La libraire de la place aux Herbes © 2017 Croupe Eyrolles, Paris, France

«Хозяйка книжной лавки на площади Трав»

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2019

© Художественное оформление «Центрполиграф», 2019

* * *

Предисловие

«Была когда-то…»

Именно так начинаются истории, которые очаровывают нас.

Была когда-то книжная лавка.

Такими словами Эрик де Кермель уводит нас в очень милую сказку.

Жила когда-то Натали, преподавательница литературы, парижанка.

И вот ей стало невыносимо в своем Великом Городе. Она твердо решила изменить жизнь. Но не менять мужа. Оба эти желания в наше время достаточно оригинальны.

Супруги часто приезжали в маленький городок Юзес, где было 8573 жителя. Юзес – сокровище департамента Гар, город искусств, город с историей.

Почему бы не провести в нем весь остаток жизни, а не только каникулы?

Судьба отвечает им: «Посмотрим, как вы справитесь!» На углу площади Трав продается книжная лавка.

Так начинается приключение.

Что такое книжная лавка?

Она похожа на центральный банк совершенно особого рода. В этом банке не приумножают деньги: там при умножают «валюту», которая позволяет человеку сначала воображать себя свободным, а потом желать быть СВОБОДНЫМ.

В эту книжную лавку приходят клиенты. Скоро они становятся друзьями Натали. И затем, по ее примеру, решают измениться.

Потому что книга, настоящая книга, переворачивает вас. Она пробуждает в вас царство желаний и неодолимую армаду вопросов «почему бы и нет?».

И как мы, люди, отличаемся друг от друга, так же ни одна книга не похожа на другую. Та книга, которая перевернет душу одного, заставит зевать другого. У каждого – свой вид энтузиазма. Каждое чтение – путешествие и любовь.

Жили когда-то девять людей, которые искали что-то, но сами не знали, что именно. В этом романе говорится о том, что с ними происходит, как только они открывают свою книгу.

Что такое книжная лавка?

Нечто гораздо большее и совершенно иное, чем ряд стеллажей, на которых в тоске томятся книги.

Она – место. Место, где светло и тепло. Место, где делятся друг с другом и открывают друг другу душу. География братских чувств.

Место, которое соединяет.

Вот почему это произведение в первую очередь – дань благодарности.

Спасибо книжным лавкам, спасибо тем мужчинам и женщинам, которые поддерживают их существование – и наше существование тоже!

Люди – разумеется, и мужчины, и женщины – изобрели книги.

Но обратное тоже верно: в какой духовной нищете, в какой тоске, в какой монотонности, повторениях одного и того же мы жили бы без книг?

Итак, в старом добром городе Юзесе была совсем новая книжная лавка…

Эрик Орсенна

Посвящается Элизе, Люсили и Сидонии – сделайте так, чтобы жизнь не поглотила вашу мечту

Натали, или Как я изменила свою жизнь

Приступ амнезии.

Это может случиться с человеком раз или два за его жизнь.

Человек вдруг на время теряет память. Мыслительные способности при этом не страдают, но он не помнит, где находится, что делал вчера и какое сегодня число.

Это не опасно; это может продолжаться несколько часов.

Исследователи не могут объяснить причины этого явления.

Причиной приступа амнезии может быть высокое кровяное давление, стресс, иногда даже оргазм.

Мозг как бы начинает защищаться, как будто плавится предохранитель в выключателе компьютера.

Это сказал мне врач, которого срочно вызвал Натан, когда я, устремив на него дикий взгляд, несколько раз спросила его, почему он завтракает вместе со мной.

Оргазм и высокое давление были ни при чем, поэтому я посмотрела на Натана и сказала ему:

– Может быть, нам пора покинуть Париж… Я больше не могу выносить этот город. Он меня съедает.

Я не хочу быть неблагодарной по отношению к столице. В студенческие времена нам нравилось жить в ритме парижских ночей; мы болели выставками, имели абонементы в Театр де ля Вилль и ходили в подвальные клубы слушать джазовые группы, приехавшие прямиком из Соединенных Штатов. И мы – хорошо ли, плохо ли – сумели вырастить детей, Элизу и Гийома, в нашей четырехкомнатной квартире на улице Рокетт.

Дети стали взрослыми, и с тех пор чем больше проходило времени, тем сильней я чувствовала, что задыхаюсь, что должна надевать защитную броню, и каждый раз все более толстую, чтобы не слышать шумы, не чувствовать запахи, не ощущать на себе агрессивные взгляды, толчки в метро, грязь на улицах.

Сопротивляться часто значит подавлять свою чувствительность, грубеть, пока броня не дает трещину.

Мы решили, что покинем Париж на следующее лето, когда Гийом получит аттестат зрелости. Нам нужно было дождаться только его: Элиза жила теперь в Арле и была студенткой высшей национальной школы фотографии.

Натан – архитектор. Возвращаясь из отпуска в Париж, он каждый раз говорил, что мог бы устроить свой кабинет где угодно. Но это намерение тонуло в толще повседневности, и я должна признать, что, если желала, чтобы оно осуществилось, мне нужно было самой принять у Натана эстафету.

Часто эти порывы возникали после нескольких дней, проведенных на полуострове Крозон, в департаменте Финистер. Моя любовь к Крозону началась, когда я встретилась с Натаном. Мы оказались вместе стажерами в первом настоящем плавании под парусами вокруг этого полуострова. Оказались в команде одного корабля – и стали одной командой на всю жизнь.

С тех пор мы много раз приезжали туда – в маленький рыбачий домик, который купили, как только смогли отложить немного денег, в те дни, когда еще не имели даже автомобиля.

Этот дом находится посреди вересковой пустоши, в двух шагах от мыса Динан. Пейзаж там – классический вид Бретани с почтовой открытки.

Но в глубине души я южанка, и некоторые приезды в Бретань на День Всех Святых или на Пасху, когда часы, в которые проглядывало солнце, можно было сосчитать по пальцам обеих рук, охлаждали наш летний энтузиазм.

В то время я преподавала литературу в выпускных классах лицея имени Монтеня.

Я любила своих учеников, и они отвечали мне взаимной любовью.

В классах гуманитарного направления лицеисты проявляли столько любопытства и увлеченности, что давали мне возможность выходить далеко за границы программы и открывать для них писателей, чьи сочинения – хороший переход к менее академической литературе.

А вот классы точных наук всегда были для меня вызовом. Здесь литература была лишь дополнительным предметом, который позволял получить несколько дополнительных баллов в аттестат. Я должна была пробить стены из эмоций, которыми отгораживались от меня эти юные математики, чтобы открыть перед ними другой мир – экзотический, иногда иррациональный и всегда очень далекий от их декартовского мира.

Каждый год мне удавалось увести с собой к этим новым берегам нескольких учеников. И они понимали, что в мире гораздо больше сомнения, чем уверенности, гораздо больше поэзии, чем уравнений.

Для очень многих из них точные науки были навязанным выбором. Тому, кто хорошо успевает по математике, везло: он мог попасть в «науки». Любой другой вариант был напрасной тратой сил. Это убеждение возникло после Второй мировой войны, и теперь его считали верным как преподаватели, так и родители. Ребенком-инженером отец и мать гордились гораздо больше, чем ребенком, который шел в искусство или литературу.

Вторая мировая убила не только мужчин и женщин – она убила буквы ради цифр, уничтожила профессию преподавателя ради профессии инженера.

В один январский день мы открыли для себя Юзес.

В Юзес легко влюбиться с первого взгляда зимой, сидя за столиком на террасе перед тартинкой с козьим сыром, который полит оливковым маслом.

Этот маленький город обязан красотой своей истории. В Юзесе, первом герцогстве Франции, жили принцы, сеньоры и прелаты, и каждый из них хотел иметь свой особняк, указывавший на его высокое положение. Древние двери, окна со средниками, изящно отделанные балконы, башенки над карнизами создают впечатление, что здесь все сохранилось таким, как было в старину. Закон Мальро, который способствует восстановлению старинных зданий и архитектурных памятников Франции, позволил отреставрировать Юзес и сделать его тем, чем он является теперь – драгоценным памятником эпохи Возрождения.

Переезд в Юзес стал тем, что обычно называют «выбор жизненного пути». Какое-то время я даже думала, что этот путь выбрали оба супруга. На самом же деле мы приняли решение вместе, но скоро оказалось, что я живу там одна: Натан часто бывал в поездках.

Я открыла для себя жизнь домохозяйки, у которой нет детей и нет работы, зато есть деньги, чтобы заплатить за курс пилатеса или обновить интерьер наших комнат с помощью покупок из магазина «Иностранные дела», где продаются товары в стиле этно-бобо. В этот магазин приходят те, кто только что приехал в Юзес, чтобы обставить свои дома, точнее, превратить в дома овчарни, которые покупают на пустошах.

Мы живем в доме для шелковичных червей. Это большой каменный дом, построенный вокруг красивого двора; в нем когда-то разводили шелковичных червей для местных прядильных фабрик. Драгоценное сырье потом отправляли на шелкоткацкие фабрики Лиона, а там из него делали ткани, которые продавались по огромной цене во всех странах Европы.

Площадь Трав находится в самом сердце Юзеса. До нее можно добраться только пешком, по переплетениям очаровательных улочек. Большие платаны укрывают ее тенью, которая летом становится большим благодеянием.

Площадь окружают аркады, под которыми находятся террасы ресторанов.

Каждую неделю в среду и субботу на ней бывает большая ярмарка.

По субботам ярмаркой становится весь город, потому что на кольцевом бульваре торгуют одеждой.

Летом на площадь приходят только туристы, потому что в это время невозможно гулять по ней и любоваться ее красотой: так сильно лотки и зонты над ними загораживают общий вид.

Я хожу на ярмарку по средам. В этот день недели выставляют свой товар только местные производители. А я, приехав сюда, заново открыла, как важно хорошее качество продуктов. Сезонный фрукт, который не приехал издалека, а доставлен прямо из сада, невозможно сравнить с тем, который продают в Париже. То же можно сказать об овощах, птице и сырах. Близость моря тоже большое преимущество. Раньше я знала только устриц из Бретани, а теперь стала фанаткой устриц из селения Бузиг, которых выращивают на побережье Средиземного моря.

«Продается».

Маленький листок с этим словом был прикреплен к витрине книжного магазина на углу площади Трав.

Я не могла отвести взгляд от этих синих букв на бежевой крафт-бумаге.

А почему бы не я?

Я люблю книги.

Я люблю все книги!

И маленькие, написанные одним взмахом руки, и огромные, над которыми автор работал всю жизнь; как старые, переплеты которых превратились в лохмотья, так и те, которые только что вышли в свет и хвастливо выставляют напоказ свою красивую красную полоску.

Я люблю книги, которые рассказывают великие романтические истории и заставляют плакать над ними. Но для меня также большое удовольствие идти по тропинкам интеллектуальных и научных рассуждений, читая эссе, от которых я чувствую себя умнее.

Я люблю книги об искусстве, которые вносят в дома читателей картины из Лувра и Прадо или непривычные рисунки, собранные на всех пяти материках. Сколько интересного мы бы никогда не узнали об этих чудесах, если бы не было книг!

Я люблю верхние обрезы книг. Когда книги стоят рядами на полках, мы смотрим на них, немного наклонив голову, словно уважаем книгу еще до того, как раскрыли.

Я люблю бумагу. Но разве можно говорить о бумаге в единственном числе? Я люблю бумажные листы – страницы, которые переворачиваются и от которых читатель иногда отрывает взгляд. Если бумага хорошо выбрана, ты словно поглощаешь ее вместе со словами и глотаешь страницу за страницей, как лакомство. Если она не соответствует тексту, этот разлад может оттолкнуть читателя от книги.

Слишком белая бумага не подходит для историй о любви, потому что любовь никогда не бывает абсолютно белой. Любовь со временем немного желтеет, на ней остаются следы от толчков и ласк, как на простынях после объятий в постели.

Тисненая бумага придает словам глубину. Слова вдавливаются в нее и удобно располагаются в толще волокон, словно кот на подушках дивана.

Я люблю и слова на страницах. Я говорю не о смысле слов, а о ритмичном движении серого цвета. Всегда одинаковые промежутки между словами позволяют им вежливо следовать друг за другом на достойном расстоянии, и каждое слово может не наступать на пятки соседу и дышать по-своему. Если бы мы были как слова на странице, то, я уверена, дружелюбие нашло бы себе больше места, чтобы раскрываться.

Однажды мне попалась книга без пробелов: о них позабыли. Я сразу же почувствовала приступ агорафобии – страха перед людными местами: так сильно было мое сочувствие к этим словам, стиснутым, как сардины в банке, сдавленным, как пассажиры парижского метро в час пик.

У меня есть очень много друзей, которые мечтают иметь библиотеку, как другие люди мечтают о комнате для гостей. Это защитные мечты, которые иногда принимают форму бегства. Укрыться за книгами или за большими стенами…

Я думаю, что книги открывают более широкие горизонты, чем большие стены.

В тот же вечер, даже не дав Натану поставить на место рюкзак, я, волнуясь, как девочка-подросток, объявила ему:

– Книжная лавка на площади Трав продается!

– Ну и что?

– А то, что я хочу быть ее новой хозяйкой.

– Вот так идея! А как же твои курсы, твоя карьера?

– Ты же хорошо знаешь, что у преподавателя нет карьеры. Ему только начисляется стаж за отработанные годы. И потом, я даже не знаю, куда меня назначат, – может быть, на другой конец Гара!

– Но это отнимет у тебя уйму времени. Ты представляешь себе, что такое книжный магазин? Это в первую очередь коммерческое предприятие, даже целый малый бизнес! Ты уж точно будешь зарабатывать меньше, чем если станешь преподавать!

– Мне плевать на это! А что касается времени… У меня столько времени, которое я провожу одна. Мне нужно заняться настоящим проектом, или у меня может начаться неврастения.

– Если у тебя такие доводы, я не стану долго сопротивляться.

Натан – добрый человек. Иногда он немного эгоцентричен, но этим страдают многие архитекторы. Они живут с ощущением, что необходимы для правильного функционирования мира. Самые худшие из них те, кто оценивает свои результаты в тоннах – по весу залитого в их конструкции бетона!

Когда я подписывала нотариально заверенный документ, делавший меня владелицей книжной лавки, я, кажется, была так же счастлива, как при рождении моих детей.

Разница была в том, что, становясь продавщицей книг, я чувствовала, что рождаю сама себя, а не даю жизнь другому.

Я многим обязана чтению. Это прочитанные книги делали так, что я росла и выбирала свою дорогу, это они научили меня смотреть на мир не только через мои собственные очки, но и с точки зрения тех, кто сделал меня открытой навстречу другим мирам и эпохам.

Я никогда не бываю так близко к себе самой, как при чтении чужих слов. Все эти другие люди, входя в мой личный мир, соблюдали при этом правила стыдливости и не давали никаких оценок моим ощущениям. Они не знают меня, но именно трение их фраз о меня позволило мне понять, кто я такая. Вместе с ними я плакала столько же, сколько смеялась.

Это у меня, должно быть, от отца. Я не помню его без книги, и он всегда читал их несколько сразу. У него были книги утренние и вечерние, книги для кресла на веранде и книги для чтения в постели.

Книги не ревнивы. Они уступают место новой избраннице и умеют неподвижно и терпеливо ждать много столетий, пока их не реабилитирует рука ребенка, протянутая к полке.

Я была этим ребенком перед книжными шкафами моих родителей.

Моими первыми ночными товарищами были карманные книжки с пожелтевшими страницами – Кессель, Жионо, Мериме, Мальро, Сент-Экзюпери. Я сидела допоздна с каждым из этих великих людей, пока не засыпала в его объятиях.

Я помню, как в первый раз вставила свой ключ в замок книжной лавки.

Юзес молчал, что часто случается утром в понедельник. С трудом поднимавшееся осеннее солнце начинало освещать верхушки платанов.

Я с удивлением заметила, что оборачиваюсь назад, проверяя, не смотрит ли на меня кто-нибудь. Я еще не вполне почувствовала себя законной владелицей, и мне казалось, что я открываю не свою дверь.

Но площадь Трав была пуста.

Я была одна. Наедине с моей радостью.

Я повернула ключ.

Меня сразу встретил запах бумаги. Он станет для меня настолько повседневным, что однажды Натан скажет мне, что я пропахла бумагой.

Прежние владельцы книжной лавки, прожившие в этом городе тридцать лет, отошли от дел. Книги были выбраны ими, а полки, на которых книги стояли, блестели от времени.

Я ласково прикасалась к обрезам книг, как к клавишам пианино. Я читала заглавия, и названия книг складывались в мою личную музыку. Она была больше похожа на «Симфонию Нового Света» Дворжака, чем на прелюдию Баха. Настоящая беспорядочная цветомузыка, которую исполняли все инструменты оркестра и все цвета из самой большой коробки пастели.

Площадь лавки чуть меньше ста пятидесяти квадратных метров, но она делится на несколько помещений, и это позволяет создать несколько разных миров – молодежный угол, угол красивых книг, угол эссе.

Большая витрина смотрит на площадь, и еще две, поменьше, – на красивую соседнюю улицу.

Я села на деревянный табурет у старого стола, на котором стояла касса…

И долго оценивала взглядом это пространство.

От стеллажей исходила энергия, мощная и мирная одновременно. Словно за каждой книгой прятался ее автор, и все они смотрели на меня, а я была голая.

У меня закружилась голова: я осознала, какую ответственность взяла на себя, повернув ключ в замке книжной лавки.

До этого первого дня я не приняла ни одного решения по поводу работы, которой должна была заняться. Я пыталась, но не могла выбрать один из двух радикальных вариантов – приспособиться к прежней форме, слиться с этим миром, который я должна была открыть для себя, или, наоборот, все изменить, чтобы не жить среди следов, оставленных прежними владельцами, как будто те отправились в путешествие и однажды вернутся.

Кто-то постучал в витрину. Я повесила табличку со словом «Закрыто», но у молодой женщины, которая возникла передо мной, был в руках поднос с чайником и двумя чашками. Она приветствовала меня широкой улыбкой, и я открыла ей.

– Добрый день, меня зовут Элен. Добро пожаловать! У меня маленький магазинчик одежды на соседней улице. Я так счастлива, что книжная лавка не станет пиццерией! Я принесла вам чай, но не хочу долго задерживать.

– Спасибо, Элен. Меня зовут Натали. Я должна вам сказать, что еще не понимаю по-настоящему, что со мной происходит, но я тоже счастлива. Очень счастлива!

– Если хотите, я помогу вам все покрасить заново, когда вы начнете работу.

– Это очень любезно. Я как раз спрашивала себя… когда я ее начну!

На самом деле очевидное для Элен было очевидно и для меня: книжная лавка должна быть похожа на меня, чтобы я могла принимать в ней посетителей как у себя дома.

За два месяца, пользуясь помощью Натана (иногда), Элен (часто) и Гийома, который целую неделю устанавливал стеллажи, я придала книжной лавке новый вид.

Совсем не нужно было все переделывать, чтобы она была похожа на любой белый и безвкусный книжный магазин IKEA; надо было сохранить характер лавки, выкрасив ее в благородные, строгие тона, среди которых книги останутся князьями этого места.

Мы удалили старую штукатурку с каменных стен, протерли сводчатые потолки, сделали заметными красивые стрельчатые арки и нанесли на стены бесцветный фиксаж, чтобы с них не сыпалась пыль.