Цитаты из книги «Смерть после полудня»

Greco, el rey de los maricónes![22]

Веласкес верил в живопись, в костюм, в псов, карликов с карлицами и, опять-таки, в живопись. Гойя не верил в костюм, но зато верил в черное и серое, в пыль и свет, в холмы над долами, в мадридские окрестности, в движение, в свои собственные cojones, в живопись, гравюру, а также в то, что сам видел, ощущал, осязал, брал в руки, нюхал, чем наслаждался, что пил, на чем разъезжал, от чего страдал, что изрыгал, с чем спал, что подозревал, наблюдал, любил, вожделел, страшился, чем брезговал, восхищался, чего чурался и что разрушал. Естественно, ни один художник не умеет все это передавать, но Эль Греко попытался. Он верил в город Толедо, в его местоположение и зодчество, в кое-кого из тамошних жителей, в синее, серое, зеленое и желтое, в красное, в святого духа, в таинство евхаристии и во всеобщую христианскую сопричастность, в живопись, в жизнь после смерти и смерть после жизни, а также в фей. Если он и был одним из них, то, считай, искупил за все ихнее племя ханжескую, эксгибиционистскую, по-стародевичьи занафталиненную, морализаторскую заносчивость Андре Жида; тунеядствующую и самодовольную распущенность Уайльда, который предал целое поколение; мерзкое, сентиментальное лапанье человеческой природы у всякого уитмена и прочих аффектированных господ. ¡Viva el

Однажды в Париже я разговорился с девицей, которая сочиняла беллетризованную биографию Эль Греко, и я сказал ей: – Он у вас maricón[21]? – Нет, конечно, – удивилась она. – С какой стати? – А вы его работы хоть видели? – Разумеется. – Более классических примеров не найти. Считаете, это случайное совпадение? Или, может, все те граждане поголовно были васильками? Насколько мне известно, единственный святой, которого весь мир изображает с таким телосложением, это св. Себастьян. А у Эль Греко они все такие. Вы на его картины-то взгляните. Не обязательно верить мне на слово. – Никогда об этом даже не думала… – А вы подумайте, – сказал я. – Раз уж пишете ему жизнь. – Слишком поздно, – сказала она. – Книга закончена.

Гойю можно уподобить Стендалю; при виде священника любой из этих добрых антиклерикалов мог разбуяниться в творческом приступе. Гойевское распятие – это до цинизма романтичная, деревянная олеография, которая вполне сошла бы за афишу распятий на манер рекламных объявлений о корриде. Уважаемая публика! С любезного разрешения властей шестерка тщательно отобранных Христов будет распята в пять часов пополудни по адресу Монументальная Голгофа, г. Мадрид. В церемонии примут участие нижепоименованные знаменитые, официально уполномоченные и заслуженные палачи в сопровождении личных квадрилий из гвоздобоев, молотырщиков, крестовоздвиженцев, землекопов и прочая и прочая.

Ни один тореро не станет великим, не получив серьезной раны, но если его травмировать слишком рано, он, возможно, уже никогда не сумеет показать все, на что способен.

В корриде вообще нет действий, чьей самоцелью было бы причинение боли быку. Та боль, что ему все же причиняется, является побочным следствием

Автор, который из кожи вон лезет, лишь бы народ увидел, что он где-то учился, воспитывался, набирался обходительности, ни в грош не ставит серьезность литературного труда; это не писатель, а попугай Попка. И еще на заметку: не надо путать серьезного писателя с патетическим. Серьезный писатель может быть ястребом, грифом или даже дятлом, а вот патетический был, есть и будет лупоглазым филином.

Великий убийца должен любить убивать. Должен обладать экстраординарной смелостью и способностью выполнять два принципиально разных действия обеими руками, причем одновременно, что несравненно сложнее того физкультурного упражнения, когда человек одной рукой похлопывает себя по макушке, а второй – гладит себе животик; в нем должно присутствовать стихийное, первородное чувство чести, которое подчиняло бы себе всё и вся, уж очень много есть способов смухлевать при заклании быка. Но самое-самое главное: он должен любить убивать

вероника – это лакмусовая бумажка всей работы с плащом. Вот где сливаются воедино и великий риск, и великая красота, и чистота линий. Именно при веронике бык полностью минует человека, а в корриде величайшим достоинством обладают как раз те маневры, где бык во время атаки проскакивает мимо тореро. Практически все прочие пассы с плащом представляют собой живописные варианты того же самого принципа или более-менее жульнические фокусы. Единственное исключение мы находим в китэ де ла марипоса, приеме, изобретенном Марсиалем Лаландой. Марипоса, кстати, означает «бабочка». Здесь – и фотоснимки ясно это доказывают – больше заимствовано от мулеты, нежели от плаща. Сей прием ценится, когда его выполняют медленно и когда складки плаща, напоминающие крылья бабочки, перекидываются плавно

От матадора ждут, что он будет «водить» быка (не важно, каким стилем, но, как правило, все выбирают связки из вероник) не менее четырех раз и как можно ближе к себе, с предельной неподвижностью и, следовательно, риском