Луна озарила его черты: щеки впалы и наполовину закрыты черными усами с бородою; брови нависшие, глаза посажены глубоко, и их ни с чем не спутаешь. Глаза-то я и припомнила.
Никаких взаимных уступок: один стоял во весь рост, другой покорно склонился; да и кто будет груб и невоздержан, не встречая ни сопротивления, ни равнодушия?
Он сделал ей кровопускание и велел, чтоб я кормила ее сывороткой и кашей на воде, да следила еще, чтоб она не сбросилась с лестницы или в окно; а затем ушел, потому как у него и без нас дел было по горло в приходе, где между одним домом и другим две-три мили расстояния – дело обычное.
Если всё погибнет, но останется он – я буду жить; если же всё останется, но он исчезнет, до чего странной и чужой обернется вселенная; мне с нею станет не по пути…
Мне выходить за Эдгара Линтона – все равно что отправиться на небеса; и если б злой человек вон там, за стенкой, не низвел Хитклиффа до столь низкого положенья, о подобном замужестве я бы и не думала. Но
Было ему, наверное, лет шестнадцать, и, не обладая дурными чертами облика и недостатком ума, он умудрялся производить впечатление внутреннего и внешнего уродства, коего нынешнее его обличье не сохранило ни следа.
Не бойся, это просто мальчишка – но какое негодяйство у него в лице; ради блага нашей страны не лучше ли повесить его немедля, пока натура его проявляется лишь в облике, а не в поступках?”