23 декабря, 11:55
Боже, благослови «Убер»!
На мой взгляд, райдшеринг[16] и удобные приложения для него – лучшее, что случилось с этим городом с тех пор, как в начале двадцатого века здесь открылась первая линия метро.
(Да, я иногда пользуюсь метро. Только не говорите об этом моей матери, потому что еще одну беседу о заговоре пиратов из подземки я не переживу.)
Когда я спешу? Направляюсь в аэропорт? Несу с собой колечко, которое стоит, как моя зарплата за несколько месяцев?
«Убер».
Есть ньюйоркцы, которые считают, что классические такси лучше. Они ошибаются.
Когда пользуешься «Убером», не приходится терпеть эти жуткие маленькие телевизоры на спинках сидений, которые терзают тебя старыми вопросами из телевикторин.
С «Убером» не нужно стоять на обочине и размахивать руками в воздухе, чтобы тебя заметил водитель.
С «Убером» нет риска, что после того, как ты долго и терпеливо дожидался машины, кто-нибудь появится из ниоткуда и уведет ее у тебя прямо из-под носа.
К несчастью, правда, ни такси, ни райдшеринг не застрахованы от одной напасти.
От пробок.
В Нью-Йорке всегда пробки.
Но в дни перед Рождеством? В это время здесь очень большие пробки. Моя машина за последние пять минут не проехала даже половины квартала. Мы не подъехали еще даже к Бруклинскому мосту, чего уж говорить про аэропорт имени Кеннеди.
Смотрю на время. Черт.
Пытаюсь улыбаться, несмотря на нарастающую тревогу, и наклоняюсь к водителю.
– Что, если попробовать по Саут-стрит?
Он встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида и указывает на экран навигатора у себя на приборной панели.
– Так быстрее.
Смотрю, куда он показывает. Тот факт, что карта вся светится красным, ни капельки меня не успокаивает.
Чтобы отвлечься, достаю телефон и смотрю, не написала ли мне Лоло. Я не получал от нее ничего с тех пор, как она сообщила, что приземлилась и что мой брат Лукас, который, очевидно, «такой милашка», забрал ее из аэропорта без происшествий.
Она ничего не написала. Мои родные тоже, и я стараюсь не переживать по этому поводу. Они с Лукасом точно должны были уже добраться до дома моих родителей. Значит, мое семейство должно было уже с ней встретиться.
Так где же восторженные сообщения, расписывающие, какая она замечательная? Где записанные мамой в ванной голосовые, в которых она взволнованно шепчет, что Лоло – просто куколка?
Блокирую телефон и нетерпеливо постукиваю им по бедру, хмурясь. Может, это и к лучшему, что ни от кого ни слуху ни духу. Может, они все так увлеклись беседой друг с другом, что забыли о времени.
Потому что Лоло им точно понравится. Лоло всем нравится. У нее такой характер, что она легко располагает к себе людей. Она милая, но не приторная. Дружелюбная, но сдержанная. Умная, но никогда не зазнается.
Она идеальна.
Так почему же мне, черт возьми, никто не пишет?!
Когда моя семья впервые встретилась с Кэтрин, все чуть ли не в обмороке валялись, так она им понравилась, – а Кэтрин была натуральной мегерой.
Я знакомлю родителей с по-настоящему милой девушкой, и они… молчат?
Бессмыслица какая-то.
Меня бесит, что я не с ними и не контролирую, как пройдет эта первая встреча. Что не могу удостовериться, хватило ли маме такта убрать ее фото с каминной полки. И быть уверенным, что брат и сестры не начнут рассказывать одну из приблизительно девяти миллионов восторженных историй, начинающихся со слов «А помните, когда Кэтрин…».
К их чести, обычно они на этом и останавливаются. Но только затем, чтобы многозначительно переглянуться: мол, вот Том уйдет, тогда поностальгируем.
Это, возможно, даже хуже.
У меня звонит телефон.
Наконец-то!
Только вот это не Лоло. И не мама. Этого номера нет у меня в контактах.
Обычно такие номера я отправляю поговорить с автоответчиком, но в этот раз останавливаюсь: у этого код 212. Манхэттен.
Любопытство одерживает верх, и я беру трубку.
– Алло?
– Здравствуйте, эм, это Том Уолш? – говорит женский голос, напряженный, как будто его владелица не хотела звонить, но жребий пал на нее.
– Да. С кем я разговариваю?
Слышу облегченный вздох.
– Это Алисия Грант. Я работаю в отделе кадров в «Каплан и Госсет».
Я сажусь прямо и замираю.
Я не слышал названия этой компании уже много лет. Несколько минут назад мы проехали мимо их офиса.
– Хорошо? – говорю я, потому что не имею ни малейшего понятия, зачем мне звонят оттуда спустя столько времени.
– Мистер Уолш, примите мои соболезнования, но я вынуждена вам сообщить… произошел несчастный случай.
23 декабря, 12:49
Я уже знаю, где нахожусь, еще до того, как открываю глаза.
Понимаете, в больницах есть особый запах.
Принято считать, что больничный запах пахнет чистотой. Но он слишком чистый. Настолько, что вызывает недоверие. Потому что маскирует некоторые вещи.
Бактерии и сепсис, плохие новости и прощания навсегда.
Медленно и неохотно приоткрываю глаза и сразу же издаю стон: жуткий неоново-зеленый свет флуоресцентных ламп отдается стреляющей болью в моих глазницах.
Мне удается продержать глаза открытыми достаточно долго, чтобы посмотреть на себя и обнаружить, что на мне ужасная больничная сорочка. Такая, из которой задницу видно. На сорочке узор из облачков.
Все это позволяет мне сделать два вывода.
В этой больнице я – пациент.
А еще я в аду.
Только вопрос: как я, собственно, в этом аду оказалась? Вот этого я не улавливаю.
Снова закрываю глаза и пытаюсь заставить мозг разобраться в царящей в голове путанице. Помню, как говорила с… Мартином?
Нет, с Марвином. Нет. С Мэтью? Нет.
На самом деле мне немного легче оттого, что я не могу вспомнить его имя, потому что это мое нормальное состояние.
Снова через силу открываю глаза и обращаюсь к пустой комнате.
– Эм… здравствуйте?
Мне отвечает только монотонное гудение аппаратов.
Медленно поворачиваюсь на звук и с тревогой понимаю, что мою руку и одну из этих аппаратов соединяет трубка капельницы.
Нетушки. Мне это совсем не нравится!
– Здравствуйте! – снова пробую я, на этот раз погромче. Чуть нетерпеливо. Ну ладно, очень нетерпеливо. – Мне что, на какую-то кнопку для обслуживания номеров нужно нажимать?
Допустим, «обслуживание номеров» – не совсем правильная формулировка, но есть вероятность, что это кого-нибудь выбесит достаточно, чтобы обратить на меня внимание.
Увы. Ноль реакции. Поворачиваю голову к двери, чтобы мой голос лучше доносился до людей, у которых есть ответы.
Это движение было большой ошибкой. Мне становится так больно, как будто мне проломили череп, не иначе. Следом на меня накатывает волна тошноты.
– Вашу ж…
Снова жмурюсь, чтобы не видеть зеленого света, потому что уверенно могу сказать: сейчас в этой комнате наверняка нет ничего зеленее моего лица. Делаю глубокий вдох через нос и молюсь, чтобы тошнота осталась пассивной и не перешла в фазу атаки.
К счастью, небольшую вечность спустя меня перестает мутить.
Я усвоила свой урок и не совершаю резких движений. Вместо этого перебираю мысль за мыслью в попытке разобраться в своих последних воспоминаниях.
Итак, что же мы имеем?..
Плетущиеся туристы.
Посыпка из «Старбакса».
Silver Bells.
Майкл. Мэтт. Мартин.
Митч!
«Рокетс».
Такси.
Сминающийся металл.
На этом моменте все обрывается.
– Так-так, – бормочу я.
Единственный логичный вывод – я попала в аварию. И виноват в ней был, вероятно, не мой водитель, потому что нью-йоркские таксисты никогда не провоцируют аварий.
Должно быть, туман в моей голове начинает рассеиваться, потому что я наконец соображаю, что где-то в тонких, как бумага, простынях должен быть небольшой пульт. Я помню, что во время папиных затяжных визитов в больницы такие всегда были у него под рукой – на случай, если ему понадобится помощь.
Мне сейчас точно нужна помощь. Помощь, чтобы смыться отсюда к чертям.
Я ненавижу больницы. В особенности – больницы под Рождество.
Пальцы скользят по холодному жесткому пластику. Я раз за разом нажимаю на самую большую кнопку, пока до меня не доносится звук чьих-то шагов. Судя по всему, это обувь на резиновой подошве, но я все равно слышу, насколько раздраженная эта походка.
На мой взгляд – необоснованно. Это же я привязана к кровати в сорочке, которая не прикрывает задницу; кто бы ко мне ни шел, он полностью мобилен, а посему дуться ему не положено.
Шаги останавливаются у моей кровати, и я открываю глаза.
– Наконец-то, – бормочу я и медленно поворачиваюсь к медсестре.
Внимательно ее разглядываю.
Я очень уважаю всех медсестер, правда. За время, что папа был болен, я повидала многих и знаю, что это неблагодарная, изнуряющая работа.
А еще я знаю, что даже самая добросердечная медсестра под конец смены может стать немного раздражительной. Или очень раздражительной, если это была двойная смена.
– Во сколько вы сегодня начали работать? – спрашиваю я.
Она удивленно на меня смотрит.
– Прошу прощения?
– Ваша смена. Как долго вам осталось?
Она озадаченно смотрит на часы.
– Я заканчиваю примерно через час. А что?
– Это ваша первая смена? Или вторая?
– Первая. Любезная, вам что-то нужно?
Ах, с чего бы начать? Мне нужны объяснения. Такси домой. Моя одежда.
Телефон! Господи! Что, если я пропустила звонок от Гарри? Тот самый звонок?
– Не могли бы вы отдать мне мой телефон? Пожалуйста, – торопливо добавляю я, чтобы дать понять: я из хороших пациентов.
Вместо ответа она смотрит на свой планшет, переводит взгляд между ним и аппаратами, к которым я подсоединена.
– Как вы себя чувствуете? Хотите пить? Есть?
Ни то ни другое. Но хотя меня все еще подташнивает, головная боль в разы хуже. По опыту, нет такой мигрени, с которой бы не справилась хорошая питательная еда.
– Не откажусь от еды. Только ничего больничного, пожалуйста. При всем уважении, кормят здесь отвратительно, а меня и так мутит.
Медсестра кивает.
– Никакой больничной еды, ага. Знаете что? Давайте-ка я сразу закажу что-нибудь, – говорит она. – Как насчет китайской кухни? Я не отказалась бы от яичного рулетика.
– Хм-м, – поджимаю губы. – Может, суши? Думаю, рис мне сейчас помог бы.
– Хорошо, как скажете. Согласны на ассорти из сашими? – спрашивает она.
Пожимаю плечами.
– Вполне. Только без угря, пожалуйста. Ой, и проследите, если можно, чтобы они не подсунули мне легкий соевый соус? Я люблю темный.
– Да запросто! – говорит она. – Почему бы мне самой за этим всем не смотаться. Мне же делать больше нечего.
Я благодарно улыбаюсь.
– Так мило с вашей стороны…
И наконец замечаю причудливое выражение ее лица. Моя улыбка меркнет.
Все становится на свои места.
– Это был сарказм.
Она улыбается, без злорадства, и похлопывает меня по плечу.
– Ну что, как насчет хорошенького желе?
Пялюсь на нее. В желе нет ничего хорошего.
– Пожалуйста, скажите, что это тоже шутка.
– Да ладно вам, по текстуре желе и сашими – практически одно и то же. – Теперь она улыбается шире. Более искренне.
Пытаюсь улыбнуться в ответ.
– Телефон? Пожалуйста.
– Ничем не могу помочь! – Чем дольше медсестра здесь находится, тем радостнее становится ее голос, как будто ее настроение немножко улучшается с каждой просьбой, в которой она мне отказывает. – Желе вам точно можно, – продолжает она. – У меня есть вишневое, апельсиновое и лимонное. И мое любимое: синее.
Господи помилуй!
– Синий – это не вкус. – Я чувствую, что должна это отметить.
Медсестра не отвечает, и я смутно слышу, что в комнату заходит кто-то еще. На этот раз – не на резиновом ходу, а звонко и тяжело, как мужчина в деловых туфлях. Его шаги сопровождает не писк больничной аппаратуры, а звук ровно катящегося дорогого чемодана. Надежные колесики.
Следом я чувствую запах. Он затмевает запах больницы. И все другие запахи, на самом деле.
Свежий. Но пряный. Мужественный.
Я начинаю паниковать, и паника вытесняет все: и раздражение, вызванное медсестрой, и раскалывающуюся от боли голову, даже тревогу из-за пропавшего телефона.
Я знаю этот одеколон. Я дарила этот одеколон.
Конечно, есть вероятность, что это одеколон какого-то другого мужчины. Не того мужчины. Господи, пожалуйста! Любого. Другого. Мужчины.
Тем не менее все мои инстинкты кричат: бей или беги. Это чувство ни с чем не спутаешь.
Только вот бить я сейчас не в состоянии из-за землетрясения в моей голове. Бежать – тоже не вариант из-за чертовой капельницы.
Раздумываю над третьим вариантом. Притвориться мертвой, что ли?
Нет. Ни за что на свете. Его это слишком сильно порадует, а я скорее по-настоящему сдохну, чем доставлю этому человеку хоть капельку удовольствия.
Остается только идти на отчаянные меры. Удостоверяюсь, что неприступность стен, которыми я окружила свое сердце с момента нашей последней встречи, по-прежнему на уровне Форт-Нокса.
И только убедившись, что защита надежна и никто не сможет перебраться через стены или переплыть окружающий их ров, я поворачиваю голову.
И встречаюсь с нечитаемым взглядом своего бывшего мужа.
О проекте
О подписке