Ната закрыла глаза и вскоре уснула. Во сне ей снилась Москва, огни родной подмосковной дачи, мама, бабушка, сестры. В самом конце приснился папа Андрей Михайлович, который еще раз произнес вслух пророческие слова: «Свобода-это не хаос, но воля к истине и порядку. Свобода-это стойкость и решимость до самой смерти. Свобода-это величайшая верность истине»

Затем исчез и он. Ната провалилась в черную яму глубокого,

тревожного сна. Очнулась она нескоро. Сквозь узкие окна в вагон

проник луч солнца. Тишина подсказывала, что поезд стоит.

Римма, закопошилась в углу, первая выглянула в оконный проем.

По шпалам топали два немецких солдата с большой железной бадьёй̆

в руках. В руках одного из них блестел половник. В руках другого

был мешок с хлебом:

– Давай начнем со второго вагона. Здесь едут военнопленные. А вагон будет открываться? Нет. Не положено, а то убегут.

Римма улыбнулась, кивнула заспанной Нате.

– Наташка, есть дадут!

Рядом проснулся 7-летний мальчик и быстро заканючил, дергая свою маму за рукав:

– Мама, есть дадут сейчас.

Казашка, оттолкнув Римму от окна, выглянула наружу. Немцы с бадьёй шли мимо их вагона:

– Ага, сейчас…

Однако в закрытую дверь вагона неожиданно застучали кулаком. Казашка спрыгнула с нар, подбежала к деревянному щиту, отделявшему пространство теплушки от железнодорожного перегона и застучала кулаками в ответ: «Есть хотим!» Немецкие солдаты, услышав стук кулаков внутри вагона, решили остановиться. На вагоне была отметка: женский вагон, остовцы. По правилам дверь этой теплушки они могли открыть спокойно, не опасаясь нападения. Однако немецкая охрана передвигалась с винтовками на перевес. Бадья с похлёбкой была тяжелая, норма была рассчитана ровно на одного человека:

100 грамм свекольного супа плюс 30 грамм ржаного хлеба в руки. Кормить более нормы было запрещено по медицинским расчетам. Рабочую силу с Востока кормили так, чтобы они не умерли от голода, но и не переедали. Немецкий солдат рванул на себя задвижку двери:

– Постучи им. Они сами распределят.

Эй, русские, ешьте, это-Ваш обед

В проеме появилась толпа, впереди которой выделялась казашка. Немецкие солдаты:

– Эй, русские свиньи. Вот ваше пойло. И хлеб.

Солдат раскрыл мешок с хлебом и начал кидать куски в толпу.

Толпа зашумела, началась давка и драка. У солдат это вызвало смех: -Ловите, девушки. Ха, ха! Смотри, какая драка! Ну, скот, чистый скот (громко) Хватит галдеть!

Однако гвалт только усилился. Драка за хлеб была нешуточная. Казашка вцепилась в волосы Римме, досталось даже Нате, которой наступили на руку:

– Ой, мамочки, на руку мне наступили!

– Да, отойди ты! Я тут главная!

– Ах, ты дура узкоглазая! Я тебе покажу главную!

– Отпусти меня!

– Ах ты!

Римма и казашка дрались не на шутку, вырывая из головы друг друга волосы. Девушки, которым удалось оттеснить их внутрь вагона, тянули руки к немецким солдатам, выпрашивая хлеб. А те уже вовсю разливали суп в алюминиевые миски, выстроившейся у железной бадьи очереди.

– Мне хлеба, мне! Это я есть хочу.

– Держи, вот и мне кусок перепал!

Русоволосая и русопятая девушка отпихивает рыжую, кудрявую девушку от проема теплушки. Солдаты хохочут, протягивают им еще хлеб, однако драка не утихает:

– Отойди, дура. Отойди.

– Сама отойди.

Женщина с грудным ребенком спрыгивает на платформу, подходит поближе к бадье с супом. За ней на платформу прыгает 7-летний ребенок:

– Мама, мамочка, я есть хочу…

Ребенок канючит монотонно, дергает мать за юбку.

Мать оборачивается к солдатам, жестами показывает на грудного ребенка и ребенка рядом:

– Эй, солдатики, дайте еще, я есть хочу.

Солдаты хохочут, наливают ей супа в миску из большой бадьи. Внезапный звук заходящего на крутой вираж советского «кукурузника» прерывает их беседу. Немецкие солдаты аж приседают от страха. Однако спрятаться под вагон не успевают, слышен вой падающего снаряда, и вот почти в сто метрах от них раздается взрыв.

Толпа женщин визжит, кто-то прячется в вагон, кто-то прыгает из вагона. Солдаты бросают бадью, направляя винтовки на пленниц. Один из них закрывает дверь на железную задвижку, запирая в вагоне несчастных узниц:

– Закрывай вагон. Кончай!Надо их быстро накормить

Однако на перроне начинается паника. Соседний вагон горит, и даже винтовки, направленные на будущих остовок, не могут их заставить погрузиться в свой вагон. Звук летающего «мессершмидта» затихает вдали и вот уже немецкий офицер ведет колонну солдат для тушения пожара.

По счастью эшелон встал недалеко о железнодорожной станции в районе Бреста, и воду в колодцах еще можно было найти, чтобы затушить разбушевавшийся пожар. Крики живых и стоны покалеченных перекрывает бравый возглас немецкого офицера:

– Затушите пожар, организуйте перекомпоновку вагонов. Нужно составить списки на немецком. Для отчета. И отметить погибших. Немецкий солдат отдает честь офицеру и бежит к соседнему вагону, мимо ряда людей, передающих другу другу ведра с водой для тушения пожара. Кто-то стаскивает вниз окровавленные трупы, кто-то помогает перебраться в другие вагоны оставшимся в живых.

В полной темноте вагона Римма тащит Нату к выходу:

– Ната, мокрый платок приложи ко рту. А то угорим.

Ната следует совету, но закашливается. Женщины колотят по закрытой двери вагона:

– Ой, мамочки! Соседний вагон взорвали. Горим.

– Дым, дым, задохнемся, сволочи… Откройте!

Римма берет Нату за руку, тянет из вагона:

– Мы однажды с дедом горели, я осталась одна в доме, и он тоже тряпочку намочил водой, и мы дышали. А так бы угорели бы.

А тем временем на перроне оставшиеся в живых строились в колонну. Часть женщин, оставшихся в живых, построились в шеренгу. Немецкий солдат ходил вдоль строя, поторапливая остовок.

Неожиданно открывает дверь Наташиного вагона, показывает жестами, чтобы они выходили на перрон:

– Идите, быстрей, шевелитесь. Надо грузиться в вагоны.

Девушки радостно покидают дымную теплушку, выстраиваются в две колонны. В первом ряду те, кто выжил после взрыва, во втором- девушки из вагона Рудиной Наты. Многие еще кашляют:

– Родимые, чуть не сгорели…

– Как мы выжили, ведь соседний вагон сгорел дотла…

Солдат ходит вдоль строя, смотрит на девушек и неожиданно на ломаном русском обращается к строю:

– Кто составлять новый список?

– Я, я, я уже составляла списки. Я-главная!

Казашка выходит вперед перед строем. Однако Римма неожиданно толкает вперед Нату, дергает за рукав солдата:

– Герр офицер, моя подруга отлично знает немецкий.

– Где она?

Римма оборачивается, но Наты рядом нет. От дыма и переживаний ее неожиданно затошнило. Ната отбежала к соседнем вагону, наклонилась низко. Ее действительно вырвало. Подбежавшая к ней Римма, увидела бледную девушку и ее дрожащие, замерзшие руки с мокрым платком

в руке:

– Тебе плохо что ли? Господи, пошли!

– Сейчас легче станет-пошли!

Римма тащит Нату к строю. Толкает впереди себя прямо к немецкому солдату:

– Вот она, вот она знает немецкий язык (шипит)

– Шпрехен, шпрехен зи дойч, дура!

– Да, я хорошо знаю немецкий…

Казашка злобно смотрит на девушек, затем отодвигает Нату и Римму локтем:

– А я знаю зато, кто в вагоне сидел.

Она протягивает подошедшему немецкому офицеру список.

Тот коротко его проглядывает, кивает, отдает солдату.

Солдат жмет плечами, ему абсолютно все равно, кто будет руководить новой погрузкой. Суетливая казашка ему даже нравится, услужливая и быстрая:

– Грузитесь в тот вагон. И проверьте весь список.

Солдат идет дальше, а вдохновленная казашка взбирается на помост соседнего вагона, начиная руководить погрузкой:

– Подходим по очереди. Имя, фамилия. Девушка в грязной одежде с пепелища из соседнего вагона робко произносит свое имя:

– Тучина Светлана.

Казашка отмечает ее карандашом в списке, продолжая выкликать далее по очереди:

– Тучина Светалана, Пермякова Лида, Петрова Галина, Лазарева Настя, Иванова Таня, Розалия (видит входящую в вагон Римму) Ты куда? Ты не из этого вагона. Поняла?

Римма даже плюет от неожиданности. Приходиться идти в предыдущий вагон. На помосте появляется худосочная, в сером платке, с зелеными и водянистыми глазами девушка. Лицо Сони измазано золой, ресницы обгорели на пожаре:

– Я из этого вагона. Ну, что горел!

– Как твоя фамилия?

– Соня Мальцева.

Соня заходит внутрь нового вагона вместе с другими погорельцами. Однако места очевидно не хватает. Казашка машет ей рукой̆

– Эй, ты из соседнего вагона, иди в наш. Здесь места нет.

Казашка хватает Соню за рукав и тащит ее в вагон, где пищат ее

собственные дети. За время перегруппировки людей

в эшелоне, сгоревший вагон уже отцепили и перегнали на соседний̆

путь. Офицер машет рукой патрулю, делая знаки:

– Закрываете, вагоны!

– Быстрей, быстрей. Садитесь в вагон!

Соня залезает внутрь вагона. Казашка подходит к солдату, дергает его за рукав:

– По нужде пусти! И, Ганс! Как там будет по-немецки туалет хочу (спрашивает она проходящую мимо Нату)!

– Ватерклозет битте.

– Ватерклозет битте.

Солдат смотрит на женщин смущенно. Машет в сторону соседнего состава, стоящего на путях.

– Пойдем со мной, Наташа. Сделаем все по быстрому.

Неожиданно из вагона выпрыгивает Римма. Она слышала разговор казашки с Натой и решила присоединиться. Путь предстоял долгий, и «сходить на дорожку» было остро необходимо:

– По быстрому не получится.

Женщины забираются под соседний состав и усаживаются рядком. Немецкий солдат отворачивается, он явно смущен, однако периодически посматривает в сторону пленниц, вдруг убегут:

– Что ты зыришь? А? Чтобы тебе в туалет сходить не дали на том свете!

К немецкому солдату подходит напарник. У него винтовка за плечами, солдат видит кисет в руках у Ганса:

– Эй, Ганс, у тебя закурить не найдётся?

– Есть, но не спускай с них глаз!

Напарник оборачивается, обращая внимание на сидящих под вагоном женщин:

– Неудобно. Женщины все таки.

Солдаты закуривают папиросу, отходят подальше. Неожиданно для Риммы и казашки Ната дает деру. Казашка орет, что есть сил:

– Ната, ты что? Нат. Ната, ты куда? Стой.

Римма делает попытку ее догнать. Однако Ната бежит без оглядки. Казашка орет:

– Держи ее.

Она добегает до немецкого патруля, дергает их за рукава, указывая направление, в котором убежала Ната.

– Стой, стой, русская свинья!

Два крепких солдата в отличных кирзовых сапогах мгновенно догоняют Нату, валят ее на землю, бьют ногами, и даже прикладом, заламывая руки, оглушая и сбивая с ног. Быстро за волосы и ворот пальто оттаскивают Наташу в вагон. Через очень короткое время Ната приходит в себя. Она смотрит в одну точку неподвижно. Побег сорвался, а у девушки мрачное настроение. Римма дотрагивается до ее разбитой скулы:

– Что больно? Да? -Больно…

– Вот дуреха! Господи, какая дура! Ну, куда ты дёрнула-то? От них не сбежишь. Пробовала.

Римма пытается приободрить новую знакомую. Казашка смотрит на них из другого угла злобно. Ей вовсе не нравится, что Римма, которую она сразу невзлюбила шепчется с беглянкой:

– Эй, ты. Иди от нее подальше, вон к двери сядь, а то лучшие места занимаешь

– Слышь, ты-начальница! Давай-не выступай! (видит рядом с казашкой Соню) Мальцева, иди к нам!

Соня перебирается поближе к девчонкам. Казашка еще раз зло смотрит на них своими черными раскосыми глазами, начиная укачивать и укладывать своих детей̆

– Давай, ты мой сладкий!Пей, пей!

Она осторожно дает отпить воды своей старшей из кружки. Соня пристраивается к Нате под бок. У нее такое же бледное лицо, в руках серый платок с головы. Видно, что девушка дрожит от холода.

В вагоне прохладно, а Ната ежится и вспоминает про папино пальто, достает его из под нижних нар, накрывает и себя, и Соню:

– Ложись, накройся!

Ната накидывает на Соню пальто, сама забирается под него же. Роется в кармане, находит домик из спичек и крестик рядом. Через короткое время к ним под пальто заползает и Римма. Чтобы не свалиться с нар, Нате приходиться обнять Римму:

– Вот-умничка. Человек, девки, это самое теплое в мире одеяло (она обнимает Соню сзади) Слушай,Мальцева, а ты вообще кто? А?

Соня смотрит на Римму. Вопрос ставит ее в тупик:

– Я? Я-человек, а так я в заводской многотиражке работала. Журналистом, стихи писала. Ната удивленно смотрит на Соню, откуда

в провинциальной девчонке поэтические способности?

Она присматривается к ней повнимательнее. Однако в свете керосиновой лампы, висящей в углу вагона, видны лишь два глаза и нос, вымазанный сажей:

– Стихи? Ух, ты? Почитай!

– Давайте спать, девчонки.

– Нет, читай! А то я не засну.

Соня вздыхает, вдыхает полной грудью, а затем с выражением начинает декламировать: «Как ласточка среди грозы и бури, страдаешь ты когда гремит гроза, но не сдаешься, голову понурив, из глаз твоих не капает слеза…»

Соня продолжает читать. Ната слушает ее внимательно, однако коварный Морфей захватывает ее в свои сети, убаюкивая и качая на своих мягких руках. Через короткое время она тихо засыпает рядом с спящей Риммой и Соней. Мерно скрипят рессоры, покачивается керосиновая лампа в углу вагона, на деревянном потолке проносятся отсветы огней, пролетающих мимо железнодорожных станций. Наконец-то в вагоне устанавливается тишина. Лишь варган уныло звучит в руках казашки, убаюкивающей своих детишек. На утро первой проснулась Римма. Эшелон опять стоял на полустанке. Выглянув в окно, Римма увидела завалы, которые разгребали рабочие в черных робах и шапках со знаками в виде жёлтой звезды Давида на груди. Римма заметно мрачнеет, но затем присматривается: рядом с завалом была видна надпись станции. На обрушенном здании вокзала была видна надпись на польском: Шецен.

Рабочие разгребают кирпичи, складывают их на носилки и таскают в дальний угол за вокзал. Римма слышит их разговор:

– Мы сегодня работаем до какого часа?

– Допоздна.

Неожиданно среди завалов появляется красивая женщина в лисьих мехах. Это-местная владелица кафе. Узнав о прибытии эшелона остов, она пришла к поезду, чтобы найти и нанять для себя рабочих: официантов и грузчиков. Пройдя мимо черных роб, она подходит к немецкому офицеру. Тот любезно целует ей руку, сопровождает ее до стоящих вагонов. Покупательница новой рабочей силы:

– Герр офицер, мне нужны еще работники.

Немецкий офицер кивает в сторону работающих на завалах:

– Этих больше дать не могу. Сегодня я их переправляю в лагерь.

Они подходят ближе к вагону. Ната выглядывает из окна вслед за Риммой и видит черные робы и желтые шестиконечные звезды на груди:

– Римма, слушай, а что у них за знаки на одежде?

– Это, Наташ, евреи. А знак-звезда Давида. Символ веры.

– Евреи? (слово для девушки не очень знакомое) А что мы с ними не одно и то же?

– Нет, Наташа, евреев фашисты убивают…

Сразу (кивает на работающих)

– Эти выжили непонятно почему.

Проснувшаяся в дальнем углу, казашка слушает их разговор:

– О, своих признала. По носу наверное.

Римма вспыхивает, спрыгивая с деревянной приступки:

– Ну, все. Я убью тебя, ты поняла меня? Тварь такая!

Римма бросается на казашку с кулаками:

– Ты чего? Чего?!Я-грузинка, поняла? Грузинка! Ты понимаешь?

Я-грузинка, поняла меня?

Римма бутузит казашку за волосы. Та визжит, девушки их разнимают.

В самый разгар драки внешняя задвижка открывается, дверь в вагон распахивается. Покупательница в мехах и немецкий офицер заглядывают в вагон. Шум драки резко смолкает, девушки шикают на дерущихся:

– Могу дать Вам славянок, не больше двух-трех.

Покупательница смотрит брезгливо на девушек. Немецкий офицер машет рукой ̆,а патруль винтовками выгоняет остовом из вагона, выстраивая их в две шеренги. Покупательница внимательно их разглядывает:

– Сколько ни дадите, мне главное, чтобы покрепче. Мешки таскать, и чтоб честные были.

Офицер ходит с ней вдоль строя, указывая на лица славянок:

– Все славяне-воры, предупреждаю.

Однако в вагоне Наташи до сих пор потасовка. Римма пихает казашку, та визжит:

– Крыса, крыса…

– Отпусти, отпусти.

Патруль открывает и этот вагон, выгоняет прикладами всех, в том числе и Римму с казашкой. Все выходят с вещами, чемоданами, рюкзаками. У Наты в руках-пальто Немецкий офицер приглашает покупательницу к следующему вагону:

– Пройдёмте к другому вагону. Там выберете их сами.

– Спасибо!

Покупательница внимательно смотрит на прислугу. Рассматривает каждую, тщательно заглядывая в рот, смотрит зубы, трогает бицепсы на руках. Особенно ей нравится высокая и стройная Ната:

– Мне в магазин нужно хотя бы три таких, мешки таскать.

– Как скажите, фрау!

Покупательница крепко берет Нату за подбородок. Смотрит ей

в зубы, однако Ната настроена агрессивно:

– Воровать будешь?

– Да!

Покупательница отшатывается. Ната настолько злобно на нее смотрит, что казалось, ещё минута, и она ее укусит или ударит:

– Лучше такую не надо! Покупательница еще раз внимательно осматривает строй.

Чумазую Соню, кудрявую Римму, казашку с детьми. Зрелище ее не вдохновляет:

– Тощие какие-то. А у меня в магазине мешки по сорок кило.

Римма, которая плохо понимает немецкую речь, обращается за помощь к Нате:

– Че она хочет-то?

– Работников в магазин-мешки таскать.

– Буржуйка!

Покупательница доходит до казашки, берет ее за подбородок, крутит в разные стороны, смотрит в рот:

– Эта вроде бы покрепче, но с детьми.

Казашка от радости начинает коротко и быстро кланяться в пояс новой хозяйке. Но ее неожиданно отталкивает Римме:

– Данке, Данке, фрау, киндер (поднимает вверх ребенка)

Киндер!

– Я, я могу. Меня возьмите (кивает на казашку) та больная, а я могу! Однако покупательница смотрит на нее с подозрением, пожимает плечами, что-то говорит на ухо офицеру. Немецкий офицер делает знак солдатам, чтобы толпу развернули в другую сторону: -Отставить, отставить. Замолчать.