…не могу передать, насколько я обрадовался Вашему письму. Только одно омрачает меня: мое молчание, вероятно, бросило тень на Вашу сестринскую доброту и доброжелательность. Я этого не хотел. Вы должны меня достаточно хорошо знать, чтобы сознавать, как я обрадуюсь. Я сам не могу и не хочу быть умеренным в том, что касается человечности и жизнерадостности. Прекрасно, когда встречаешь человека, свободного от филистерских предрассудков и нервозных ограничений, бескорыстного и доброжелательного.

Теперь я хочу рассказать Вам, почему я молчал. Вы бы не нашли во мне хорошего собеседника. И у Вас были свои тяжелые времена, потому я не хотел бы навязывать Вам еще и мои. Я знаю, что Вы хотели сказать, поверьте мне, но это так. Бывают дни, когда человек должен оставаться один! И я должен был преодолеть душевную катастрофу* – у судьбы тяжелые кулаки. Но в воскресенье, в сияющий день, я нашел в себе силы отбросить это, гордо поднял голову, повязал своей собаке веселую розовую ленту, при сиянии солнца вдел в свой Железный крест сережку вербы, надел свои знаки отличия лейтенанта (каковым я сейчас являюсь) и вышел мужественно и благородно на прогулку, так что филистеры вытаращились на меня. Вот каков я!

Но шестого марта, или нет – тогда я буду слишком печален, – в среду, пятого марта, вечером около семи часов я появлюсь на [текст отсутствует] улице. Надеюсь, что я тогда не помешаю. Если Вы хотите в другое время, назначьте мне, пожалуйста, я приду; я в настоящее время не в школе, я солдат, но могу договориться в любое время, мне нужно только предупредить и расписаться. Вы не должны позволить себе сломаться, это никому не позволительно, это хуже, чем смерть. Я хочу Вам помочь, если я это смогу, для этого я достаточно решителен. Я бы хотел помочь всем людям. Потому я стал спартаковцем и работаю для спартаковского движения с полной отдачей. Ибо это самое лучшее и самое человечное в данное время. Мы поговорим и об этом, и я постараюсь в этом Вас убедить, вопреки всему меня часто причисляют к классу разбойников. Но не стоит принимать во внимание болтовню людей. Такое происходит на каждом шагу. [текст отсутствует] Голову выше! С открытым лицом, с твердым кулаком и сердцем, Ремарк! В этом цель и задача!

Ваш

Эрих Ремарк.

Я прошу вернуть это письмо с обратной почтой.

Карлу Хенкелю

Оснабрюк, 27.03.1919 (четверг)

Дорогой господин Хенкель!

Из мучений, заблуждений и радостей я наконец выныриваю на какой-то момент. Мир бурлит, и моя юность бурлит вместе с ним. Я снова более-менее здоров и чувствую пьянящую полноту моих двадцати лет. Это слишком! Я бы хотел непрерывно расправлять руки и грудь навстречу дыханию жизни! Придите, чудесная жизнь, все муки, страдания и воздух, в это сердце! Весь блеск в этих глазах, чтобы их ослепило от избытка внутреннего света, чтобы лопнул сосуд от всех потоков, чтобы мои берега затопило этим приливом, так, чтобы я умер от избытка жизни и снова воскрес, потому что я не могу умереть от полноты и молодости, потому что я сам поток, прилив и жизнь, поток потоков, прилив приливов, жизнь жизни и блаженнейшая юность юности! Юность – это жизнь, и смерть, и вселенная, и Бог! Вечная юность! Божественная юность! Натиск против старости и мудрости! Золотое дурачество! Натиск против практического, разумного! О, эти ограниченные! Всеведущие! Нет! Все силы напрягать стараться ради цели, даже признавая, что она невозможна или напрасна; или: именно потому, что она невозможна! В этом молодость и величие!

Вы улыбаетесь, господин Хенкель! Да, но Вы не насмехаетесь! Это так! Ибо Вы тоже в нашем числе, годы не в счет, только сердце. И так как Вы среди нас, Вы воскресаете в каждом мае, Ваше сердце бьется в такт с нашими. Пусть это будет радостный привет Вашему острову с нашего пестрого корабля и привет и призыв к отваге: не отказывайтесь от борьбы! Новые силы прибывают, юность идет на штурм, Ваше дело – это наше дело, Ваша борьба – это наша борьба, Ваша победа это наша победа! Это знак того, что жизнь и творчество велики и подлинны были и будут, если это вдохновляет юность! И Ваш труд тоже наш, господин Хенкель, мы храним верность Вам, мы, грядущие, молодые!

Эрих Ремарк.

Дешану Бранду

Оснабрюк, 28.08.1920 (воскресенье)

Господин Дешан Бранд!

1. К выплаченной Вами сумме Вы забыли причислить квартирные деньги.

2. Согласно указу министерства, представителям (что также касается участников войны) может быть выплачено полное жалованье. Я рассчитал сумму, и Вы ее выплатили. Как председатель школьного правления Вы должны знать, что Вы обязаны его выплатить. Кроме того, Вы должны выплачивать жалованье ежемесячно, чего Вы не сделали.

3. Выплаченное Вами жалованье выплачивается в большинстве общин, да, в некоторых значительно большее, на том основании, что после 01.04.1920-го выплаченное общиной государственное жалованье при последующем вычете авансов и вследствие нового регулирования содержания общин снова погашается государством. Вы получаете все представительские деньги, начисленные государством, в земельных училищных кассах. Мое жалованье составляет ежемесячно 550 марок, из которых в настоящее время выплачено 420 марок. Остаток выплачивается позже. При этой доплате вычитаются деньги, выплаченные общиной. Выплаченная Вами сумма будет при последующем расчете снова вычтена государством; если Вы заплатили мне 300 марок, у меня будет вычтено только 300 марок, таким образом, у меня будет вычтена сумма, за которую я расписался. Выплаченная мне сумма остается той же, с той разницей, что я имею сейчас только незначительную ее часть и поэтому при расчете получу меньше. И Вы в любом случае получите Ваши деньги в соответствующем пересчете.

4. Я эти деньги уже потратил и не могу их вернуть обратно. Вы же можете сообщить в окружное управление сумму выплаты, которая будет Вам возвращена при конечном расчете.

Я хотел бы еще раз заметить, что Вы как председатель школьного правления должны знать сумму выплат и небольшой размер выплаченого мне жалованья, но только законную максимальную сумму, которая должна быть выплачена и является официальной.

На Ваше замечание, могу ли я сейчас разобрать Ваш почерк, должен Вам с похвалой сообщить, что Вы его значительно улучшили, если Вы и дальше будете прилежно упражняться, то сможете достичь замечательных успехов.

Эрих Ремарк, учитель.

Окружному школьному советнику Хоргебе. Окружное управление. Отдел школьного образования

12.09.1920 (воскресенье)

В Окружное управление. Отдел школьного образования

Через господина окружного школьного советника Хоргебе

11.09.1920 г. господином окружным школьным советником Хоргебе мне было зачитано письмо господина пастора Бранда из мон. Берссена, в котором он извещает окружное управление о способе выплаты жалованья. Об этом я могу сообщить следующее.

Данные господина пастора Бранда не соответствуют действительности! Выплата происходила так: в моем личном письме в окр. отд. школьного образования я спрашивал, будет ли община после 01.04.1920 г. вообще платить деньги. Я упомянул, что я за три с половиной месяца, с 15.04.1920 г. по 31.07.1920 г., получил надбавку к жалованью. Мне ответили, что я якобы потребовал жалованье за этот период. Так как председатель школьного правления ни в конце мая, ни в конце июня (как положено в конце каждого месяца) мне ничего не выплатил, я написал ему за несколько дней до начала летних каникул письмо, в котором сообщал, что окружное управление осуществляет выплату жалованья через общину, и последнее составляет, и по моему разумению состоит из содержания и квартирных денег, в точности (по данным господина пастора Бранда мне эта сумма более не положена) 472,45 марки. Я попросил его как предс. школьного правления выплатить мне эту сумму. Я особо обратил его внимание на то, что я господину пастору Бранду никаких квитанций не посылал, это было бы глупо с моей стороны, поскольку квитанция все-таки предоставляется только после выплаты. Я далее предположил, что господин пастор, как обычно, должен был дать распоряжение к выплате главному школьному бухгалтеру, господину учителю Нибергу (с которым у него были довольно натянутые отношения), и говорил с ним об этом. К нашему обоюдному удивлению, он этого не сделал, напротив, дал распоряжение управляющему. События, которые я могу клятвенно подтвердить, происходили так:

Я пришел в хозяйство управляющего. Он был на месте и сказал мне: «Господин Дешан сообщил, что я должен выплатить Вам жалованье». Я заметил с удивлением: «Это же, собственно, должен сделать господин Ниберг, он же главный школьный бухгалтер». Управляющий (со смущенной улыбкой): «В школьной кассе, скорее всего, не хватает денег. Я был сегодня у господина Дешана, он и сказал мне, что я должен выплатить Вам жалованье. Сколько Вы получаете?» Я: «Я точно уже не помню. Я об этом написал господину Дешану». Управляющий: «Дешан мне тоже написал. Пойду проверю». Он прошел в свою комнату, вернулся, назвал сумму и выплатил ее мне. Затем попросил меня заполнить квитанцию. Он дал мне формуляр. Я его заполнил и спросил, достаточно ли этого. Он подтвердил и взял квитанцию. Я ушел и рассказал об этом господину учителю Нибергу. Вот так все точно и было. Заявления господина почетного декана и пастора не соответствуют действительности! Вследствие этого я должен сохранить это письмо! Мои личные заметки в данном письме – лишь реакция на высказывания указанного госп. в его письмах ко мне.

Поскольку господин Дешан имеет обыкновение сообщать даже такие частные дела в окружное управление, что мне совсем не нравится, я считаю, что надо иметь достаточно мужества для самостоятельного решения частных проблем вместо того, чтобы прятаться за инстанциями и коварно клеветать (это выражение я употребляю с полной ответственностью), потому вкратце объясняю следующее.

Между господином учителем Нибергом и господином Дешаном Брандом были весьма натянутые отношения. Виновником тому является господин Дешан Бранд, потому что он не хотел платить епископально предписанные сборы на органиста. Это выражалось в тысячах оскорблений со стороны господина Дешана в адрес господина учителя Ниберга, в клеветнических доносах в окружную школьную инспекцию и т. д. Господин учитель Ниберг заявлял неоднократно, что его тяжелая нервная болезнь, которая вынуждала его уйти в отпуск, имела своей единственной причиной мучения, доставляемые ему господином Дешаном. Господин Дешан буквально довел до отчаяния его семью. Дочь* прежнего учителя Вольберса, учительница фрл. Вольберс, часто жаловалась господину Нибергу, что господин Дешан точно таким же образом обращался с ее семьей. (Заповедь: «Любите врагов ваших»…) Я прошу об этом справиться у самого учителя Ниберга! Господин Дешан довел его до того, что господин Ниберг был вынужден обратиться с жалобой к господину генеральному викарию, так как господин Дешан во время причастия просто прошел мимо его дочери (13 лет), в чем господин генеральный викарий принял сторону господина Ниберга.

Подобным же образом господин Дешан счел возможным обращаться со мной. Он в один из дней послал за мной одного из учеников с указанием, что я должен явиться к нему. Там он набросился на меня с самой дикой руганью, заставив стоять, как школьника. Из его речи у меня в памяти осталось только следующее: «Вы обязаны чаще ходить в церковь. Вы очень плохой пример для молодежи. Вы плохо преподаете религию, потому что дети на молитве в церкви произносят последнюю просьбу из «Отче наш» неотчетливо. В школе Вы вообще ничему не учите! Я сразу же подумал, что так и будет, когда Вы сняли комнату у господина Ниберга».

При этом посещении я сказал господину Дешану, что я буду каждодневно следить за детьми в церкви. Однако господин Дешан, хотя я был рядом, сам сопровождал детей после окончания мессы. Я его дважды просил, чтобы он предоставил это мне, и он пообещал. Тем не менее он этого не делал, и я присутствовал, как глупый ребенок, так что люди уже начали обращать на меня внимание. Тогда я перестал вмешиваться в дела этого господина.

Я понимаю, что человек является собственно продуктом своих обстоятельств – но все это для меня было уже слишком. Кроме того, господин Дешан выступал против моего положения и против моего коллеги. Я миролюбив и толерантен; но если кто-то полностью несправедливо ударит меня по правой щеке, то я с той же силой отвечу. Я решительно не могу терпеть подобные беспочвенные оскорбления. С тех пор господин Дешан продолжал свои издевательства надо мной. Он имел обыкновение писать свои письма карандашом, без обращения, на каком-то рваном клочке бумаги, порой даже без конверта. Одно из них я отослал ему назад как нечитабельное. Господин Дешан не смог удержаться, чтобы не поиздеваться: «Надеюсь, теперь Вы можете разобрать мой почерк», что и стало причиной моего замечания.

Я хотел бы подвергнуть большому сомнению правдивость господина Дешана Бранда, по этому поводу господин учитель Ниберг и господин адвокат Шлихт из Зегеля могут дать все показания, которые будут весьма неприятны господину Дешану.

Я прошу весьма настоятельно воспользоваться такой возможностью и выслушать по этому делу господина учителя Ниберга и господина купца Зандера!

Я отвечаю за каждую букву моего письма.

В заключение я хочу еще раз заметить, что мне крайне неприятно копаться в частных делах с целью защиты от чужих нападок, и я очень сожалею о способах борьбы господина Дешана Бранда и очень ему сочувствую.

С величайшим почтением,

Ваш покорный слуга

Эрих Ремарк.

Дешану Бранду

Оснабрюк, 08.11.1920 (понедельник)

Господину Дешану Бранду

На Ваше письмо я сообщаю еще раз:

1. Вы лично отдали распоряжение управляющему по выплате мне спорной суммы. Вы, председатель школьного правления, который обязан знать, сколько он должен выплачивать.

Я сам могу Вам доказать, что я в прежних местах получал такое же жалованье, иногда и больше, как, например, в Берсене. Я с полной уверенностью дал сведения, которые могу подтвердить из моего… [текст отсутствует] Свидетель: господин учитель Ниберг.

2. Выплаченное жалованье составляет только часть положенного мне содержания, которое я все еще не получил полностью. Вы ничего не теряете, поскольку эта сумма будет учтена окружным управлением и земельной школьной кассой.

3. Денег у меня нет.

Я Вам уже писал: Вы обязаны сообщить окружному управлению сумму, так как она должна быть рассчитана в ближайшее время.

Что касается Ваших прочих замечаний, то даже не надейтесь, будто я буду удовлетворен этим решением окружного управления. Я более чем заинтересован в том, чтобы разоблачить переданные Вами в окружное управление ложные данные о выплате мне жалованья.

Вы не сможете меня запугать; я побеждал и не таких противников!

Но страшитесь того момента, когда я потеряю терпение и забуду о Вашем возрасте. На Ваше «Я с радостью пойду дальше» судебное разбирательство дало бы мне возможность вскрыть Ваши лживые показания. Я сделаю все, что в моих силах, для донесения этого до широкой общественности. Лакомая пища для социал-демократической прессы*! У меня есть еще кое-что про запас, что может доставить Вам большие неприятности! Я терпел. Но если священнослужитель подает в инстанции ложные сведения и при этом еще хочет поиздеваться, тогда все это следует прекратить! Итак, в бой! Я не боюсь! До сих пор я побеждал любого противника! Я прав и потому веду борьбу открыто! Я с улыбкой готовлюсь к Вашему первому удару, ибо я настолько порядочен, чтобы предоставить его Вам!

Эрих Ремарк.

В Окружное управление. Отдел церквей и школьного образования

Оснабрюк, 16.11.1920 (вторник)

В отношении письма от 08.10.1920, II. 4/13 С

На Ваше вышеупомянутое письмо я сообщаю следующее:

1. Благодарю Вас за сообщение относительно положенного мне содержания.

2. Я весьма сожалею, что оставлены без внимания мои серьезные обвинения, которые я выдвинул против господина Дешана Бранда в моем последнем письме (переданного господином окружным школьным советником Хоргебе) касательно клеветы и т. д. Я также назвал в этом письме соотв. свидетелей и попросил Вас это дело тщательно рассмотреть! Я еще раз прилагаю свое заявление и прошу Вас, если Вы не можете принять его к рассмотрению, не желаете переслать в школьную коллегию или в министерство и дать мне соответствующий ответ, то верните его, чтобы я передал его дальше.

Я считаю себя вправе вести борьбу с господином Дешаном Брандом с широкой оглаской и с привлечением моих связей с прессой*.

3. В заключение Вы пишете: «Ваши личные замечания по поводу почерка господина Дешана Бранда мы вынуждены признать неуместными».

На это я сообщаю: данное замечание нахожу еще более неуместным по следующим причинам:

А) Как Вы сами пишете, это замечания «личные». Я не нахожусь ни в каких служебных отношениях с господином Дешаном Брандом. Следовательно, Вы не имеете ни малейшего права критиковать мои личные дела.

Если я вдруг скажу моему соседу, что он скверный человек, и он пойдет к Вам с жалобой, тогда будет логичным, что Вам придется пожурить меня от лица господина окружного школьного советника. По службе Вы можете мне все сказать, но о моих личных делах