«Работа в Швеции, склад при заводе. Требования: мужчины, женщины, семейные пары. Ответственность. Данный склад находится при заводе. Что входит в ваши обязанности. Работа не сложная! Нужно сортировать и упаковывать товары, собирать дисплеи по инструкции. Заработная плата составляет 17,8€ нетто (чистыми), от 2800–4800 евро/мес. Работа по 8–10 часов, 5 дней в неделю (возможны рабочие субботы). Вас обеспечивают жильём: условия достойные, есть всё необходимое для жизни и отдыха, по 3–4 чел. в комнате, оплачиваете из ЗП 260 евро. Документы стоят 880 евро. Частичная предоплата (половина суммы)».

Я расчесала ногу до крови и снова пошла в душ. Вода немного снимала зуд, но потом всё начинало чесаться с новой силой. Невыносимо раздражал монотонный рэп за стенкой.

«Робота на рибній фермі по вирощуванню карпа потрібні чоловіки жінки місто Мура. Функція роботи чистка басейнів реагентами, годівля риби, наповнення киснем води. Робота не тяжка. Оплата праці 120 шведських крон на годину, 8-год. робочий день. 6 днів на тиждень. проживання платне 2500 шведських крон за місяць в опалювальний період в неопалювальний період 1500 шведських крон. Виїзд на роботу 26 серпня. можна їхати на 3 та 6 місяців, робота офіційна виплата заробітної плати на банківську карту два рази на місяць. Оплата за працевлаштування та дорогу із першої з. п. По біометрії без візи та листів відрядження на роботу не беру».

Я дала на «Шведской пальме» объявление сама: «Женщина, 35 лет, ищу любую работу или подработку в Стокгольме». Но получила только одно письмо:

«Dobrij denj. Izvinite esli ja vas bespokou takim sposobom. Ja ishu devushku s katoroj inogda mozhno vstrechatsa, dnevnoe vreme, nemnogo mogu pomoch ekonomicheskij. Ja neploho viglizhu, strojnij, uhozhonij, zhivu v svedcii bolshe 30 let, rabotau s komputornimi sistemami. Esli u vas estj interes pozhalusta pishite. Inachi ishe raz izvenausj i polnostu ponimau esli vam takoe nepodhodit».

Я спросила, больше из любопытства, где мы будем встречаться и о какой сумме идёт речь.

«Edinstvinnoe mesto gde moshno vstrechatsa eto naverno gostinica esli u vas netu drugoe predlozhenie. Ekonomicheskaja pomosh nu eto kak poluchitsa, esli ja mogu tam otlozhitj nemnogo v mesats tichu kron mozhit bitj ili poltori, nu naprimer».

В Швеции проституция запрещена, но все знают, что девочек можно найти в некоторых тайских салонах. Правда, там 1000 крон платят за час, а не за месяц.

Когда вечером вернулась Рита, я сидела в комнате на полу и мазала себя найденным в холодильнике маргарином.

– Ты чего, Москва? – прикрикнула она на меня. – Совсем тронулась?

Я показала ей свои пятна.

– А, ну это клопы, – тут же сказала она.

– Клопы? Какие ещё клопы?

Клопов я встречала только у Чехова в рассказе «Ночь перед судом», да ещё у Толстого о них что-то было.

Рита вздохнула:

– Изнеженная ты такая, Москва, что просто бесишь.

Она бросила сумку и пакет с продуктами на диван и свернула моё одеяло.

– Помоги, – крикнула она, приподнимая матрас.

Мы кое-как спустили его вниз, застревая на лестничных пролётах, и я разглядела на нём пару раздавленных клопов. Матрас и одеяло оставили у лифта – лень было тащить дальше.

Рита сделала раствор соды, которым я промыла укусы, и сбегала в аптеку за мазью. Укусы чесались ещё несколько дней, всё меньше и меньше. Через две недели и следы на коже пропали, как и не было.

В арабском магазинчике в соседнем доме мы спросили средство от клопов. Продавец достал из-под прилавка бутылку – на самодельной этикетке клоп был нарисован в окружении арабской вязи. Втроём с Ритой и Славяной мы вынесли мебель в коридор и обработали стены, полы и плинтусы.

– Опять у нас клопы? – равнодушно спросил молдаванин Слава и, не дождавшись ответа, закрылся в ванной.

Славяна сказала, что все мигрантские районы кишат клопами. Кто-нибудь выбросит диван или матрас, другой подберёт и принесёт клопов к себе. Так они и разбегаются по всему Стокгольму.

– Может, на Сёдер их подкинем? – зло предложила я. – Пусть богема тоже чешется.

Рита, запрокинув голову, расхохоталась.

– А что, Москва, выпить не хочешь? – спросила она, и я услышала в её голосе нотку дружелюбности.

– Хочу. Очень.

Рита достала большую бутыль вишнёвой наливки, Славяна нарезала хлеб и открыла рыбные консервы, кильку в томатном соусе. В магазине ICA рядом с домом, сказала она, есть полка с русскими продуктами – килька, солёные огурцы, тушёнка, хрен, жареные семечки. Мы сели в нашей комнате прямо на полу – стульев на всех не хватало.

– Сколь! – чокнулись мы кружками.

Они спросили, что я делаю в Швеции. Я сотый раз повторила свою историю, в подробностях рассказав про пытки. Но Славяна с Ритой не стали жалеть меня, как остальные, а громко расхохотались.

– Что, серьёзно? «Звонок Путину», так и называется? – смеялась Рита. – Обалдеть, вот же остряки.

– Мне вообще-то было больно, – обиделась я. – Очень. Я теряла сознание. У нас следаков так и зовут – «электриками».

Но они продолжали хохотать. Рита затряслась в судорогах, изображая, что её бьют током, а Славяна звонила в воображаемый телефон, приговаривая: «Алё, Владимир Владимирович?» В конце концов и я засмеялась.

– А вы как тут оказались? – спросила я.

– Как все. – Славяна положила кильку на хлеб. – Работать приехали.

– И где ты работаешь?

– В соцслужбе, к старикам хожу, задницы подтираю, продукты ношу.

– И как?

– Ну как, как. Лучше, чем раньше. Я два года жила в одной семье, сидела там с дедом. Они были небедные, семья эта, два больших особняка по соседству, в Наке. Я жила вдвоём с дедом, убирала, стирала, ухаживала за этим старым козлом, развлекала его.

Она показала рукой hand job.

– А сколько же ему было, деду?

– Почти девяносто. Не ходил уже, но каждый день просил, чтоб я ему там потеребила.

Я почувствовала подкатившую тошноту.

– Почему ты не пожаловалась его родным?

– Чтоб меня уволили? Или заложили полиции как нелегалку? Может, они в курсе были, плевать им на меня, я же говорящее орудие труда, человек второго сорта. К тому же старик мне за это хорошо приплачивал, а мне деньги домой отсылать надо. Зато за это время я подучила шведский и получила разрешение на работу.

– Она тут у нас одна такая легальная, – сказала Рита.

Мы чокнулись и опрокинули кружки.

– Русских тут что-то не любят, а украинцев как? Всё-таки Швеция за Украину, санкции против России поддержала и всё такое.

– Санкции-хренанции, – огрызнулась Рита. – А на погранконтроле битый час мурыжат, издеваются, допрашивают, будто ты преступница какая-то. Русских-то впускают, а нас – нет. «Цель приезда, цель приезда, зачем вы приехали, что вам надо в Швеции, почему вы сюда хотите, что вам тут надо, а деньги-то у вас есть, а вы уверены, что ваших денег хватит, это очень дорогая страна, может, вам стоит поехать в другую, раз у вас нет серьёзной причины для визита», и так без остановок. Сами-то к нам свободно приезжают, их уже в Борисполе в жопу целуют от радости, здравствуйте, гости дорогие, спасибо, что приехали. Они там ходят по дорогим ресторанам, для них же всё копейки, чувствуют себя богачами среди нас, нищебродов. Запомни, если хочешь и дальше тут жить, что слова в Швеции – это одно. А на деле – всё наоборот. И улыбки эти пластмассовые, и приветливость – всё ложь. Никому ты тут не нужна, никто тебе тут не рад, и все эти Refugees welcome – ложь, и больше ничего. Знаешь, почему мигранты уважают антимигрантскую партию «Демократы Швеции»^[8]? Потому что те честные. Что говорят, то и думают. Мол, валите отсюда, понаехавшие, мы вас не хотим. А остальные думают то же самое, только ещё и лгут. Лицемеры грёбаные.

– Ты не обращай внимания, – махнула рукой Славяна. – У неё только язык злой, а сердце доброе.

– А что, включи шведские новости – там про Донецк, про украинские деревни без воды и еды, про угрозу со стороны России, «рюссен коммер» и всё такое. А знаешь, что говорят в Миграхунке? Что, по их данным, в Украине нет войны. Есть конфликт, и он идёт только в двух областях. А страна безопасная, жить можно. Так что если вам не нравится, когда ваш дом из «Града» херачат, можете просто переехать. А куда? Это тут беженцам дают жильё и пособие. А у нас ещё и в спину тебе плевать будут. Вот, мол, припёрлась к нам, даунбасска, или лугандонка, ехала бы к своему Путину.

– Ты что, из Донецка?

– Да нет, из Винницы. Но первое время косила тут под донецкую. Не помогло, раскусили быстро.

Рита работала без разрешения: убиралась в квартирах за сто крон, нанималась на сбор ягод, бралась за любые приработки, что только подвернётся. Я смотрела на её руки, и они, казалось, пришиты от другого тела. Сама она была молодая, с мягкими славянскими чертами и белой кожей, а руки – огрубевшие, с узловатыми пальцами и короткими, грязными ногтями.

Уже изрядно пьяные, мы отыскали в кладовке запасной матрас. Кое-как дотащили его, несколько раз со смехом грохнувшись.

Из другой комнаты выглянул мужчина:

– Да заткнитесь ви вже!

– Девочки, вы такие хорошие, – обняла я их, когда мы наконец-то уложили матрас и кое-как постелили постель – бельём со мной поделилась Славяна. – Я вас люблю.

Мы открыли окно и закурили.

– Fuck you, Sverige! – закричала Рита. – Fuck you!

Я испуганно прижала ладони к лицу:

– Ритуся, не надо!

– Да ладно, – отмахнулась она. – Тут и шведов-то нет.

– В том-то и дело, – сказала Славяна. – Шведы – они мягкие, понимающие. Подумают про себя, конечно, – «азюлянты грёбаные», но так, добродушно, незлобно. А мигранты выслужиться хотят, они-то первыми своих и закладывают.

– Девочки, а давайте «Катюшу», – прикурила я сигарету от другой.

Мы нестройно затянули: «Расцветали яблони и груши…» Вдалеке, дома через три, кто-то стал громко нам подпевать.

– Рюссен коммер! – закричала я.

– Рюссен коммер! – закричали мы вместе. – Мы ломим, гнутся шведы!

Упав на кровать, я уснула, не раздеваясь, и спала как ребёнок.

* * *

Рита подсказала, с кем поговорить по поводу работы. Здесь же, в Якобсберге, жила украинка из Луганска, Марина, которая набирала бригады разнорабочих для ферм. В моей карте LMA был седьмой пункт, дававший право на работу. Он был у всех, кто подтвердил свою личность при подаче заявления в Миграционное ведомство, а не врал, что потерял документы.

Марина жила на нашей улице, через дорогу, в таком же многоквартирном доме, как наш. Я позвонила, потом постучала, но никто не открыл. Мне показалось, что, когда я подошла, из-за двери доносились разговоры, но как только нажала на звонок, всё стихло. Я набрала номер Марины, сказала, что адрес мне дала Рита и я стою у неё под дверью.

Она тут же открыла.

– Ну кто так приходит, без предупреждения! – сказала она, запуская меня.

Марине было за пятьдесят. Полная, пышногрудая, в коротком леопардовом платье, со следами былой красоты на одутловатом лице.

– Чай будешь, малыш? – по-матерински спросила она и, не дожидаясь ответа, поставила чайник. – Ну что, чем тебе помочь?

Я показала ей LMA-kort.

– О, да ты уже не малыш, – протянула она, увидев год моего рождения. – Ну, что могу тебе предложить. Сбор клубники. Работа на месяц, 8 крон за килограмм, в день от ста крон будешь зарабатывать. Опытные сборщицы у меня по 500 крон в день делают. Работа с четырёх утра и до двенадцати. Потом свободна. Если надо, жильё даём. 2000 крон в месяц, без питания. Или будешь ездить каждый день. Это недалеко, в сторону Уппсалы.

Она заварила травяной чай, достала банку клубничного варенья.

– А есть ферма на Лидиньгё. Полчаса от метро «Рупстен». Овцы, свиньи, козы, лошади, маленький коллектив, чистый воздух, только навозом воняет.

– И что там надо делать? – поморщилась я.

– Убирать за животными, мыть их. Гнать стада на выпас и обратно. Чистить хлев. В общем, делать всю грязную работу. Кроме фермеров, там работают пять помощниц, все наши. Казахстан, Украина. Хозяева хотят взять на лето ещё одну. И чтобы документы были в порядке.

Между свиньями и клубникой я выбрала второе.

– Ну, смотри сама, – пожала плечами Марина. – Работа тяжёлая. Оплата раз в месяц. Никаких авансов. Приступить можешь завтра. С тебя две тысячи крон.

– За что? – растерялась я.

– Как за что? За работу! Попробуй найди тут что-нибудь сама.

Я сходила домой и принесла Марине две тысячи крон, чуть меньше двухсот евро. У меня оставалась ещё тысяча, плюс должен был прийти платёж от Миграционного агентства.

По дороге домой я чуть не расплакалась. У меня было чувство, будто я неосторожно ступила на гнилые доски, пол подо мной рухнул и я провалилась куда-то вниз, в грязный, тёмный подвал. Но потом вспомнила сообщение «Руси Сидящей», что Лысый пожаловался на пытки в тюрьме, представила зону в Коми, инструктаж перед этапом, когда заключённых учат, как заправлять постель и представляться по форме, называя имя, номер и статью, по которой осуждён, и меня тут же отпустило.

* * *

У станции Якобсберг толпились чернокожие подростки. Араб с четырьмя маленькими детьми что-то кричал в телефон, пытаясь при этом приглядывать за разбегающимися в разные стороны мальчишками. Две пожилые шведки шли, опираясь на ходунки, и о чём-то спорили, перебивая друг друга. В подземном переходе меня пихнул в плечо парень, попытавшийся залезть в карман, но я его оттолкнула. Когда приложила проездной, девушка в хиджабе, прижавшись ко мне, прошла со мной. Турникет запищал, и створки сомкнулись ударив её по спине. Она со всей силы толкнула меня, чтобы я шла быстрее.

Ехать до Уппсалы пришлось на последней электричке в 23.42. Билет покупать не стала, в два конца он стоил почти 200 крон. На вокзал приехала в час ночи, и у меня было несколько часов, чтобы добраться до фермы. Пешком было как раз два часа. Можно было доехать на автобусе – он шёл 15 минут. Но погода была хорошая, хотелось сэкономить на билете, да и время нужно было на что-то убить. Это было ошибкой. Пока дошла до фермы, я уже порядком устала, захотелось спать, а рабочий день, точнее, утро, ещё и не начался.

У фермы меня встретил бригадир Иван, судя по говору, из Украины. Он поздоровался и больше не сказал ни слова. Мы так и стояли молча, ждали, пока на «газели» с польскими номерами не приехали остальные сборщицы.

Иван быстро объяснил, как нужно работать.

– Вот это твоя тележка. Клубнику собираешь по коробочкам, – он показал картонную коробочку, в каких шведская клубника продаётся в магазинах и на уличных лотках. – Коробочки ставишь в ящик. Когда весь ящик заполнен, приносишь его ко мне на пункт приёма. И собираешь дальше. За каждый ящик 52 кроны.

Мне показали мои грядки. Есть ягоды было нельзя, но я всё равно тайком это делала. В ящик умещалось двадцать картонных коробочек. На них было написано «Шведская клубника». Когда я понесла первый ящик на тележку, чувствовала, как страшно ноют руки, плечи, спина.

– А вы откуда? – спросила я женщину, работавшую на соседнем ряду.

– Со Станицы Луганской. А ты?

– Из Москвы.

– С Москвы? – протянула она, посмотрев на меня с интересом. – А вы-то чего сюда едете, с Москвы? У вас такие зарплаты, говорят, огромные.

– Я беженка. Политическая.

Женщина только махнула рукой.

– Как сюда-то попала?

– Знакомая пристроила. А вы?

– Через Львов приехала. Весь год копила. В прошлом году меня кинули, на своих работала, они не заплатили. Что с людьми жизнь делает, скажи, что они своих же, православных, и кидают.

– А копили на что?

– Ну как на что? 380 евро за то, чтобы работу дали. Из Львова в Бронницу поехали, туда доехать – 1800 гривен, там неделю в хостеле жили, пока вся бригада не собралась. Потом паром. И на всё гроши нужны.

– 1800 гривен – это сколько в евро?

– Где-то 60. Теперь вот отработать всё это нужно. Ладно, хватит болтать, собирать давай.

В восемь утра у нас был часовой перерыв на обед. Кроме этого, было ещё два пятнадцатиминутных перерыва, чтобы сбегать в туалет или перекурить, или и то, и другое одновременно. Третий раз отлучаться было нельзя, за это штрафовали на 50 крон.

Женщины вытащили из сумок контейнеры с едой, консервы, хлеб. На банках было написано по-украински, значит, они привезли их с собой. У меня ничего не было, я даже не подумала, что надо будет взять, а есть хотелось, и от клубники ныл живот. Я надеялась, что кто-нибудь меня покормит, они мне все в матери годились. Но никто ничего не предложил. Тогда я ушла к теплицам и, спрятавшись между ними, просто растянулась на земле. Можно было, конечно, зайти внутрь и сорвать какой-нибудь помидор, но овощей совсем не хотелось, к тому же я боялась нарваться на штраф.

Когда работа закончилась, я еле на ногах держалась.

– Глянь на неё, – указала на меня та, что работала рядом. – Совсем хилая, помрёт сейчас.

– Эй, гарнюня, ты куда поедешь-то? – спросила другая.

– В Якобсберг, – уронила я голову на сложенные руки.

– Возьмём её к себе? – доносились до меня их разговоры. – На пол бросим, пусть отсыпается.

– Да возьмём, жалко, что ли.

За нами приехала «газель». Мы забрались внутрь. Когда я входила, ударилась лбом о крышу – ничего уже не соображала, даже нагнуться забыла. Ехали на запад, недолго – полчаса. Одна из женщин положила мою голову к себе на колени, чтобы я поспала. Её звали Светлана, она была из Кременчуга.

– А Алёна почему не приехала? – вспомнили они кого-то.

– Пальцы ей отрубило на работе. Там, у себя. Теперь пособие по инвалидности получает и за квартиру платит только половину.

– Повезло, – вздохнула Светлана и долго-долго тянула это «о».

Сборщицы жили в Виттинью, маленькой деревушке с одноэтажными домиками. В одном таком домике, белом, под яркой оранжевой черепицей, в трёх комнатах ютились сорок сборщиц. У бригадира Ивана с женой была отдельная комнатушка на чердаке.