут Енот – в открытую. Вот уважаю его за это. Умеет!

«А при том, – говорит. – Кто тебе сам всё списывать приносил на блюдечке?… Ну, если ты не успевала. И как ты думаешь, почему?»

Вот ты знаешь, Андрюха… чтобы Алинка покраснела и ресницами захлопала – это надо уметь так её к стенке припереть.

А Енот ей:

«Так что с тебя должок – мне отдельное „до свидания“. А с меня тебе – ум, честь… и печенье с шоколадкой!»

Прямо учиться у Енота можно, Андрюх, как девочек обламывать.

Тут в класс… ну, в палату то есть, вошла училка.

Енот – нам:

«Э, нет. Сами учитесь, без меня теперь! У меня уже табель в кармане!»

А Алина ему:

«Иди отсюда, пока по лбу не получил».

А вечером собрались, значит… Из центральной столовой Димка смылся, как только поел. Его родители ждали у входа. А когда из централки вернулись мы все, то в палате уже были расставлены столы один к другому в длинный ряд. Ну, почти так же, как когда палату в класс превращают, но только в линию.

Всё как полагается – конфеты, вафли, сок, лимонад… Андрюх, прикинь, даже пепси-кола… Ничего, таможня дала добро!

– Знаю, читал про пепси-колу, – кивнул я. – Хоть и дефицит, зато «не рекомендуется к употреблению детям с заболеваниями нервной системы и опорно-двигательного аппарата, особенно в больших количествах».

Серёга продолжил:

– Родители Димки, между прочим, тоже в палате были – помогали столы накрывать.

Димкин батя по палате даже без халата ходил. Медсестра потом уже сказала:

«Халат всё-таки наденьте, а то сейчас дежурный врач как заявится, так получим и я, и вы».

Между прочим, Димка ту медсестру, Татьяну Никитичну, попросил остаться после восьми вечера, когда заканчивалась её смена. Это была любимая Димкина медсестра. Да и мне тоже она нравится.

Ну вот – расселись. И вот мы все за столом. Все пацаны нашей старшей группы, воспитательница, медсестра… и, прикинь, Андрюха – Анька и Алинка – две красотки! Я прибалдел. Ну, Алинку я мог ожидать… а вот Аньку! Как ему удалось её пригласить, зачем – пока сидел, всё ломал голову… Сам Енот – во главе стола, как именинник… то есть в торце. Я – справа от Енота и прямо напротив девчонок. Воспиталка, медсестра и родители тоже сели за длинный стол, но в противоположной части.

С Алиной Димка более-менее дружил. Да и на меня она, честно говоря, иногда поглядывала… уж не знаю, Андрюха, с какой такой целью. Наверно, запомнила с прошлого года… Но ты же знаешь – я здесь лечусь, девки меня тут не интересуют, меня Верка ждет, как дембеля! Да не лыбься ты так… Понятное дело, дружить с красоткой я сам не откажусь.

А вот почему Енот позвал Аньку – для меня это было дико странно. Я не видел между ними никакой дружбы – так, здоровались они. Да ещё после того, что мне Димка про неё понарассказывал! Хотя… может быть, я чего-то и не замечал?

Короче, Димыч взял слово… Андрюх, у меня просто челюсть отвисла! Он со своим ДЦП так собрался – говорил без запинки, так красиво… Ну, прямо диктор в телевизоре! Всем пожелал всего хорошего, что можно было придумать… всем, типа, выздороветь совсем и вообще – хорошего настроения. Я прямо гордился им! И тут он прямо к Алинке и Аньке обращается. Вроде так:

«Дорогие Алина и Аня! В вашем лице я благодарю всех дам нашего отделения за то, что вы всегда поддерживали нас своим обалденным мужеством, героизмом и оптимизмом… и не давали нюни распускать. С вами всегда было не скучно, всегда весело и интересно жить! И вот теперь я уезжаю и оставляю вас на попечение моего лучшего и самого надёжного в мире кореша – Серёги Лучина. Вы его ещё до конца не знаете! Он – крутой! Если вас кто обидит, сразу к нему обращайтесь – он разберётся. И если вас, красавиц наших, захотят украсть городские… а они, как звери лютые, поглядывают сквозь наши заборы, кричите „Серёга!“ Если он даже сразу не успеет, он потом вас… и их заодно из-под земли достанет!»

Андрюха, я просто не знал, куда деваться! Так я ещё никогда не краснел.

Потом, когда Димыч закончил речь и пепси за всех хлебнул, народ загалдел. Димке пожелали всего самого доброго. Сладости сразу схомячили, пепси-колу выпили. Многие потом разбрелись по палатам животы растрясти, чтобы ещё для сока места осталось… Столы пока не стали убирать… Девчонки отпросились ненадолго и пообещали вернуться. Родители Димки тоже куда-то вышли.

Тут ко мне Енот подсаживается. А я как сидел, так и сижу – в ушах звенит ещё от его речи. И тыкаю его в живот тростью, как копьём… ну, как он меня когда-то при первой нашей встрече.

«Ну, ты и зараза!» – его же слова повторяю.

Он мне:

«Да, ладно! Ещё спасибо скажешь!.. Писать-то мне будешь?»

«Не, – говорю. – Завтра же попрошу Аньку, чтобы мне на фиг всю память о тебе стёрла!»

Енот – нормальный друг, угрозу мою пропустил.

«Ну, ты постарайся ещё что-нибудь выяснить, – говорит. – Эх… как жаль, что у нас так ничего и не получилось!»

Тут я как будто обиду услышал в его голосе. И мне что-то вдруг дико жалко его стало. Я – ему:

«Ничего, я выясню. Постараюсь. Я очень постараюсь!»

«Спасибо, друг! – вдруг снова прямо так торжественно мне Димыч говорит. – Я на тебя надеюсь! Ты моя единственная надежда в этом вопросе! Я пытался к этому делу Алинку подключить – умный она человек, чувствую! Но… бесполезно! Не видит она ничего!.. Или не хочет видеть».

Я прибалдел от его последних слов. Спрашиваю:

«Ты хочешь сказать, что Алинка всё знает и у неё какой-то уговор с Анькой?!»

«Э, нет, – отвечает мне Енот. – Хотя готов признаться, что у меня как-то однажды мелькнула такая мысль. Нет, успокойся. Алинка – нет. Алинке можешь доверять! Да, Алинка тоже какая-то странная бывает. Но это другая странность! Человеческая, так сказать… А вот Анька…»

Я этого как раз ждал!

«А зачем ты Аньку сегодня позвал? – причём шёпотом его спрашиваю. – Сам же с ней, как это… с пантерой какой-нибудь в джунглях… интересно и страшно. И как уговорить-то удалось?»

А мне на это Енот такое говорит:

«Ну и что? Всю жизнь в страхе жить мне прикажешь? Нет уж! Я бы не смог так уехать… Прямо подошёл к ней, прямо в глаза посмотрел и говорю прямо: „Вот ты такая… такая красивая и классная, что я и подходить к тебе боялся…“ И прямо приглашаю: „Придёшь?“ А она мне так просто, без всяких этих девчачьих штучек, мол, подумаю там, посмотрю на твоё поведение. „Спасибо, – говорит. – Приду, конечно! Ты классный парень!“ У меня прямо камень с души упал. Мне, знаешь, даже стыдно стало за то, что я её с умыслом приглашаю… Ну, как Шерлок Холмс. Думал, может, удастся как-то её спросить, намекнуть… Может, расколется она. Ещё не вечер, Серёга. Если вернутся, вот прямо возьму и спрошу».

Мне, Андрюх, жутко интересно стало.

«И о чём ты её спросишь?»

«А не знаю, – мне Енот честно говорит. – Как получится. Может, ты подскажешь…»

«Эдак я тебя и подставить могу, – отмахиваюсь я от Енота. – Подскажу, ты спросишь, что у неё там внутри, ещё показать попросишь… на бис! А она – раз! Достанет свой бластер инопланетянский – и нет Енота! Кучка пепла! Батя твой войдет: „Где Дима?“ А нет больше Димы!.. Сам думай! Только палку не перегни… вон трость свою. И кстати, – ещё говорю, – даже если я всё про неё узнаю, я ж не смогу тебе это прямо в письме написать. Сам знаешь – у нас могут и подсмотреть, что я там понаписал…»

Но тут Димка сразу нашёлся:

«А ты так напиши тогда: „Прочитал я тут классный научно-фантастический рассказ“… и дальше пиши, как будто пересказываешь… Я умный, я пойму».

«Ну, если память мне оставят», – намекаю я.

«Хорошо, я тебя понял, – принял моё условие Енот. – В общем, тебе, старик, я оставляю раскручивать эту загадку. Кстати, будь начеку: бьюсь об заклад – через пару дней её снова заберут в хирургию!»

«Ты чё, совсем спятил? – не выдержал я. – Её ж недавно оттуда выписали! Только в централку начала ходить».

Он мне:

«Я тебе сказал. Вспомнишь мои слова и мне напишешь… И что-то мне подсказывает, что её очередной перевод в хирургию – это далеко не самое интересное, что тебя ждёт».

Тут Енот как-то очень хитро ухмыльнулся и по плечу меня похлопал. Я даже подумал, а не успел ли он с девчонками договориться, чтобы меня подкалывать…

Тут как раз медсестра в палату вошла и Дымыча позвала… И сама к нему подошла.

Знаешь, Андрюха, хорошие она ему слова сказала. Тихо… Но я слышал… Это и меня касается. Всех нас. Она, значит, ему говорит:

«Дима, пообещай мне, что будешь учиться только на пять! Пообещай. Я знаю, что говорю. Тебе это необходимо! Очень необходимо!»

А Димыч ей на это:

«Я хорошо учусь».

А медсестра ему:

«Я знаю. И всё же, я тебе ещё раз говорю: учись только на пять. Ты не дебил – и это главное! Ты очень многое можешь, если захочешь! Ты очень многого можешь добиться в этой жизни. Дим, мне уже много лет. Мне на пенсию скоро. Я много лет проработала в этом Санатории и в этом отделении. Многое и многих видела. Поверь, я не каждому говорю то, о чём говорю сейчас тебе. Но ты – действительно можешь! Можешь всё! Несмотря на внешность – это не главное, поверь. Ты можешь выучиться – и не только в школе, но и дальше, ты сможешь работать. И семью ты тоже сможешь завести! Сможешь! Я серьёзно! Только не опускай руки. Иди, если нужно, даже против течения; но иди вперёд, только вперёд…»

Вот. Расцеловала его в обе щеки, извинилась и вышла ненадолго.

И прямо тут же девчонки возвращаются… Довольные чем-то. И тут, Андрюха, такое началось!

Серёга замолк – и такая странная улыбка у него на лице появилась, что я съёжился, ожидая услышать всё, что угодно. Хоть про цирк с титановыми пластинами!

Серёге понравился мой взгляд, и он продолжил:

– Так вот. Алина снова садится, сок себе наливает. А Анька к Еноту подходит и говорит ему:

«Дима, можно тебя на минутку?»

Димыч, вижу, даже струхнул чутка и отвечает:

«Можно… А что случилось?»

А Крылова и говорит ему, но так, что вся палата слышит:

«Да ничего не случилось. Просто давай потанцуем на прощание. Ты ж этого хотел…»

Енот сначала чуть не рухнул…

«Так это… мафона нет», – говорит.

Да я и сам чуть со стула не свалился. И тут меня какое-то злорадство схватило… «Ага! – думаю. – Огрёб! За что боролся, на то и напоролся!» И тут я сам себе, Андрюха, такой последней сволочью показался! Вижу, что Димыч и рад бы уже, но его начал ДЦП клинить… ему скулы даже свело… Слова выговорить не может!

И тут Анька свою «канадку» к столу ставит… и просто кладёт Димке руки на плечи – хоп! И он вдруг выпрямился… Она как будто его приподняла над полом. Андрюх, ты не поверишь: у меня было полное ощущение, что он над полом, как в невесомости, поднялся… Ну, не высоко, конечно… Сантиметра на два, на три. И всё – отпустило Димыча сразу… Представляешь?! А она, Анька, значит, и говорит ему:

«А зачем нам музыка? Мы и так можем… У тебя такое воображение, Дима, что ты всё можешь представить и даже сделать… Вспомни свою любимую. Мы про себя послушаем».

Димыч, похоже, в себя пришёл.

«У битлов классный медляк есть – „Лэтитби“», – говорит.

«Вот под него и будем», – Анка ему на это.

И знаешь, начали они танцевать. Нормально так! Тут тишина вокруг могильная… А они что-то там улыбаются, шепчутся – ничего не слышно. Воспиталка с медсестрой на них смотрят – застыли, как статуи. «Ага, – думаю я. – Момент истины! Сейчас она расколется Еноту!» А сам краем глаза на наших пацанов смотрю… Ну, на тех, что по койкам, как на диванах, развалились. «Вот если заржёт сейчас кто, – думаю, – сразу по кумполу тростью получит! Убью!» Но и пацаны все… как будто им «замри!» сказали… сидят, рты разинули, только глаза пучат. И ни гугу.

Я потом спросил Енота, о чём шептались они. А он улыбался так загадочно. «Да она мне то же самое, что медсестра наша, Никитишна, говорила. Только – ещё душевнее! Проникновенно так!» Енот, он такие словечки знает! Но это – потом уже было.

А тут Алина… Смотрит на меня с той стороны стола и говорит:

«Ты чего друга не поддержишь?»

«Как?» – спрашиваю.

«Вот недогадливый какой-то! – ржёт, значит. – Хоть бы меня пригласил… Раз уж ты теперь такой старший вожатый на наши головы».

Я – в отрубе! Андрюх, я ж даже с Веркой никогда не танцевал. Ну, это… не могу. Комплекс у меня. Верка всё понимает. С обниманцами у нас с ней нормально и без танцулек.

Я – Алинке:

«И чего? Я на этих скрипеть перед тобой буду?» – И стучу тростью по аппарату, чтоб погромче звенело.

А она мне:

«На этих и будешь! Ты что, лётчика Маресьева забыл?»

Встаёт, стол обходит и… и знаешь, прямо как башня надо мной. Как маяк! Глаза над железками её так и светятся! И руку свою так в сторону отводит… как когда вальс танцуют, только немного ниже. И говорит. Точнее приказывает:

«Трость поставь к столу. Обопрись правой».

Я, как под гипнозом, команду её выполняю. Кладу руку на её ладонь. Чувствую – холодная. Тоже волнуется.

«Вставай! – говорит. – Поднимайся!»

Я другой о спинку стула опёрся, встал.

«Теперь, – говорит, – этой рукой мне на плечо опирайся… Ничего. Я буду за кавалера. Не стесняйся», – так и говорит.

Мне куда деваться! Положил ей правую руку на плечо.

«Стоишь?» – спрашивает.

«Стою, – отвечаю ей. – Только не понял я, кто у нас старший вожатый и на чью голову».

Она смеётся. В общем, обстановка слегка разрядилась. Она говорит:

«Давай тоже что-нибудь любимое вспомним. Может, что-нибудь из Дассена?»

«Ну, из Дассена, так из Дассена, – говорю. – Названий не знаю. Ты мелодию напой. Я вспомню».

Она и напела… Она тихо напевала, и мы танцевали! Прикинь! Мы танцевали, кореш! Я тебе скажу, так я бы смог целый час танцевать тогда… Только воспиталка хватилась. Про поздний ужин вспомнила, за кефиром побежала! А там и проверка уж пошла… Дело к отбою… В общем, дискотеку пришлось сворачивать… столы выносить и всё такое. А у меня всё это перед глазами ещё и ночью стояло… И эта музыка. Дассен… Алинка же выше меня. Пока танцевали, у меня прямо перед носом этот обруч от корсета её, это наше проклятое железо! И так мне её жалко стало, Алинку! Думаю, как она с этим жутким ошейником живёт, с этим чёртовым таганом! Головы ж не опустить! Но она молодец – год назад и шевельнуться не могла.

– И после всего этого ты её ещё «Павлинкой» кличешь, – не мог я выйти из роли инквизитора.

– Ты сегодня злой, Андрюха! – уже привычно отмахнулся Серёга. – Ну, ты ж соображаешь… видишь всё сам. Алина же, она ведь покрасивее Веры будет… Зато Вера моя душевнее, теплее… ага… Но я-то хоть и в железе, но сам-то ведь не железный. Мне в Алине нужно какие-то недостатки видеть, чтобы крыша не съезжала. Ну вот… А последнее время у меня сильное ощущение, что она на меня глаз положила и прямо следит. Вот я и выставляю заслоны. Хотя кто знает – может, они с Енотом обо мне сговорились. Енот, он себе на уме. От него всякого прикола можно ждать. Вот слушай и объясни мне потом…

Значит, Димыча выписали на следующий день. За ним пришли сразу после завтрака. Он в «гражданку» переоделся, пришёл, со всеми чин чином простился. Руки пожал. У нас один чувак, из послеоперационных, он на кровати лежал. Взял его руку и не отпускает. Говорит:

«Ну-ка смотри. Давай быстро ответы!»

И показывает ему задания лабораторной по химии, которая предстояла в тот день. Димыч ему быстро дал ответы на все задания. Парень записал, говорит:

«Спасибо! Вот теперь – до свидания!» Вот такой он, Енот! Головастый!

А потом уж мы прощаемся, и он вдруг говорит:

«Знаешь… а всё-таки хороший она человек… Хоть и странный, но хороший…»

«Кто „она“?» – сразу не врубился я.

– Аня Крылова.

Я ему в открытую:

«Димыч, ты что, напоследок после вчерашнего и вправду влюбился? Нет, ну, ты меня удивляешь. При первой встрече ты меня „мешком по голове“, и вот теперь при расставании – тоже».

Дальше я решил поприкалывать его. Говорю, мол, Димыч, а ты вообще сам всё помнишь, что здесь происходило и что ты мне про Аньку рассказывал?

А он мне:

«Э, нет, это ты зря спросил! Этим ты меня не возьмёшь! Всё я прекрасно помню! И как пластины с ноги вытягивала, помню; и как операций уже несколько ей делали. Загадок там много. И всё-таки добрая она, я это чувствую! И в этом тоже загадка! Может, и главная загадка. Я ведь больше тебя наблюдал за ней. И многое видел. Видел, как она малым помогает всегда… Не пройдёт мимо, когда кто-то уронил что-то или другая помощь кому-то нужна. Но не только это я тебе сейчас сказать хотел. Анька – это одно. Сможешь разгадать эту загадку – будешь „молоток“. Не сможешь – значит, не судьба нам».

Я смотрел на Димыча и уже не знал, что сказать. А он вдруг ещё больше меня обломать решил. Хитро так щурится и говорит:

«А вообще, может, и не было никакой загадки, а? Ну, показалось. Показалось – и всё!»

Я не выдержал:

«Димыч, ты что, с дуба рухнул?! – чуть не ору на него. – Или она тебя вчера и вправду так охмурила на танце, что ты сейчас под гипнозом у неё?»

«Охмурить меня невозможно, – гордо так отвечает. – У меня аналитический ум. А ты, кстати, к Алинке присмотрись. Она так на тебя смотрит…»

Вот зараза-провокатор! Я ему:

«Да при чём тут Алинка? Не интересует меня никакая Алинка. Меня наше дело интересует!»

А он вдруг скучный такой сделался. Артист он, а не аналитик! И говорит, прямо в обиду напоследок играет:

«Ну, вот и разбирайся с этим своим или нашим делом. А мне лишь одного жалко – не успел поспать на веранде. А так хотелось! Ты ж помнишь, как нас тут закаливают. Прошлый раз ещё в начале октября, считай, на улице спали. Но это после лета, я понимаю… считай, по инерции… А сейчас ещё после зимы холодно… Но ты сном на веранде тоже не увлекайся, чтоб не заболеть перед операцией. А теперь мне пора. Родители уже ждут… – И добавляет: – Да ладно. Без обид. Держись!»

И обнимает меня, как настоящий кореш. Андрюх, его словно подменили в то утро! Я не помог понять, что произошло. Какая веранда? При чём тут веранда? Что у него за мысли? Ещё сутки назад мы оба жалели о том, что нам не удалось раскрыть тайну этого робота, и вот теперь он знать ничего об этом не хочет – вместо этого несёт про какой-то сон на веранде. На том он и уехал. А недели через две я получил от него письмо. И это письмо ещё больше сбило меня с толку…