– Так что ж ты мне сразу обо всём не рассказал? – удивлялся я. – Ну, когда мы тут первый раз увиделись…
Серёга посмотрел на меня всепрощающе:
– Ага… Вот ты только поступил в Санаторий – и я при первой же встрече всё это на тебя вывалил. И, заметить, без всякой доказательной базы, как следователи говорят. И что бы ты подумал? Что меня не от того лечат?
– Тебе бы я поверил, – так честно и героически признался я, что Серёга заморгал.
– А я вот – мальчиш-плохиш… – сказал он, немного помолчав и даже вроде слегка взгрустнув. – Я Еноту не поверил. Вообще! Думал, это он такую игру от скуки затеял…
В тот момент я уже готов был поверить, что какой-то настоящий енот, сбежавший из зоопарка или из цирка, явился к Серёге и что-то ему невероятное поведал человеческим языком.
– Я, знаешь, сначала удивился, что она с вашими пришла, а потом сообразил… может, именно оттого, что мы с Енотом почему-то её помним, не поддаёмся её излучению, она и решила по-быстрому слинять в Первое. Она ведь и взрослым явно мозги вправляет, как ей нужно. Оп-па, думаю, там Андрюха – может, он новенькую заметит! И как в воду смотрел! Ты тоже оказался крут, Андрюха. Неподдающийся! К чему бы это?
– Только странно, знаешь… она так с нашими девчонками болтала, как будто с начала заезда их всех знает, а они – её, – сказал я Серёге, думая, что он этому удивится.
Но он не удивился.
– Слушай, давай отойдём подальше… шашки подвигаем для конспирации… – предложил Серёга… – да и мне лишний раз постоять полезно…
Мы отошли к шашечной доске. Я быстро пособирал в боевые порядки чёрных и белых, но оказалось, что говорить через мегадоску площадью почти десять квадратных метров уж совсем не конспиративно. И тогда мы сошлись в её середке и стали, чуть не обнявшись, двигать войска друг на друга. Серёга с помощью правой трости сделал первый решительный ход…
– Это ещё цветочки, Андрюха… Короче, давно вся эта странная бодяга тут началась, – начал Сергей. – Ты уже сам начал просекать, что дело нечисто. А я… только поступил, в корпус вхожу. Тут на меня налетает Енот и – пустым мешком по голове!
– Какой енот? Каким мешком? – наконец потребовал я разоблачения говорящего енота. – Ты вообще о чём?
– Енот? – будто удивился Сергей. – А, ну да, ты ж его не знаешь. Это Димка Балашов… Он любит «э, нет!» всё время говорить, за это Енотом прозвали.
И Серёга продолжил:
– В общем, приехал я сюда в начале апреля. Это ты знаешь. В конце марта должен был приехать, по срокам заезда, но отец тогда не мог вырваться со службы, чтобы отвезти меня, а потом я приболел, и пришлось больше чем на неделю отложить поездку. Приехали уже в первые дни апреля. Отец договорился…
Подходим к зданию. И знаешь, Андрюх, странно было! У меня ж впереди наверняка операция очередная… а душа вроде как от радости балдеет. Первый раз эта, как её… ностальгия! Десять месяцев прошло – я снова на пороге этого корпуса! Почти не сомневался, что именно в родную Двойку попаду.
Всё до боли знакомо. Холл первого этажа. Пандус… Поднимаюсь по пандусу. Я с ним, как с корешем, здороваюсь. Ты ж меня знаешь. Я ж назло… ну, сам знаешь, чему. Мне лифт как карету подают, а я удираю на пандус. Помню, как-то даже решил засечь время, успею ли я раньше лифта спуститься по пандусу со второго этажа на первый! Ну… с учётом того, что лифтёрше нужно ещё закрыть двери, а потом открыть, я успевал тютелька в тютельку. Но зато на вот этих ногах! Лифт – чужой, а ноги – свои. Ничего, мучились, но несли как миленькие!
Серёга постучал тростью по правой голени «экзоскелета», а потом продвинул ею ещё одну белую шашку. Про то, что приходилось терпеть не только этим ногам, но и всему Серёге, он умалчивал всегда… Он порой и от матери скрывал свои кровавые мозоли…
Я тем временем периодически пытался вспомнить, а не в поддавки ли мы играем…
– Лифт этот – вообще отдельная история. Я тебе потом расскажу, иначе твои мозги не выдержат, даже если они у тебя на особые волны настроены, – продолжал Серёга. – В общем, вот она – дверь во Второе. В прошлый раз пробыл здесь почти целый год… Две операции. Сколько пробуду в этот раз – на тот момент было неизвестно. Но уже приготовился идти на тот же срок…
Да, были такие Санатории, где дети находились месяцами, а то и более года. Но поверьте, это был не интернат или что-то подобное. Это был Санаторий-клиника, где пытались справиться с очень серьёзными проблемами, и, главное – где не угасала надежда…
Серёга продолжал…
– Вхожу я. значит. Знакомый холл. В холле шумно. Тихий час кончился, сейчас палаты в классные комнаты превратятся – часть кроватей вывезут в коридор и на веранду, столы внесут из столовой и расставят. Тут меня знакомая воспиталка узнала: «О, Серёжа поступает!»
Я с ней поздоровался, на душе ещё теплее стало… И вдруг вижу совсем знакомую рожу: Енот!
Ну, тут уже счастья – полные штаны! Уж если кореша из «дедов» встретил – всё! Как будто и не уезжал! Всё вокруг советское, всё вокруг – моё!
Я так сразу и заорал чуть ли не на весь корпус:
«Енот!»
Димка – он ДЦП-шник. Нормальный такой ДЦП-шник: когда говорит, сразу можно всё понять, а ходит всего с одной тростью… И знаешь, это у него классно выходит. Как у помещика какого-то дореволюционного. И у него такая же трость, как у меня. Гэдээровская! Короче, два крутых кореша встретились. Его ещё Димычем прозвали за то, что он Дмитрий Дмитриевич… и он прямо так, с отчеством, иногда любит взрослым представляться. Любит поприкалываться.
Он мне тыкает тростью в пузо:
«Ну ты и зараза!» – говорит.
И сразу – обниматься!
Я, конечно, прощения у него прошу за прозвище. Он отмахивается и говорит:
«Да ладно тебе! Я ведь ждал кого-нибудь из своих! Кому доверять можно… – Это он мне почему-то уже шёпотом говорит и обнимать продолжает как будто специально для конспирации. – Хоть кому-то рассказать, какая тут бодяга происходит… Я ж тут с ноября… И наверно, последний заезд. Нельзя мне больше – по возрасту. Э, нет, думаю, один уже не справлюсь – так и не узнаю, в чём тут прикол. Тебя как Бог послал. Нам надо успеть».
Не успел я спросить, что за «прикол», как меня медсестра дёрнула и я пошёл в палату переодеваться.
Я переоделся в санаторскую одежду. И меня отправили в кинозал, где был наш учебный класс. Посадили меня за свободный стол. Енот двумя столами позади сидел с девчонкой какой-то. Он тоже мой одноклассник, забыл тебе сказать…
Тут нужно небольшое отступление. Да, наш Санаторий был круглогодичным. Была в нём и школа. Так параллельно с лечением не прерывалось и обучение. Требования были практически такие же, как и в обычной школе, а, возможно, кое в чём даже построже. Нас готовили к взрослой жизни как полноценных детей, а не как инвалидов.
Во Втором отделении школьные занятия проходили в палатах, из которых на время занятий вывозились кровати и на их место ставились столы. Школьная доска, кстати, висела в каждой палате круглый год, а некоторые классы располагались в кинозале.
Ну, а мы – воспитанники Первого отделения – учились в настоящем здании школы! Полноценное огромное трёхэтажное здание с длиннющими коридорами и просторными классами. В задней части классных комнат (которая часто именуется «Камчаткой») стояли топчаны, на которых лёжа занимались сколиозники.
Учебные занятия проходили во второй половине дня. А в первой половине дня после прохождения всех медицинских процедур надо было идти в школу на самоподготовку – именно так называлось выполнение домашних заданий.
– … Короче, пока врубался в тему, – продолжал Серёга, – уже и забыл про тот «прикол», что мне Енот обещал. На перемене подсаживается он ко мне и говорит негромко:
«Ну что? Освоился?»
«Да я тут как дома», – отвечаю бодро.
«Ну, тогда я тебе скажу, у тебя тут „дома“ такое творится – просто страшное дело! Давай выйдем.
Вышли.
„Что случилось-то, Димыч? – спрашиваю его. – Что за загадки?“
– Э, нет, загадки – не то слово, – бормочет он таким тоном, что у меня мурашки по спине пробежали. – Я знаю, что ты не поверишь. Обещай поверить хотя бы на полчаса. А потом проверим…»
Ну, я пообещал из интереса. И тут мне Енот снова на ухо шепчет, что есть одна странная девчонка, её прооперировали… У неё травма ноги, что ли. И похоже, вставили титановую пластину, штырь такой… А потом Енот сам видел, как она втихую вытащила эту пластину прямо из ноги, как-то её там повертела и обратно вставила.
Я Еноту отвечаю:
«Угу!»
Он отстранился – смотрит мне в глаза. Видит: не верю. А я не то чтобы не верил конкретно, я ещё как-то не врубился. Енот мне:
«Ты не поверил…»
Я ему:
«Я ж пообещал… И где ты это видел?»
Тут мне Енот:
«Я подсмотрел… Я за ней следил… Вон Северную палату видишь закрытую?»
Андрюх, Северная палата – это напротив остальных. Запасная. Она раза в четыре меньше остальных. Туда никого обычно не кладут. При мне не клали. Говорят, её держат как запасной изолятор… И ещё слышал, если стихийное бедствие какое случится… типа землетрясения… она тогда пригодится для детей с травмами… Ну, может, и легенда это, не знаю. Неважно. Короче, палата эта закрыта, стёкла в дверях замазаны. И в ней обычно всякие кровати запасные, сломанные, всякая ерунда ещё, мебель. И вот мне такую страшилку Енот рассказывает… А началось с того, что он сам страшилку выдумал. Как-то малышня шумела в коридоре, а его это достало, и он им:
«Хватит галдеть! Чёрную Медузу разбудите!»
Они притихли:
«Что за Медуза?»
И вот Енот… он же художник, у него воображение богатое… он малым с ходу травит, лапшу на уши вешает: в Северной, мол, Чёрная Медуза живёт. Когда то давно был шторм-ураган, и её туда с моря ветром занесло… Огромная такая, древняя медуза… её почти не видно. Днём она вся по палате, как плёнка растекается, а ночью собирается и в воздухе летает. Настолько тонкая, что её никак не выгонишь. Мухами питается. Но – опасная. Поэтому в ту палату никого не селят, не кладут, и она всегда закрыта… Так вот: если днём эту Медузу случайно разбудить, она может прямо сквозь двери такими тонкими щупальцами, как нитки, ожечь. А сразу не заметишь. Потом онемеешь, и руки-ноги отнимутся…
Страшилка детская, но я сам готов был Еноту поверить – так он мне классно это рассказал! Ну, вот… Дальше – больше! Енот раздухарился – и нарисовал малышне эту Чёрную Медузу. А он умеет! И отдал листок. А потом через несколько дней воспиталка мелких – Еноту по башке!
«Ты чего, – говорит, – детей запугал! Они ночью в туалет боятся ходить… уже простыни приходилось менять! Иди, скажи им, что сказки всё это, а то вообще из Санатория выгоним!»
«И вот, Серёга, – это мне уже сам Димка-Енот рассказывает, – с малышнёй я работу провёл, успокоил, посмеялись вместе… А потом как-то ночью я в туалет пошёл и по дороге представил себе эту Чёрную Медузу… и как её щупальца в щели дверные лезут в коридор прямо на меня! И ты знаешь, так вдруг испугался сам… Ты ж знаешь, у меня воображение – о-го-го! Ну, в общем, пересилил себя как-то… А ещё ночи через две вдруг просыпаюсь резко, как будто кто-то подушкой шарахнул. Лежу… В туалет вроде не хочется, но раз проснулся, то что ещё делать? Встал… Выхожу из палаты. И вдруг вижу, что-то как будто сверкает в Северной за дверью… Думаю, может, это не в палате, а на улице… Но не похоже. Меня так и скрючило всего – Медузу вспомнил! Но ведь не может быть никакой Медузы! Думаю: это если ты, чувак, совсем разболтался, так и в психи пойдёшь, простыни и у тебя менять начнут! Э, нет, надо собой управлять. Подышал глубоко, взял волевика. Подхожу тихо-тихо к Северной. Ещё же страшно, что дежурная медсестра засечёт. Мимо же идти. Накроет: „Ты куда это?“ А сортир-то в другой стороне. Я придумал уже на ходу: „О, простите, я сегодня лунатик! Перепутал… А как пройти в библиотеку?“ Но дверь у медсестры закрыта… Всё тихо. И опять что-то в Северной светится – это в царапине на стекле видно… да и вообще, видно же вспышки какие-то. В царапину ту смотрю… И вот тут, Серёга, я увидел это… ну, как она вынимает… я там чуть не упал! Сидит там эта девчонка на кровати… ну, на сетке… штанина у неё одна закатана выше колена… а в руках она такую пластину держит и осматривает её… а видно всё, потому что светится пластина… вот как горячая железка… ну, очень горячая… и даже сверкает, искры с неё сыплются… как при сварке… только поменьше… Я не дышу, смотрю. И тут она берёт и прямо сверху в колено втыкает и это… вталкивает в ногу… ну, в нижнюю часть ноги… как это… в голень, значит. Эта железка вошла, как сабля в ножны, в её ногу. И всё! Темнота! Только чувствую, она там встаёт с этой кровати, свою „канадку“ берёт… Ясное дело – хочет выйти… Я чую: ни до палаты своей, ни до сортира не добегу. Не успею! Только налево, а потом направо за угол – к кинозалу! Забился я там на диванчик, шлангом на нём прикинулся. Слышу: и правда, идёт от Северной в свою палату… И как будто дверь Северной даже не открывалась! Как будто она сквозь неё прошла! Только звякнуло что-то!»
«Так вот, Серёга, – это, значит, Енот продолжает мне травить, – я там, у кинозала, наверно, ещё минут десять не дышал… В себя приходил… соображал… Ну, и пережидал: вдруг дежурная услышала – сейчас выйдет. Но, думаю, она дежурную как-то усыпила. Телепатический наркоз – во! Она, точно, может! Ну, ты понял: я это всё своими глазами видел. Хочешь – верь, не хочешь – не верь! И я ни фига не понимаю, что это может быть, Серёга! Может, вместе выясним… Если…
Енот замолчал и смотрит на меня.
– Что „если“?» – спрашиваю я Енота.
«Если ты запомнишь то, что я тебе только что рассказал, – отвечает он. – А ты сейчас помнишь?»
Тут мне слегка поплохело, Андрюха. Подумал: а может, Енот и вправду уже свихнулся… Он сразу просёк:
«Понятно, – говорит. – Так я и думал… А если я тебе всё это покажу? Она в Северную иногда заходит. Я замечал… причём опять бодяга такая: в тот момент, когда она заходит… правда, как она дверь открывает, я видел – не насквозь идёт… Так вот, никто этого, как она туда заходит, вокруг не видит. Кроме меня! Я даже спрашивал тех, кто мимо проходил. Э, нет, все стерильные, никто не видит!»
– А ты, значит, видишь. Один, – говорю Еноту. – И часто?
Ну, думаю: если Енот скажет, что «да, каждый день!» – всё, с головой он дружить перестал, галлюцинации у него.
– Э, нет, – говорит он. – Только один раз ещё было. Днём. Я чую, она почему-то сама не замечает, что я всё вижу… Вот ещё одна загадка! Давай попробуем подловить! Может, и ты увидишь!
– Давай, – говорю. – Кроме шуток. Ты ж друг. Я тебе обещал поверить, а ты обещал проверить.
А он опять про то же:
«Сначала надо проверить, запомнишь ли ты мой рассказ. Через часок-другой… И, вообще, у неё, похоже, вместо ног штыри».
Тут я решил его успокоить: мало ли что с тихушником случиться может:
«Ну, штыри вместо ног – тут у нас не прикол и не загадка, – говорю ему. – Ты ж сам понимаешь, какой мы тут контингент».
Он мне на это:
«Э, нет. Я-то понимаю, какой контингент, но что-то здесь не то. К тому же иногда эти штыри кажутся совершенно нормальными ногами. На пляже, например… И вообще, я не собираюсь тебе ничего доказывать, – говорит он мне с абсолютным спокойствием и даже так… вычурно, красиво, как помещик из книги: – Ибо понимаю, что чем больше буду доказывать, тем более глупо буду выглядеть в твоих глазах. Потому – увидишь всё сам. Увидишь и сделаешь выводы. Если тебе память не сотрут…»
Тут я встрял, Андрюха, перебил его нарочно. Думаю, надо отвлечь. А сам по ходу соображаю: Енот так классно всё описал, что невольно поверишь… А как в такое поверить? В общем, говорю Еноту:
«Прости, что перебиваю, но ты ж помнишь, как в прошлом году некоторые из наших откручивали у себя на ногах гайки на аппарате Илизарова? Просто так, от нечего делать! Гайки крутятся – весело же! Потом за такие вещи получали по рукам и „по мозгам“ от заведующего отделения. Только вот мистики я во всём этом не вижу».
Енот, однако, услышал в моём разоблачении своё:
«Ты хочешь сказать, что я не понимаю разницы между открученной гайкой на внешнем аппарате и вытянутой из ноги пластиной во-от такой длины?»
Тут я скис, честно – сам дураком показаться не хотел… дай Енота злить…
«Извини, – говорю, – просто подумал…»
Тут мой друг Серёга Лучин замолчал и стал двигать очередную шашку-камикадзе.
Я сделал вид, что буду размышлять над ходом долго.
Казалось Серёга вообще не думает об игре – сплошные поддавки. Он как будто услышал мою мысль:
– Ну, я решил играть с Енотом в поддавки: «в общем, Димыч, верю тебе, готов вместе с тобой в эту игру играть, за девочкой следить, которая тебе так понравилась». Напрягало только одно в тот день: он каждые десять минут, пока мы были вместе, спрашивал, помню ли я о том, что он мне рассказал… И я спросил его напрямую:
«Димыч, ты чего мне амнезию прописываешь в медицинскую карту?»
Тут он мне и колется, что с соседом по койке решил поговорить о той девчонке и даже рассказал ему о том, какая пластина вставлена у неё… Но ещё не рассказывал, как она её вынимала… А тут их медсестра отвлекла – в палату с лекарствами перед отбоем вошла. А когда Енот продолжил, а по имени не назвал, сосед его глаза выпучил: «Чего-чего? Ты о ком? Какая пластина?» Тут-то до Енота дошло… Он говорит: «Я аж замёрз от догадок всяких! Такой озноб меня стал бить тогда! Только когда тебя, Серёга, увидел, решил снова это… ва-банк идти… Рассказать кому-то… Только своему в доску! А тут ты! Но вроде ты помнишь. А почему – опять загадка. Как бы нам теперь обоим не свихнуться…»
А я ему:
«Вдвоём, за компанию, и свихнуться не страшно!»
Вечером на ужин меня в центральную столовую почему-то не взяли. И потом ещё несколько дней не могли решить, ходить мне туда со своим «экзоскелетом» или лучше питаться в отделении. Енот же в централку ходил. И вот после возвращения Енота я вдруг говорю ему:
«Слушай, когда же ты мне нашу интересную девочку покажешь? И зовут её как, кстати?»
«Таки ж не забыл ещё о нашем разговоре? – вновь стал прикапываться ко мне Димыч».
Я ему:
«Ща! Как же! Ленту назад отмотаю, повтор пущу – послушаем вместе, помню или нет».
«Да ладно, не обижайся… – Енот говорит. – Это Анька Крылова. Из старшей группы. Учится в младшем на год классе».
Тут я Еноту втюхиваю встречный план… подкалываю его, конечно:
«Так. Ориентировка есть. А давай я сам с ней познакомлюсь – и чтоб тебя рядом не было. Ну, чтоб тебя не подставлять. На всякий случай. Я ж умею. А потом проверим, запомню я это историческое событие или нет».
Енот и бровью не повёл. Ну, и мне легче стало: не слишком он в неё ещё втюрился – ревности не вижу.
«Насчет знакомства – губу не сильно раскатывай, – говорит он мне серьёзно, с полным спокойствием. – Она к себе особо никого не подпускает».
Во! В этот момент, как мне показалось, я всё понял. Всё куда более чем просто: Димыч положил глаз на девчонку, причём конкретно… и придумал для меня всю эту бредовую историю для того, чтобы я к ней не приближался.
«Вот и проверим, – говорю Еноту. – Устроим опасный эксперимент».
– Ну, в себе-то я уверен, Андрюха, – сказал мне Сергей. – Я ж красавец, Андрюх! Верно!
– Да уж, – признал я. – Прямо Жан Марэ в юности.
Серёга сразу решил уточнить, прислушавшись к моей шутке:
– Андрюх, меня не интересовала никакая Анька – у меня Верка есть – ты же знаешь, но коль пошло такое дело, я решил ответить другу тем же и прикольнуться уже над ним! Не подавая вида, что я его раскусил. Ну, отвечаю ему:
«Пусть не подпускает. Посмотрим. Ты же меня знаешь: если я захочу – она будет моей!»
И паузу взял, как надо, чтобы Енота ещё раз на вшивость проверить. Он – молоток! Как партизан на допросе. Стоит как камень. Тут я ему:
«Я имею в виду „подругой“. Не надо так на меня смотреть. Я ничего такого не думаю. Расслабься, кореш!»
А он мне на это, знаешь, без всякой злости, чисто дружески так:
«Ладно, попробуй, рискни здоровьем… Но я за тебя не отвечаю».
О проекте
О подписке