Глава 7

«Самое стрёмное, что вот сидишь ты в темноте, тебя одолевает жестокий тремор, трясёт всего и никак это не остановить. Сердце то стучит, то нет, жутко сдавливает в груди, и такое ощущение, что вот-вот и всё, конец близок. Есть ты не можешь, хотя вроде бы и хочешь, выпить воды только и сразу блевать, хотя уже и нечем. Пот то горячий, то холодный, льётся с тебя градом без остановки. Сон по пять-десять минут и кошмары, одни кошмары… Кто-то стучит к тебе в окно, хотя ты на восьмом этаже, но стук не прекращается. Вот кошка скребёт мебель и пол. Стоп, у тебя нет кошки, откуда тогда этот звук? Через все это я проходил много раз, но потом, спустя какое-то время, все повторяется. Даже если ты не пил год-два-пять-десять, всё может вернуться в один миг»

Натка налила себе чаю, бросила перед печью плюшевый плед, тот самый, который передали ей из лабы в последней посылке вместе с другими неизвестно чем заслуженными ништяками, села на него, и стала заворожённо глядеть в огонь. Перед этим она прибралась в избе: начисто выскребла пол, разложила вещи по своим местам, протёрла стол и подоконники, даже поменяла постельное бельё, хотя уж в этом-то точно никакой необходимости не было, ведь скорее всего сегодняшний день будет последним из тех, что она проведёт под этой крышей. Недолго же довелось побыть владелицей недвижимости…

На улице заскрипел снег под чьими-то шагами, и Натка напряглась всем телом, но не пошевелилась. Если идут за ней, то дёргаться нет смысла, лучше лишние секунды посидеть в печном тепле под уютное потрескивание огня, попытаться впитать в себя и навсегда запомнить ощущение того, что ты дома. Вряд ли ещё когда-нибудь у неё будет дом.

Но шаги удалились вверх по улице и стихли, и Натка снова обхватила ладонями горячую чашку, удовлетворённо отметив, что наверняка успеет допить чай, в который вбухала по здешним меркам непозволительно много сахару. Будет обидно, если он останется остывать вместе с опустевшей избой, когда её заберут в лабу на беспрерывные тесты, как недавно забрали Клима. В том, что это случится, она не сомневалась после того, как деревенские сегодня обошлись с Никодимом. Ведь кто их на это подбил, кто был зачинщицей скандала? Кто пришёл в церковь и спровоцировал самосуд над местным попом?

Хотя какой самосуд? Громко сказано. Так, небольшая публичная порка, доставившая массу унижения Никодиму, и мстительное удовольствие всем остальным. Кроме, пожалуй, Раи, которая раньше остальных сообразила, какими последствиями всё это может грозить.

Пока развеселившаяся толпа прихожан гнала своего батюшку вниз по улице (он смешно семенил, повизгивал от холода и страха, ежесекундно поскальзывался, но каким-то чудом оставался на ногах) Рая удерживала за руку бывшего мужа, рвущегося присоединиться к наказанию.

– Куда, дурень?! – увещевала она, – В лабу на бессрочное захотел? Окстись, у тебя скоро ребёнок родится! Думаешь, твоя белоручка одна справится?!

Это возымело действие. Борис длинно и витиевато выругался, но оставил попытки пуститься в погоню за Никодимом, лишь с бессильной яростью смотрел, как тот, подгоняемый пинками своей паствы, быстро приближается к берегу Реки.

– Хоть бы под лёд провалился, падаль!

– Да не дай бог! – перекрестилась разумная Рая, – Тогда халаты со всех спросят! И не потому что Никодима пожалеют, а чтобы урок был. Скажут – сегодня попа утопили, завтра проверяющего порешат? Не дело!

Натка приблизилась к ним. Бурлящий гнев остыл на уличном холоде, и теперь она чувствовала себя виноватой.

– Борь, я не знала, что Марина тебе не рассказывала про то, как её Никодим избил. А то бы никогда…

Борис отмахнулся.

– Да я и сам догадывался. Не зря же Маришка его всегда так ненавидела, аж зубами скрипела. Да и характер у неё… очень даже верю, что она его первая поленом пришибла. Но всё равно убил бы гниду! Ишь, как скачет!

Никодим достиг Реки, спрыгнул на лёд, и теперь действительно резво скакал, устремляясь к противоположному берегу – видать мороз уже не на шутку кусал упитанные поповские телеса. Толпа прекратила преследование и азартно улюлюкала ему вслед.

– Ох, быть беде! – покачала головой Рая, – Как бы нам всем теперь гайки не завинтили по самое не балуй. А то ведь сначала Клим Никодима чуть не придушил, теперь вот его ещё по морозу голышом погнали!

– Жаль, что и правда догола раздеть не додумались, – не проникся её тревогой Боря, – А лучше бы связать, да по темноте в прорубь опустить. И знать ничего не знаем.

– Грех даже думать такое! – строго сказала Рая, и Борис как-то сдулся. Покосился на бывшую жену, поскрёб щетину на подбородке.

– Пойду я. Маришка ждёт.

Рая не стала с ним прощаться, сразу повернулась к Натке.

– Ты тоже иди от греха подальше! Авось обойдётся… хотя Никодим всё равно халатам расскажет с чего всё началось…

Они одновременно посмотрели вслед попу. Он уже был на полпути к другому берегу, и, судя по летящему из-под ног снегу, торопился, как мог. Натка даже почувствовала к нему толику жалости – мороз стоял нешуточный.

– Доберётся, – успокоила, угадавшая её тревогу Рая, – Ещё злее будет! Может и правда вышло бы лучше, если б в какую полынью ухнул, прости Господи…

А несколькими минутами позже и у Натки появились те же мысли, одновременно с осознанием тяжести своего проступка. Она медленно шагала вверх по улице и гадала, как же так получилось, что её желание просто посмотреть в глаза Никодиму и высказать всё, что она думает о его роли в незавидной судьбе Клима, обернулось таким беспределом? Сколько же сжатого в пружину гнева накопилось в колдыровцах, если им хватило нескольких произнесенных вслух обвинительных фраз, чтобы он вырвался наружу?

Она пришла домой, и начала наводить там порядок, постепенно смиряясь с мыслью о неизбежности наказания. Это оказалось нетрудно, в конце концов все они тут давно покорились своей участи. Может быть, так выйдет даже лучше? Не придётся влачить долгие годы существования в страхе перед очередным вызовом в лабораторию…

Одновременно с завершением уборки за окнами стемнело. Снаружи стояла тишина и Натка каждой клеточкой тела чувствовала повисшее над деревней напряжение. Её соседи сейчас сидели под крышами своих домов и тоже ждали неизбежных последствий сегодняшнего происшествия. Но ведь не станут же халаты наказывать всех! Или станут? И сможет ли она как-то помочь остальным, взяв вину на себя, назвавшись зачинщицей расправы над Никодимом, сказав, что гнать его через Реку без верхней одежды было её идеей? Стоит попробовать, терять ведь наверное всё равно нечего?

Допить бы ещё божественно-сладкий чай, сидя на пледе перед пылающим зевом печи, а там будь что будет.

Чай допить не дали. Очень скоро на улице снова завизжал снег под чьей-то тяжёлой поступью, и на этот раз шаги не прошли мимо. Натка не пошевелилась. По-прежнему сидя спиной ко входу и сжимая в ладонях ещё горячую кружку, она слышала как заскрипело крыльцо, как в сенях кто-то затопал ногами, стряхивая с них снег (какая неуместная аккуратность!), как распахнулась дверь, впустив в жарко натопленную избу поток холодного воздуха… но не стала оглядываться даже на звук чужого дыхания за спиной, только съёжила плечи.

А пришедшие почему-то не торопились. Никто не пытался ни схватить её, ни поднять на ноги строгим окриком, ни даже просто пройти дальше порога. Секунды тянулись, кружка грела пальцы, огонь гудел в печи, и наконец, когда Натке стало казаться, что в избе кроме неё никого нет, она не выдержала и медленно обернулась.

У дверей, в своей серебристой куртке с откинутым с головы капюшоном, стоял Генерал.

Непозволительно и расточительно сладкий чай всё-таки пропал, уж такова была его судьба – он пролился Натке на колени из кружки, вдруг накренившейся в задрожавшей руке.

Она вскрикнула. Не от обжёгшей кожу горячей жидкости, но от вида незваного гостя, о котором не думала уже несколько часов подряд, чего, кажется, ещё не случалось с момента их знакомства.

– Ты?!

Генерал улыбнулся и слегка развёл руками, словно извиняясь за то, что это и вправду он.

– Чего надо?!

Нет, Натка не хотела быть грубой. Она бы реагировала совсем иначе, будь у неё хоть несколько секунд, чтобы подготовиться к такой встрече. Но этих секунд не было, и поэтому резкий вопрос сорвался с губ раньше, чем она успела прикусить язык.

Генерал не обиделся. Он запустил руку в карман, вынул оттуда белый прямоугольник, и протянул его перед собой, как пропуск.

– Вот. Я получил твою просьбу.

Она узнала глянцевый лист бумаги, украшенный силуэтами снежинок ещё до того, как разглядела на нём строчку слов, выведенную её собственным почерком. Ах да… желание. Просьба простить Клима и вернуть его обратно в деревню. И почему только теперь стало понятно, насколько глупо и наивно было ждать чего-то от этой затеи? Всё равно что писать настоящему Деду Морозу!

– Возвращаешь с отказом?

– Мне можно войти? – Генерал смотрел почти робко, словно и не был хозяином здешних мест, словно не мог казнить или миловать одним движением бровей.

– А разве я могу тебе запретить?

Врать он не стал. Пожал плечами, снял куртку, потом посмотрел на недавно вымытый, сияющий чистотой пол, и разулся. Натка неохотно поднялась, досадливо поморщилась при виде разлитого чая, подобрала опустевшую кружку, двигаясь медленно, словно через силу. Неожиданное появление того, кого она уже не чаяла увидеть, выбило её из колеи – ошарашенный мозг заметно подтормаживал. А потом и вовсе отказал, когда Генерал вдруг стремительно надвинулся на неё, заключая в объятия.

Она замерла с остановившимся взглядом, безвольно повисшими вдоль тела руками, и абсолютной пустотой в голове. Не было ни удивления, ни радости, ни былой обиды. Разве что лёгкая досада на такое внезапное и грубое нарушение её внутреннего пространства.

– Как ты, милая? – шепнул Слава, и Наткины волосы шевельнулись от его близкого дыхания, – Я скучал.

Скучал? Он скучал, не удосужившись ни разу навестить её?! Ладно, допустим в лабе это было невозможно, всё-таки существует и здесь своя профессиональная этика, свои порядки, которые наверняка не может нарушить даже генеральный директор, но что мешало ему прийти потом?! Потом, когда она в глубокой послезапойной депрессии сутками лежала одна-одинёшька в пустой избе, безучастно наблюдая, как за заиндевевшими окнами серый свет короткого дня сменяется долгой темнотой полярной ночи? Тогда его появление стало бы чудом, спасением, компенсацией за все страдания в лабе, мгновенным возвращением кристальной Ясности!

А чем оно может стать сейчас?

– Ты пришёл за мной? Я должна идти на тот берег?

Чувствуя, что Натка не отвечает на его объятия, Генерал чуть отстранился, заглянул ей в глаза.

– Ты решила, будто я здесь из-за этого дурака Никодима? Что хочу наказать тебя за него?

– А разве нет?

Слава закатил глаза, но поскольку Натка продолжала смотреть настороженно и вопросительно, терпеливо пояснил:

– Никакой твоей вины в произошедшем я не увидел. Объективно ты Никодима пальцем не тронула, и даже не была среди тех, кто гнал его на берег. Можно конечно придраться к тому, что именно с тебя начался конфликт, из которого всё это и вылилось, но я придираться не стану. И наказывать тебя не стану.

– Почему?

Генерал улыбнулся ей снисходительно, как глупому ребёнку.

– Потому что ты мне симпатичнее Никодима. Намного симпатичнее. Сказать начистоту – в этой ситуации я довольно пристрастен.

Натка высвободилась из кольца его рук и отвернулась. Слова, которые ещё недавно она встретила бы с неуёмным душевным ликованием, которое вряд ли сумела бы скрыть, теперь прозвучали неуместно, наиграно, и не вызвали ничего, кроме недоумения.

Перехватив её пустой взгляд, Генерал перестал улыбаться, отвёл глаза.

– Я понимаю. После того, что тебе довелось пережить в лаборатории, ты имеешь полное право меня ненавидеть. Но позволь хотя бы объяснить?

– А я могу запретить? – снова спросила Натка, и на этот раз получила утвердительный кивок.

– Можешь. Если ты скажешь мне уйти, я сию же минуту уйду, и больше ты меня не увидишь. Но это не отменит моего решения не наказывать тебя за сегодняшнее происшествие, об этом можешь не беспокоиться. Мне уйти, милая?

Если бы он просто спросил уйти ему или нет, Натка бы ответила эхом к последнему слову – уйти. Но Генерал добавил «милая», и это подтопило обволакивающий её кокон ледяного равнодушия, посеяло смятение в душе, заставило промедлить с ответом, и в итоге – изменить его.

– Нет, подожди…

По лицу Славы скользнула едва заметная удовлетворённая улыбка, и Натка поторопилась добавить, показав глазами на бумажный прямоугольник, который тот до сих пор держал в руке, – Ты же ещё не сказал зачем пришёл.

– Ах да! Ты просила за Клима, ты потратила на него своё новогоднее желание. Могу я узнать, почему?

– Я… мы… – Натка мысленно заметалась, но вовремя сообразила, что Никодим наверняка уже рассказал в лабе всё, что только можно, и таиться бессмысленно, – Мы хотели пожениться.

Взгляд Генерала стал колючим.

– Вот как? Помнится, ты говорила, что не хочешь замуж.

Натка беспомощно развела руками.

– Не хочу. Но ещё больше не хочу обратно на тесты, вот мы с Климом и подумали, что можно попробовать ребёнка… и то я точно не решила, только сказала, что подумаю. Но он зачем-то пошёл в церковь, стал просить Никодима нас обвенчать, а Никодим…

– …ответил, что ему нельзя этого делать, – закончил фразу Генерал, и кивнул сам себе, словно подводя какой-то итог, – А знаешь почему? Потому что я запретил.

Натка вдруг поняла, что они уже долго стоят друг перед другом посреди избы, оба напряжённые, как хищники перед схваткой… и почувствовала себя неловко. Передёрнула плечами, отошла в сторону, присела у печи, словно задумавшись – не подкинуть ли дров, а на самом деле пряча от Славы порозовевшее лицо. Ей показалось, или он… ревнует? Конечно здешний генеральный директор мог запрещать что угодно по какими угодно причинам, но она, имея довольно богатый опыт отношений с мужчинами, умела распознать ревность даже в самых зачаточных её проявлениях. Так неужели…

– Не спросишь зачем? – Слава снова приблизился и остановился за её спиной.

– Зачем? – послушно отозвалась Натка, готовясь услышать либо неизвестную ей, и скорее всего неприятную правду, либо какую-нибудь глупую ложь, которой мужчины обычно пытаются прикрыть свои слабости, не понимая, что так выглядят ещё уязвимее.

Но Генерал удивил её.

– Я приревновал, – признался он ровным голосом, – Это смешно, знаю. Между нами не может быть ничего серьёзного, ты сама это понимаешь. И, если уж быть абсолютно честным, то после той ночи, которую мы провели вместе, я больше не собирался приближаться к тебе. Извини. Я знал, что тебя забрали на первые тесты, знал в подробностях о том, как они протекают – это же моя работа. Знал, что потом ты уже сама не захочешь меня видеть, но не мог тебя забыть. Не мог перестать думать о тебе. И когда мне сказали, что Клим просил Никодима обвенчать вас, я…

Генерал перевёл дыхание, а Натка замерла на корточках перед печным зевом, глядя в постепенно угасающий там огонь, вся обратившись в слух.

– Я запретил Никодиму проводить это венчание. Ужасно непрофессионально, но кто мог мне помешать? Буду откровенным до конца – меня разозлила мысль о том, что ты собираешься замуж, ведь прошло совсем мало времени с тех пор, как мы… а мне тогда показалось, что я тебе небезразличен. Даже более, чем просто небезразличен, если ты понимаешь о чём я.

– Понимаю, – Натка тоже решила быть откровенной, и по-прежнему пряча лицо, призналась, – Ты прав, я тогда действительно… увлеклась тобой.

«Увлеклась тобой» – дурацкая какая-то фраза, слишком книжная и сухая, не отражающая и тени обуревающих её эмоций, но почему-то обрадовавшая Генерала. Его голос потеплел.