Хайни блевал в ванной. Альфонс с Гребером стояли на крыльце. По небу плыли ослепительно белые пушистые облачка. В березах распевал дрозд, черный комочек с желтым клювом и голосом, полным весны.
В Бога. И в доброе в человеке.
– Вы никогда в этом не сомневались? – спросил Гребер.
– Сомневался, – ответил старик. – Часто. Как бы я иначе мог верить?
Гребер не сводил глаз с окон. На него опять навалился страх, еще более удушливый, тяжелый и липкий, чем раньше. Он знал много страхов, пронзительных и темных, напряженных и парализующих, знал и самый последний, огромный, страх живой твари перед смертью, но этот был иным, ползучим, удушливым, смутным и грозным, он словно бы пачкал тебя, клейкий и разлагающий, его не ухватишь и не встретишь лицом к лицу
Мир не стоит на месте. Если собственная страна какое-то время приводит в отчаяние, нужно верить в мир. Возможно солнечное затмение, но не постоянная ночь.