Цитаты из книги «Оливия Киттеридж»

С каждой минутой вы выглядите все менее и менее мертвым, – заметила она. – Как думаете, вы сможете идти? – Через минутку. Я попытаюсь. Мне хотелось бы еще минутку здесь посидеть. Оливия бросила на него быстрый взгляд. Он плакал. Она смотрела в сторону, но краем глаза видела, как он полез в карман, и услышала, что он высморкался, – звук был поистине трубный. – В декабре умерла моя жена, – сказал Кеннисон. Оливия смотрела на реку. – Тогда ваша жизнь – ад, – проговорила она. – Да. Моя жизнь – ад, – согласился он.

Не надо, – сказал Джек Кеннисон. – Не оставляйте меня одного. Оливия стояла в нерешительности. До ее машины – целая миля. Она посмотрела на него – он так и лежал на тропе, его голубые глаза не отрывались от ее лица. – Так что же случилось? – спросила она. – Не знаю, – ответил он. – Тогда вам надо попасть к врачу. – Ладно. – Кстати, меня зовут Оливия Киттеридж. Не думаю, что нас когда-нибудь формально представляли друг другу. Если вы не сможете встать, я думаю, мне придется пойти и найти для вас врача. Я и сама их терпеть не могу, но вам нельзя вот так лежать здесь, – сказала она. – Вы же можете умереть. – Меня это не волнует, – пробормотал он. Казалось, в его глазах даже появилась тень улыбки. – Что? – спросила Оливия и наклонилась к нему очень низко. – Меня не волнует, что я вдруг умру, – повторил Кеннисон. – Только не оставляйте меня здесь одного.

Джек Кеннисон лежал на боку, поджав колени, как будто он просто решил тут вздремнуть. Она наклонилась к нему и увидела, что глаза его открыты. Глаза у него оказались очень голубые. – Вы умерли? – спросила она громко. Его глаза задвигались, взглянули прямо ей в глаза. – Скорее всего – нет.

«Пусть она будет быстрой», – в этот миг подумала она, имея в виду смерть. Мысль эта приходила ей в голову по нескольку раз в день.

Дэвид не отрывал глаз от экрана. – Омерзительно, – заявил он. – Смотри, не отвлекайся. Люблю этот эпизод. Этого парня сейчас винтом корабля на куски изрубит. Ребекка смотрела в окно – в ночную тьму. – Потом я перешла в девятый класс, и отец решил, что церковь не должна больше тратиться на экономку для нас, и я стала сама готовить. Я готовила специальные блюда для него, практически насквозь

Вероятно, большинство ребят в какое-то время это делают, – предположила Ребекка. – Только, я думаю, мне трудно судить. Когда я маленькая была, я никогда не ходила в гости к другим детям и они никогда ко мне домой не приходили. – Дэвид ничего не ответил. – Мой отец говорил – это не подобает… Дети священника не должны выказывать предпочтение кому-то из других детей. В таком маленьком городе, как наш, – разъяснила Ребекка.

Она тогда думала: «Не может быть, чтобы это была моя жизнь». А потом она подумала, что бульшую часть своей жизни она думала: «Не может быть, чтобы это была моя жизнь».

Вечером они пошли в «Гриль-бар на Складе», где на рояле все еще играла вроде бы полусвихнувшаяся Энджела О’Мира. «О господи, она великолепна!» – сказал Джейс. «Мой папа всегда разрешает ей играть на фортепиано в церкви, когда бы ей ни заблагорассудилось. У нее ведь нет инструмента дома, – объяснила Ребекка. – И никогда не было». «Она великолепна», – повторил Джейс тихо, и Ребекку вдруг охватило восхитительно теплое чувство к отцу, как будто ее отец тоже разглядел в бедной, полусвихнувшейся Энджеле некое величие, о котором сама Ребекка никогда и не подозревала.

Ребекка, стоя у окна, почувствовала, как таившаяся у нее внутри маленькая улыбка разрастается, становится большой

Бедная моя старенькая лапочка, – произнес Дэвид, поднявшись на ноги и подойдя к Ребекке. Он обвил рукой ее шею и сжал играючи. – Надо бы нам вывести тебя на лужок и пристрелить, бедная моя старушка.