Цитаты из книги «Праздник, который всегда с тобой»

создают что-то по-настоящему хорошее, люди тянутся к ним, как перелетные

Люди всегда вмешивались в твою жизнь, ради твоего же блага, и в конце концов я понял, что хотят они на самом деле, чтобы ты полностью вписался в их стандарты, не отличался от них

После работы надо чувствовать себя чистым, а не испачканным. Это ясно. И нельзя быть безжалостным. Это ясно. Но на самом деле важно только то, чтобы завтра утром у тебя хорошо пошло.

Мне у всех надо многому научиться. Потом я вышел от Эзры и по улице с высокими домами направился к нашему жилью над лесопилкой во дворе; в конце улицы виднелись голые деревья, а дальше, за ними и за широким бульваром Сен-Мишель – фасад дансинга «Баль буллье»; я открыл калитку, прошел по двору мимо свеженапиленных досок, положил ракетку в прессе у лестницы и крикнул наверх, но дома никого не было.

Говорят, во всех нас заложены семена того, что мы сделаем, но

Набрести на целый новый мир литературы, располагая временем для чтения в таком городе, как Париж, где можно было хорошо жить и работать, даже если ты беден, – это как будто тебе досталось целое сокровище. Это сокровище можно было взять с собой в путешествие, и в горах Швейцарии и Италии, где мы жили, пока не открыли для себя Шрунс в высокогорной долине в австрийском Форарльберге, всегда были книги, так что ты жил в новооткрытом мире снегов, лесов, ледников, с его зимними трудностями, в горной хижине или деревенской гостинице «Таубе», а вечером мог жить в другом, чудесном мире, который тебе открыли русские писатели.

Потом все – или не совсем все – снова подружились, чтобы не выглядеть обиженными или фарисеями. Я – тоже. Но по-настоящему сдружиться уже не мог, ни сердцем, ни умом. Когда ум не позволяет сдружиться, это хуже всего.

Иногда ты можешь долго терпеть, прежде чем станешь критиковать родных или свойственников; с художниками это проще – они ничего страшного не делают и в душу не ранят в отличие от родственников. Плохих художников можешь просто не смотреть, и все. А у родственников – если даже научился не смотреть на них, не слушать и не отвечать на письма – у них все равно много способов стать опасными.

Это был единственный по-настоящему печальный период в Париже. Осени пристала печаль. Часть тебя каждый год умирала, когда опадали листья, и ветру, промозглому холодному свету открывались голые сучья. Но ты знал, что весна непременно придет и снова потечет река, освободившись ото льда. Если же зарядят холодные дожди и убьют весну, кажется, что кто-то молодой умер без причины. Однако в те годы весна всегда в конце концов наступала; а все-таки страшно было, что этого может и не случиться.

Мне все равно, сложно или просто, – мне нравится, и все.