Не так давно я перечитал и принял участие в обсуждении романа Хемингуэя «По кои звонит колокол». Старина Хэм, да простит он мне эту фамильярность, всегда оказывает на меня такое воздействие, что хочется продолжить общение с ним. Поэтому логично, что за историей о Роберте Джордане последовало повторное свидание с Фредериком Генри.
И, хотя «Прощай, оружие!» было написано раньше, чем «По ком звонит колокол», но в моей читательской биографии они поменялись местами, издержки 80-х годов прошлого века (как звучит!), когда за хорошей литературой приходилось охотится, и мы читали то, что попадало в руки.
Вот и рецензии на эти два романа у меня выходят в той же последовательности.
Три кита, на которых стоит творчество Хемингуэя: война, любовь, смерть – в его книгах они слиты воедино. Даже в тех произведениях, где, казалось бы, нет войны, она все равно присутствует, как, например, в «Фиесте», в которой Джейк Барнс воспринимается своего рода реинкарнацией того же Фредерика Генри. Может быть, особняком стоит «Старик и море», но здесь война и смерть предстают в особом статусе, война, как борьба за выживание, смерть же постоянно стоит над старым Сантьяго, и, именно её присутствие заставляет его бороться.
«Прощай, оружие!», на мой взгляд, самая удачная из всех антимилитаристских книг, когда-либо написанных. Хемингуэй честно показывает, что происходит с людьми, затянутыми в чудовищную мясорубку. Война требует жестокости, отстраненности и бездушия. А человек, если он нормальный человек, а не монстр, не может жить без положительных эмоций, человек по своей сути созидатель, как созданный в свое время по образу и подобию, а не разрушитель. И созидательная сторона начинает все упорнее проявлять себя, и тогда человек вступает в непримиримый конфликт с происходящим. И тем быстрее находит гибель во всепоглощающем котле, первыми гибнут – утверждает автор – самые добрые, самые нежные, самые храбрые.
И нет ничего хуже войны, лучше только – проиграть её. Все участники этого апокалипсиса, которых встречает Генри, выглядят смертельно усталыми. И как окончательный диагноз звучат слова, что войну выиграет та армия, которая последней поймет, что она выдохлась.
Итальянцы страшатся дезертирства, потому что за это будут наказаны их родные, оставшиеся в тылу, но смертельно уставшему от войны американцу Генри это не угрожает.
И, когда он понимает, что в образе немного странной, удивительно тонкой и красивой английской медсестры Кэтрин Баркли, к нему пришла настоящая любовь, ему становится ясно, что это спасение. Ведь, Генри считал, что он уже не сможет любить, но фронтовой священник заметил, что душа у него не убита, и он еще научится любить. И вот – это чудо свершилось, среди войны, боли, крови и разрухи, он чувствует, что такое счастье.
И тогда Генри заключает свой сепаратный мир, война для него закончилась. Казалось бы, конфликт разрешен и на этом можно поставить точку, но Хемингуэй не был бы сам собой, если бы позволил себе такой финал. Если на фоне великой мировой трагедии возможно личное счастье, то речь может идти только о частном случае, великие же произведения являются обобщением судеб и чувств представителей описываемой эпохи.
Поэтому, как ни жалко автору было умирающую Кэтрин и остающегося жить, раздавленного и растоптанного Фредерика, он не мог поступить иначе. Он должен был показать читателю, откуда оно взялось – это потерянное поколение.