– Базилика? Где-то я это видел. Надо взглянуть на карту, – сказал я, открыв схему товарища, и начал ее бегло просматривать, пока не нашел то, что искал. – Действительно, твой отец отметил Рим с пометкой «храм Санта-Кроче-ин-Джерусалемме».

– И правда! Как мне это сразу в голову не пришло? – воскликнула Лисса. – Ведь там хранится сразу несколько христианских реликвий!

– Части Животворящего Креста, шипы из тернового венца и один из гвоздей, которыми тело Иисуса было прибито к кресту, – перечислил я, чувствуя, как перехватило дыхание.

– Но самое интересное здесь, – она загадочно посмотрела на меня.

– О чем ты?

– Даже не знаю, как сказать, – Лисса пробежала глазами по строчке, по привычке прикусив губу. – «Secundo adventu Iesu Christi»… Вам это о чем-нибудь говорит?

– Не может быть… Еще как говорит. Это означает «второе пришествие Иисуса Христа».

У меня в голове тут же возникли пугающие догадки, в которых я боялся признаться даже себе самому. По лицу девушки понял: она тоже что-то подозревает. Но больше всего пугало другое – разобраться во всем этом будет непросто.

– Ты вчера так ничего и не съела, – сменил я резко тему разговора.

– Спасибо, я не голодна. Разве что кофе.

– Сейчас закажу.

За завтраком я вспомнил, что из-за меня Лисса сорвала свои планы.

– Ты говорила, что у тебя сорвалась какая-то встреча?

– Пустяки, ничего серьезного. Поиски отца и разгадка его секретов – сейчас важнее всего.

Я чувствовал, что она держится из последних сил, переживая за Питера. Порывшись в самых дальних уголках памяти, я вспомнил, как мы весело проводили время втроем. Нашей традицией была игра в «Монополию». Ни я, ни Беккер никогда не поддавались Лиссе, но при этом она почти всегда честно выигрывала. Не знаю, как ей удавалось облапошить двух взрослых мужчин, но делала она это виртуозно.

Девушка снова вернула меня к реальности, явно настроенная продолжить расследование.

– «Hastam», – заглянула она в свои вчерашние заметки. – Кажется, это «копье».

– Копье? – не сразу сообразил я.

– Именно. В одном из писем часто упоминается это слово, – передала она мне дневник, чтобы я убедился в этом лично.

– По всей видимости, речь идет о пике Лонгина, – просмотрев записи, отметил я и, к своему удивлению, понял, что произнес это вслух.

– То, которое называют «Копьем Судьбы» или «Копьем Христа»?

– Да, – поразился я познаниям Лиссы. – Согласно Евангелию, именно этим копьем римский воин пронзил ребро Иисуса.

– И где же оно сейчас?

– На самом деле, точно не знает никто… Существует как минимум три копья. Одно хранится в Ватикане, другое – в Грузии, в старинном монастыре. Но, по всей видимости, твой отец склонялся к версии, что настоящее находится в Вене, в Хофбургском дворце. По крайней мере, именно это место он отметил на карте, – я указал на пометку в углу схемы и передал ее Лиссе.

Поняв логику Питера, я наконец сложил два и два. Стало ясно, что он отметил места хранения всех важнейших христианских реликвий. Чтобы проверить свою догадку, я взял листок с переводом у девушки – и мои предположения подтвердились.

Она заметила мое озарение, устроилась рядом и с интересом начала наблюдать за тем, что я делаю.

– «Sanguine Christi», – произнесла Лисса, проведя пальцем под строкой, которую я читал еле слышно. – Здесь явно говорится о крови Христа. Вы что-нибудь об этом знаете? – в очередной раз отвлекла меня она от размышлений.

– Я бы сказал, что видел ее собственными глазами… Это было в прошлом году, когда мы со студентами были на экскурсии в Брюгге, – пояснил я, увидев крайнее удивление на лице дочери Беккера. – Мне показалось, что ученикам будет полезно расширить кругозор, – улыбнулся я своим мыслям.

– Вы хороший педагог, – одобрительно кивнула моя собеседница. – Вот бы и мне посетить ваши лекции! – явно польстила мне Лисса. – Но как же она сохранилась?

– Со времен Второго крестового похода кровь Христа находится в одноименной базилике в Бельгии, – продолжил я, подпитывая интерес гостьи к истории. – Согласно Новому Завету, Иосиф Аримафейский собрал ее с тела Иисуса собственной одеждой. Затем этот клочок ткани сохранили как величайшую святыню, поместив в специальную колбу.

– В такое сложно поверить, – скептически отнеслась к рассказу она. – Но какие есть доказательства? Ее подлинность установлена?

– О таких вещах мы с тобой не можем судить, хотя Католическая церковь и миллионы людей свято в это верят.

– Ну что ж, возможно, и я поверю, если увижу ее собственными глазами. А вы сами-то верите? Или вы, как и мой отец, циник и нигилист? – с толикой некой надежды взглянула девушка на меня.

– Один мой знакомый ученый на этот счет вот что сказал: «Человеческая душа соткана из материи самой Вселенной и существовала еще до начала времен. И лишь в момент смерти она возвращается в родную Альма-матер, где и пребывает вечно». Не знаю, насколько это возможно, но ведь не зря люди в древности уделяли столько внимания астрономии.

– То есть вы полагаете, что за пределами нашей планеты все еще есть высший разум? Или другая жизнь? – подойдя к окну, Лисса продолжила. – Космос… Он такой большой, а мы на самом деле так мало о нем знаем… – она пожала плечами, загадочно глядя на небо.

– Я знаю одно: правда у каждого своя. И, кстати, о правде… Питер верил, что рано или поздно сделает важное открытие. Он всегда знал, где искать. И, видимо, уже почти подобрался…

– Так давайте и мы доберемся! – с вызовом выпалила девушка, возвращаясь к столу. – Ночью, когда я думала, что уже все закончила, то наткнулась еще на одно письмо. Единственное, не пойму, о чем говорится в этом абзаце.

– Дай-ка взгляну, – я сосредоточенно потер переносицу.

– Вот здесь, – указала она на фразу «angelicos testes Christi». – Какое-то очень редкое словосочетание. Мне оно точно никогда не встречалось. Может, поискать в словаре?

– Не надо, не стоит… Я знаю, что оно значит. Angelicos testes Christi переводится как плащаница. Еще ее называют погребальным полотном. Если не ошибаюсь, последние четыреста лет она находится в Италии.

– В храме святого Иоанна Крестителя?

– Это тоже отмечено на карте? – догадался я.

Лисса кивнула.

– Католическая церковь считает Туринскую плащаницу, в которую было завернуто тело Иисуса, подлинной, – ответил я на ее немой вопрос.

– А вы так не считаете? – вкрадчиво переспросила она и смешно поморщила нос.

– Как ты уже поняла, я прагматик, поэтому привык во всем убеждаться на собственном опыте.

– Наверное, мне тоже стоит придерживаться такой философии, – хмыкнула самодовольно дочь Беккера. – И все же отец слишком самонадеян, если решился в такое ввязаться. А что насчет подлинности плащаницы? – развела руками она.

– Скажем так, мировые эксперты не первый десяток лет спорят о достоверности ее происхождения. Однако несомненно, это настоящее чудо, возникновение которого до сих пор никто не может объяснить.

– Хотела бы я на нее взглянуть. А как насчет этого? – вырвала у меня из рук листок девушка, чтобы прочесть следующий абзац. – «Sancti grail» – это же никак иначе Святой Грааль! – произнесли мы одновременно.

– Разве он существует? – склонив голову набок, она взглянула на меня, почти не моргая.

– К сожалению, и по сей день точно не ясно, что стоит воспринимать за истинный артефакт. Если в кельтских и нормандских легендах он трактуется как чаша, то в некоторых средневековых произведениях его описывают как некую драгоценную реликвию. Однако Католическая церковь признает именно тот Грааль, что хранится в Валенсии, в Кафедральном соборе. Посмотрим, обозначил ли Питер его на карте, – и мы с Лиссой буквально столкнулись лбами, спеша вновь изучить схему.

– Действительно, вот он, в Испании, – указала девушка на план местности. – Испивший из чаши получит прощение грехов и вечную жизнь, – задумчиво сказала она и расплылась в мечтательной улыбке.

– В некоторых версиях Святой Грааль часто используется в переносном смысле как обозначение какой-либо заветной цели, недосягаемой или труднодостижимой, – тяжело сглотнул я.

Лисса выглядела потрясенной. Ее глаза вспыхнули догадкой, а затем взгляд скользнул снова по карте, остановившись там, где Беккер отметил Израиль.

– Что же тогда находится в Иерусалиме? – непонимающе поинтересовалась она.

Этот вопрос застал меня врасплох, и я не знал, что ответить.

– Считается, что первая масонская ложа была создана при Храме царя Соломона, – предположил я первое, что пришло мне на ум. – Согласно легенде, возникновение тайного общества восходит к временам его правления.

– А что насчет этих знаков? – подалась девушка вперед, указывая на лист в верхнем правом углу.

Ее пыл и любознательность вновь заставили меня растеряться.

– Многие символы позаимствованы масонами из разных религиозных традиций – в основном из Древнего Египта, иудаизма и христианства, – пояснил я. – Эти астрономические изображения нередко встречаются в современных храмах.

– Неужели отец вынужден скрываться от религиозных фанатиков? – скрестив руки на груди, поежилась Лисса.

Я опустил взгляд и на внутренней стороне левой кисти нащупал вытатуированный черный символ – четырехлистник. Его история уходила корнями в Средневековье, а смысл был понятен лишь мне.

– Да, – бесцветно ответил я, горько вздохнув, стараясь скрыть бурю, разрывавшую меня изнутри.

– А как насчет Моцарта и Гёте? – спросила она, добравшись до последней страницы блокнота, которую я хотел утаить. – Как они со всем этим связаны?

– Пока не могу сказать, – прохрипел я, отбирая личную вещь лучшего друга.

Собственный голос мне показался чужим. Я подскочил с места и начал метаться по комнате. Мне нужно было время, чтобы подумать.

– Пожалуй, на сегодня достаточно, – рявкнул я.

Девушка посмотрела на меня с недоумением.

– Ты проделала колоссальную работу, – благодарно приобнял я ее, чуть смягчившись. – Теперь нам нужно отыскать твоего отца. Но перед этим тебе следует отдохнуть, – словно оправдываясь, выдавил я из себя.

– Да, пора бы уже с этим заканчивать, – насупилась Лисса, бросая недовольный взгляд на бумаги. – Тем более, не хотелось бы заставлять волноваться Сюзетту.

– Ты права, так будет лучше. Буду ждать тебя завтра. Возможно, Питер вскоре свяжется с кем-то из нас, – добавил я отстраненно. – Поэтому лучше, чтобы ты была дома.

Когда дочь Беккера ушла, я вновь задумался о том, как моему другу удалось раздобыть столь ценные документы. Особенно не давало покоя, каким образом у него оказалась переписка Моцарта и Гёте.

В целях безопасности я не стал показывать письма Лиссе, решив сначала разобраться во всем самостоятельно. Но, перечитывая их снова и снова, я все яснее понимал, что в одиночку сложную шифровку не разгадать. Здесь нужен был специалист.

Я посмотрел на часы и ужаснулся: было уже давно за полночь. Я решил отложить все заботы на завтра, но сон все не шел. Меня неотступно тревожила мысль: где мой товарищ и как скоро он даст о себе знать?