Цитаты из книги «Праздник, который всегда с тобой»

Здесь есть все необходимое для того, чтобы писать, – кроме возможности побыть одному.

Но работать все время пытался. Пытался каждый день – и не получалось. Винил в этом Париж, город, удобней которого для писателя нет, и верил, что найдется где-то такое место, где они с Зельдой опять заживут хорошо.

– Я одно понял. – Что? – Что надо путешествовать только с тем, кого любишь. – Замечательно.

Когда начинаешь писать от первого лица и получается так живо, что читатели верят, они почти всегда думают, что эти истории на самом деле случились с тобой. Это естественно: когда ты сочинял их, ты должен рассказывать так, будто они случились с самим рассказчиком. В случае успеха ты заставишь читателя поверить, что все это происходило и с ним самим. Если у тебя получилось, ты добился того, к чему стремился, – создал что-то такое, что станет частью читательского опыта, частью его памяти. Может быть, читая рассказ или роман, он кое-что упустит, но незаметно для него оно войдет в его память, станет частью его опыта – частью его жизни.

У нас тогда считалось постыдным, если тебя хвалили в глаза.

Я никогда не видел, чтобы человек так огорчался из-за чего-то, кроме смерти и невыносимых страданий, – разве только Хэдли, когда она мне рассказывала о пропаже.

Закончив работу, я убирал блокнот или бумаги в ящик стола, а несъеденные мандарины – в карман. Если оставить их в комнате, они за ночь замерзнут.

была как безалкогольное пиво. Лучше пить воду. Но от воды в Чехове была только прозрачность. Были рассказы, казавшиеся просто журналистикой. Но были и чудесные. У Достоевского было то, чему можно было поверить, и то, чему невозможно было, но кое-что настолько правдивое, что меняло тебя, пока ты читал; о хрупкости и безумии, пороке и святости, о сумасшествии азартной игры ты узнавал так же, как о дорогах и пейзажах у Тургенева, о передвижениях войск, топографии, об офицерах и солдатах и о боях у Толстого. По сравнению с Толстым то, как описывал гражданскую войну Стивен Крейн, кажется блестящими фантазиями больного мальчика, который никогда не видел войны, а только читал хронику, и описания боев, и смотрел фотографии Брэйди, – то, что я читал и видел в доме деда. До «Пармской обители» Стендаля я ничего не читал о настоящей войне, кроме Толстого, и прекрасный кусок

даже замечательные рассказы писала Кэтрин Мэнсфилд, но читать ее после Чехова было все равно что слушать манерные истории молодой старой девы после выразительных рассказов знающего врача, который был хорошим и простым писателем. Мэнсфилд

Мы с Хэдли полюбили лыжи сразу, впервые встав на них в Швейцарии, а потом в Кортина-д’Ампеццо в Доломитовых Альпах, – там ожидалось рождение Бамби, и врач в Милане