Ленинградского преподавателя технологического института взволновало то, что коммунистическая по своему названию и сути партия, главной задачей которой было всегда строительство коммунизма и воспитание коммунистического общества, вдруг в планах теоретической конференции, предполагающей программное значение, не говорит вообще о коммунизме. Поэтому она высказала именно эту мысль: "Наша партия есть коммунистическая партия Советского Союза, а отнюдь не партия перестройки Советского Союза".

Как жестоко она ошибалась в этом вопросе. Лидеры во главе с Горбачёвым как раз и сделали коммунистическую партию партией перестройки, то есть переделки могущественного государства в будущий придаток более сильных государств.

Но, чу, об этом пока молчок. Это может знать Михаил Горбачёв, Александр Яковлев, но ни в коем случае другие. К этому времени Польская "Солидарность" уже полностью разваливала свою страну, искореняя последние остатки социализма. То же самое должно было переноситься в Советский Союз, но говорить об этом пока не следовало.

Тем временем, пока Нина Андреева писала письмо делегатам партийной конференции, пока готовились доклады на неё Горбачёву и остальным выступающим по плану и сверх него, у Настеньки дела складывались по-разному. Были, как говорится новости и хорошие, и плохие.

Опубликовали подборку стихов, и Настенька от радости скакала по квартире с журналом в руках. Мама, папа, бабушка и Вера взволнованно искали по киоскам дополнительные экземпляры, которые можно было бы дарить всем родным и знакомым. Лола пригласила молодую поэтессу на заседание молодёжной секции при редакции журнала "Литературная учёба". В этот раз Настенька пошла туда с удовольствием и познакомилась со многими сверстниками и людьми помоложе, но все были пишущими, все считали себя гениальными, все с готовностью читали свои произведения друг другу. Настенька тоже читала свои стихи, заметив, что они нравились. Это была жизнь, готовая увлечь Настеньку с головой.

Но совсем рядом шла другая. О ней напоминал следователь Кругликов. Внешность его совершенно не соответствовала его фамилии. Скорее всего, ему подошла бы фамилия Остряков или Уголков, так как вся фигура его напоминала сплошные острые углы. Лицо широкое вверху резко заострялось подбородком, тонкий длинный нос напоминал остроконечную линейку, поставленную ребром для разделения двух худых половинок лица, кадык на горле торчал, пугая мыслью, что может прорвать кожу, плечи были широкими, но грудь довольно тонкая, а потому вся фигура напоминала вешалку для одежды.

Симпатии у Настеньки следователь не вызвал. Возраст его она определила в пределах тридцати – тридцати пяти лет. Манера говорить отличалась одной особенностью: он не смотрел на собеседника. Задавая вопросы, не пытался увидеть по глазам, обманывают его или нет, не пытался использовать известный приём гипнотизирующей змеи. Эту роль, как поняла Настенька, у него выполняли уши. Но эта догадка пришла позже, когда Настенька проговорилась о том, чего не следовало вообще упоминать.

Захар Иванович – так звали следователя – вёл разговор, делая записи как бы между прочим, глядя куда-то в сторону и изредка почёсывая шею возле кадыка. Хрипловатым голосом он спрашивал так, будто на самом деле его всё это и не интересовало.

– На прошлом допросе вы говорили, что насильников было трое. Первым иностранец из Алжира. Вторым Соков из МИДа и третьим потерпевший Попков. Мы это обсуждали. Двоих свидетелей у нас нет, так как, что с Попковым произошло, вы знаете, а алжирец Аль Саид, как мне сообщили, скончался от СПИДа. Об этом я и хотел поговорить с вами сегодня. Когда он пришёл в комнату, где вы находились, вы знали о том, что он болен?

– Нет, конечно.

– Так что вас это не пугало?

– Но мы же обсуждали этот вопрос в прошлый раз. Я объясняла вам, что меня вообще ничего не пугало, так как я была в бессознательном состоянии. Вы меня пытаетесь поймать, но я вам рассказываю всё так, как было.

– Хорошо. А когда вы узнали о том, что Аль Саид болен?

– Мне об этом сказал аспирант Юрий Павлович, с которым мы были на том вечере. О нём я тоже рассказывала. С Юрой мы встретились случайно в Елисеевском гастрономе, где он и сказал мне о том, что Аль Саид болен СПИДом.

– Ну, это к вам не имело отношения.

– Как же не имело? – Возмутилась Настенька, горя желанием увидеть глаза следователя, говорящего такую чепуху. Но тот продолжал смотреть в сторону, подперев теперь голову рукой.

– И что же вы потом, испугались и побежали к врачу?

– Да нет, знаете. Какой смысл идти к врачам? Вам ведь тоже известно, что эта болезнь неизлечима. Так что я сначала, конечно, испугалась, а потом пришло озлобление.

– Решили убить его?

– Во-первых, не убить. Тут вы меня не поймаете. Убивать я никого не хотела. А вот отомстить мужикам нужно было.

– Всем?

– Зачем же всем? Мне только иностранцы были ненавистны. Просто видеть их не могла. Ведь у нас в стране тогда не было никого из носителей СПИДа. Это я всё узнала, когда поняла, что заболела. Стала изучать литературу и все новые публикации. Теперь я по СПИДу профессор. Вы, может, не слышали, что сейчас в мире сто пятьдесят тысяч больных СПИДом и около полумиллиона носителей вируса, у которых проявляются симптомы болезни. А носителей вируса без признаков болезни около десяти миллионов. До сих пор не знают, что именно вызывает СПИД. Но появился он в Африке. Откуда, благодаря международным половым контактам, распространился в Америку и Европу. Хотя есть и другие версии.

– Спасибо за лекцию. А чем же вы могли отомстить мужикам?

– Чем же ещё, как только спать с ними?

– Так вы вступали в половые отношения с иностранцами, чтобы отомстить им?

– Да, глупая была. Это недолго происходило. Всего несколько раз. Потом дошло до сознания и перестала.

Следователь Крупников был потрясён признанием Настеньки, но, как говорится, и ухом не повёл, чтобы не насторожить допрашиваемую. Одна его рука продолжала поддерживать голову, другая писала.

Дальше речь пошла о работе Настеньки в музее, о том были ли ещё какие-то контакты?

– Да уж были, – засмеялась она, – но это теперь не имеет значения, поскольку, как выяснилось, у меня в крови нет вирусов СПИДа, а, во-вторых, я собираюсь замуж.

Не читая, Настенька подписала протокол, и ушла. Вечером она опять рассказывала Леониду Евгеньевичу о допросе. Услышав, что Настенька рассказала следователю о встречах с иностранцами, Пермяков схватился за голову:

– Настенька, до чего же ты наивна. Ты мне всё дело испортишь. Как же можно было говорить следователю о таких вещах? Ведь они ничего не знали. Ты даже мне этого не сообщала. А теперь это им как мёд на хлеб с маслом. Они так это обыграют, что тебя любой суд примет за распутницу.

– Леонид Евгеньевич, – губы Настеньки задрожали, и она закусила нижнюю до боли, чтоб успокоиться, – я привыкла говорить правду. Если я что-то делала неправильно, так всё-таки делала, и нечего отрицать.

– Милая моя, – взмолился адвокат, – кто же тебя просит обманывать? Но тебя не спрашивали об иностранцах. Зачем же давать лишний козырь в их руки? Ты пойми, что на суде будет настоящая война между прокурором и мною. Война за то, виновна ты или нет. А ты своим признанием мне прямо нож в спину вставила.

– Ну, извините, Леонид Евгеньевич. Честное слово, не ожидала сама, что заговорю об этом.

– Ладно уж, извиняю. Только, если у тебя ещё какие-то сюрпризы есть, скажи мне заранее. Просто тебе же хуже. Настройся выслушать о себе лишнее ведро грязи, которого могло и не быть.

Пермяков улыбнулся и, постучав по своей голове ладонью, сказал:

– Хорошо, что тут есть кое-что. У меня для суда такой сюрприз приготовлен, что они никуда не денутся, а тебя оправдают.

Настенька вскинула ресницы. Голубые глазёнки вопросительно и с надеждой уставились на адвоката.

– Э, нет, – закачал головой Пермяков, – говорить тебе не буду. Ты тут же выдашь с потрохами. Сказал тебе только для того, чтобы ты особенно не переживала. Береги будущего малыша.

– А вы откуда знаете, – изумилась Настенька.

– Я ж тебе говорю, что никаких сюрпризов не должно быть для меня. Спасибо, что кроме тебя есть люди, которые предупреждают вовремя.

Судебное заседание было назначено на утро четверга двадцать третьего июня. Небольшой зал заполнился до отказа. Кроме родных Настеньки пришли почти все сотрудники музея, новые друзья Настеньки из литературного объединения, Наташа с Викой и её другом Игорем, несколько журналистов. Появился и кто-то из родственников Вадима. Процесс заинтересовал многих. Ожидалось, что длиться будет он не один день. Сколько именно, никто сказать не мог. Участники заняли свои места. Настенька впервые оказалась на скамье подсудимых.

За день до суда, Леонид Евгеньевич говорил Настеньке, что судья будет, к сожалению, мужчина, который очень дружен с прокурором. Раньше предполагалась женщина, однако закулисные игры очень сложны. Прокурор сумел организовать назначение Косторского.

Суд появился в зале – все встали. Началась обычная процедура представления суда. Задан вопрос, есть ли отводы. У обвинения – нет. У защиты…

Леонид Евгеньевич поднялся:

– Уважаемый суд, я заявляю отвод председательствующему судье.

– Причина.

– Имеется. Сегодня в журнале появилась публикация автора Аликберова, в которой есть такие строки, зачитываю дословно: "Наконец-то судебное расследование по делу об убийстве Вадима Попкова подходит к концу. Председатель суда Косторский сообщил редакции, что виновная в убийстве Александра Болотина признала свою вину и потому процесс не обещает быть долгим. Надеемся, что читатель будет скоро извещён о справедливом возмездии".

Зал слушал в напряжённой тишине, а Пермяков продолжал говорить:

Данная статья, ссылаясь на председателя сегодняшнего заседания, называет мою подзащитную преступницей, хотя дело даже не рассматривалось в суде. Статья оказывает прямое давление на суд, а, если было заявление судьи, упомянутое в статье, то это прямое нарушение презумпции невиновности. Статья сто шестидесятая Конституции СССР гласит: "Никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а так же подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом". В статье тридцать шестой говорится: "предание обвиняемого суду не предрешает вопроса о его виновности". В статье семьдесят седьмой, части второй говорится: "признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении признания совокупностью имеющихся доказательств".

Полное, почти квадратное лицо председателя суда во время выступления адвоката начало краснеть от кончика носа, который и до того был розоватого цвета, а к концу речи стало совсем бурым. Получив из рук Пермякова журнал со статьёй, судья Косторский поднялся и объявил, что суд удаляется на совещание.

Спустя несколько минут судебное заседание было отложено на неопределённое время до следующей информации. Это напоминало театральный спектакль, в котором неожиданно закрыли только что раздвинувшийся занавес. Зрители не успели ничего увидеть, а приходилось уже расходиться.

Для Настеньки несколько минут, проведенные на скамье подсудимых были очень трудными. Как ни готовила она себя морально к ситуации, но оказаться под взглядами десятков людей в ожидании, когда тебя начнут избивать словами, начнут раздевать душу всевозможными подробностями, о которых не хотелось вообще говорить, не то что перед всеми, это было значительно труднее, чем казалось, и далеко не так, как в кино. Напрягшись всем телом ещё до появления судей, Настенька не успела войти в ритм, чтобы постепенно расслабиться, когда всё вдруг кончилось. Она даже не поняла хорошо или плохо для неё то, что произошло. Ведь придётся снова настраиваться, снова напрягаться, а перед этим несколько дней нового томительного ожидания неизвестности.

Расходившиеся люди приветственно махали Настеньке руками. Большинство сочувствовало ей. Какая-то очень представительная женщина, сидевшая в первом ряду и внимательно смотревшая с самого начала на Настеньку, поднялась и хотела, очевидно, направиться к девушке, но в этот момент к ней подошёл прокурор и, взяв её под руку, повёл на выход. А к Настеньке уже спешили мама, папа и Верочка.