– Мама, Рите нужен творог. Доктор сказал. Кресты недалеко от Васильево. Мы успеем и дойдём.

– Ну, ладно, пойдем.

Елена Сергеевна хватает ручку тележки, за которую держится и Ната. Они поворачивает с поля направо и где-то минут через десять оказываются в ближайшей деревне. В деревне пусто. Темные окна изб, заклеенные крест накрест белой бумагой, зияют, как черные амбразуры. Зловещая тишина просто пугает. Елена Сергеевна решается постучать в дверь. Однако дверь оказывается, заперта на увесистый замок. Елена Сергеевна стучит в дверь избы рядом. На дворе слышны шаги. Кто-то крадется вдоль забора, опасливо выглядывая нежданных гостей. Елена Сергеевна присматривается и видит два цепких, серых глаза деревенской бабы в щели приоткрытой двери. Она делает жест рукой: «Тихо» И машет приветственно, указывая на дом:

– Ну, пойдем, пойдем. В сени, на задний двор. Елена Сергеевна машет дочери:

– Ната, зайди туда.

Ната подходят к крыльцу ближе и видит серую кошку. Она отчаянно мяукает:

– Ой, киска…

Ната радуется кошке, как маленький ребенок. Хватает ее на руки: -Ната, брось кошку. Иди и постучись в избу.

– Сейчас.

Неожиданно дверь в сени со скрипом открывается. Крестьянка опасливо выглядывает в приоткрытую дверь. Крестьянка говорит быстро:

– Городские!

– Здравствуйте, мы вещи меняем на продукты.

Елена заходит в калитку рядом.

– Ната, брось кошку.

Неожиданно из сеней выскакивает маленькая дворняжка и начинает отчаянно лаять:

– Тузик, не лаи. Вот тебе. Идите, дамочки, туда.

Крестьянка показывает Нате, как идти вокруг дома, ногой загоняет собачку в дом и захлопывает дверь перед носом девушки.

Ната жмет плечами, осторожно сажает кошку на забор и идет на задний двор вслед за мамой, через короткое время они оказываются в сарае. Ната и Елена Сергеевна вытаскивают вещи из чемоданов:

– Старье Ваше? Не, не надо.

Крестьянка брезгливо роется. Потом замечает нечто в футляре, берет в руки, рассматривает:

– Это фотоаппарат.

– Ну, на кой мне? Быка фотографировать?

Елена Сергеевна выкладывает из чемодана:

– Пластинки Шаляпина, Нежданова.

– А это что? Блестит? Находит в чемодане ложки, вилки серебряные, фарфоровый чайник с длинным носиком, рассматривает:

– Чайник, сахарница (вынимает пальто Андрея Михайловича) Пальто еще. -Это нам не надо, а чайник давай.

– Ложки

– Ждите здесь.

Крестьянка выходит из сеней,Ната принюхивается. Из дверей явно пахнет щами. -Щами пахнет. Крестьянка выносит в тряпице кусочек масла, кусочек маленький, не более сто грамм:

– Вот масло. Кусочек, для себя берегла.

– Да, Вы что? Здесь же нет ничего!

– Что?! -Вы же советский человек!

– Какой советский! Здесь уже три дня, как советской власти нет! Учить она меня вздумала! Сопля!

Крестьянка быстро кидает пальто, фотоаппарат в чемодан, прижимая столовое серебро и чайник к груди. Елена Сергеевна ей помогает:

– Скажи, спасибо, что я тебя немцам не сдала. Они не равен час тут будут. Так что убирайтесь! Слышите?

За дверьми сеней слышен нарастающий звук мотоциклетов, и шуршание сапог немецких солдат, идущих под команду командира наступающих войск Вермахта. Ната, Елена Сергеевна и крестьянка слышат обрывки немецкой речи:

– Колонна, левой, левой!

– Раз, два, три. Распределяемся по деревне.

Крестьянка охает, ей вовсе не нужны неприятности. Она закрывает дверь в сени и выталкивает Нату и Елену Сергеевну на задний двор: -Давайте быстро, быстро. Задними дворами пройдёте. Мне неприятности не нужны.

Ната с мамой выбегают на задний двор избы. А крестьянка, зайдя в избу, видит марширующую по деревенской улице немецкую колонну: -Обер-ефрейтор Шлиндер, отдайте распоряжение квартировать по избам местного населения.

– Есть гауптвахмистр, так точно-будет сделано!

– Канонир Флиппке, отдайте распоряжение прочесать деревню, здесь могут быть шпионы!

– Есть, обер-ефрейтор!

Ната и Елена Сергеевна бегут к калитке на заднем дворе через огород и грядки, тележка с чемоданами мешает им передвигаться, застревает в земле. Ната понимает, что тележку надо бросить, иначе им не убежать. Елена Сергеевна машет в сторону деревни:

– Ната, бежим. Немцы-там.

– Мама, брось тележку.

Елена Сергеевна задерживается, нога застревает в переднем колесе, она почти падает. Ната делает попытку ей помочь, чтобы высвободить ногу, когда внезапно на задний двор врывается немецкий патруль. Четыре крепких немецких солдата с винтовками тут же берут их в плен. Елена Сергеевна отчаянно кричит:

– Ната, беги!

Елена Сергеевна пытается толкнуть солдата, но тот тут же крепко берет ее за ворот пальто, и быстро ставит спиной к деревянному сараю. Солдат быстро берет их в плен:

– О, смотри. Тут целых две.

Ната пытается вырваться, отпихивает солдата, тот наводит на нее винтовку:

– Стой, стрелять будем!

– Немцы, мама.

Второй солдат наводит на Веру Ивановну винтовку. Ситуация критическая и Нате ужасно страшно:

– Стой, руки вверх!

Третий солдат тем временем видит брошенную с вещами тележку. Раскрывает чемоданы, роется в них. Находит пальто Андрея Михайловича, рассматривает. Подходит к Елене Сергеевне ближе:

– Стойте прямо, не то мы вынуждены будем стрелять. И отвечайте, это Ваши вещи? Отвечайте!

Елена Сергеевна молчит, а потом неожиданно отвечает на немецком языке.

– Да, наши. Мы мирные люди. Обмениваем вещи на еду.

Солдат смотрит на нее удивленно, русская женщина говорит почти без акцента:

– Вы отлично говорите по-немецки. Откройте чемодан!

Елена Сергеевна делает шаг к тележке, но немецкий солдат указывает Нате винтовкой на чемодан. Ната открывает чемодан по шире, не замечая знаки, которые делает ей Елена Сергеевна. Достает фотоаппарат:

– Вот, смотрите, пожалуйста!

Он, разглядывая фотоаппарат, по-немецки:

– Смотрите, фотоаппарат. Они фотографировали! Русские шпионы!

Ната ошалело смотрит на солдат. Они выхватывают из ее рук фотоаппарат, крутят его в руках, рассматривают:

– Ах, ты дрянь! Мы тебя отправим в Германию! Там тебя научат послушанию.

– Нет, это неправда. Вы не смеете! Мама!

Солдат грубо хватает Нату за ворот пальто и тащит со двора. Елена Сергеевна пыталась его остановить:

– Наташа! (нем) Отпустите ее, я готова ехать вместо нее… Ната, доченька.

Но немецкий солдат собирает вещи в чемодан, подвозит тележку к Елене Сергеевне:

– Вам найдётся применение и здесь в комендатуре, Вы останетесь

с нами. А Ваша дочь будет работать на Третий Рейх.

Елена Сергеевна берется за ручку тележки с вещами, видит отчаянный взгляд Наты, которую уводит солдат с винтовкой, но внезапно понимает, что все кончено: они попали в плен.

А тем временем в дачном поселке, Рита, которой на какое-то время стало лучше, тревожно всматривалась в зимнее окно. Неожиданно слышен шум в сенях, с мороза румяная, в шапке, пальто и валенках в дом вваливается Лиля. Она с портфелем, после занятий в школе. Прикасается алой щекой к печке, сбрасывая на ходу верхнюю одежду:

– Привет.

– Сейчас суп принесу, еще тёплый.

Тогда как в гостиную, где Лиля прижимается к горячей печке, входит бабушка Ираида.

– О, господи. Ну, где же они? (шепчет сама себе) Мамочка, сестренка! Почему же их нет? Так долго. А, бабуль?

В ее руках варежки, она кладет их рядом со швейной машинкой:

Бабушка обнимает Лилю, гладит ее по голове, голова горячая, она кутает ее в свой пуховый платок и неожиданно спрашивает:

– Лилечка, что с твоим здоровьем?

Рита неожиданно вмешивается в их разговор, вносит суп в тарелке.

– А у тебя здоровье есть? Варежки с утра до ночи шить.

Бабуль, я хочу в госпиталь устроиться. Жить-то на что-то надо.

С эвакуацией не получилось, может как-то через госпиталь удастся организовать отъезд?

– Рита! А где мама с Натой? Сколько времени и никаких известей̆

Бабушка вздыхает и садится за швейную машинку и начинает шить, варежки одна за другой ловко выходят из ее умелых рук.

Лиля выворачивает их наизнанку, расправляет вывязанный большой палец, а бабушка Ираида вздыхает:

– В войну и год не срок. Я твоего дедушку три года с войны ждала и дождалась.

Лиля целует бабушку в щеку, садится за стол, когда входит Рита с тарелкой морковных котлет. Лиля начинает есть суп, стуча ложкой о тарелку. Бабушка отрывается от шитья, дотрагивается до горящей ярким красным румянцем Лилиной щеки:

– Ой, ты ледышка…

Рита коротко смотрит на Лилю и кутается в платок.

– Вот, котлеты из моркови. Как мама делала…

Лиля молча доедает суп, пододвигает к себе тарелку с морковными котлетами, но есть ей почему-то вовсе не хочется:

– Рита, почему они не едут?

Рита смотрит на Лилю, обнимает ее за плечи. Нехорошее предчувствие закрадывается в ее душу, сердце сжимается и колотится мелко- мелко, как у маленькой птички. Лиля неожиданно для себя начинает плакать. Рита всматривается в морозное окно и будто видит: железнодорожную платформу, провинциальный вокзал с часами и толпу угоняемых в Третий рейх девушек и женщин, эшелон, готовый к отправке, который охраняет военная колонна немецких солдат. И свою сестру Наташу среди них. Про угоны и отправку на работы в Третий рейх пленных Рита слышала от соседей по даче. К ним приехала семья из Таганрога, уехавшая из зоны военных действий.

По их рассказам, входившие в населенные пункты немецкие части убивали коммунистов, евреев и работников райкома, их расстреливали на месте без суда и следствия. Оставшимся предлагалась регистрация в военной немецкой комендатуре, работа на месте или отправка на работу в саму Германию, где отчаянно не хватало рабочей силы.

По заявкам от немецких семей требовались: няни, прислуга, домработницы, на заводах требовались рабочие.

Дешевая рабсила из оккупируемой западной и восточной Европы была востребована на рынке труда Третьего Рейха.

Они же рассказали о сотнях бегущих с фронта военных, которые отказывались защищать великого кормчего.

Дезертирство процветало, впрочем радио голосом Левитана сообщала совсем о другом, передавая, как Красная армия отважно отстаивала свои позиции на фронте. Однако оставленные города: Можайск, Малоярославец, Клин упоминались даже в сводках Совинформбюро. Рита, как взрослый и умный человек, понимала, что оставаться

в Подмосковье было опасно и что возвращения мамы с Натой они вряд ли дождутся в скором времени. Она будто видела Нату в замороженном окне. Ната действительно попала в список новой рабочей силы.

Ей должно было исполниться 18 лишь весной, она владела немецким языком и быстро попала в список для угона.

Тем трагическим утром она встала очень рано. Взгляд затравленного зверька, раскосые и кошачьи глаза Наташи были полны слез. Она шла, подгоняемая немецкими солдатами среди таких же несчастных, потерянных девушек в свой вагон-теплушку. Так как Елена Сергеевна обещала проводить дочь, Ната отчаянно искала ее среди толпы провожающих матерей.

Однако немецкие солдаты, которые оттесняли и отсекали колонну отъезжающих от тех, кто остается, действовали жестко, действуя прикладами, отгоняя родственников подальше.

– Внимание, колонна.

Солдаты с трудом держали оцепление, девушки рвались через сцепленные руки, овчарки, привязанные к забору, лаяли на тех, кто выбивался из строя. Одна из собак даже укусила офицера:

– Черт, они сошли с ума.

– Ты как?

– Они прут, как бешеные, надо было ставить нас с собаками.

Офицер трет укушенную руку, смотрит презрительно на толпу. Матери надрываются от крика, выкликая имена своих детей:

– Пустите, пустите нас…

– Там наши дети.

– Анечка, деточка моя. Анечка.

Офицер машет рукой, призывая солдат к действию:

– Отсекаете матерей!

Немецкий солдат кричит остальным:

– Не подпускайте их к поезду.

К офицеру подбегает щуплый солдат с овчаркой на поводке.

Овчарка отчаянно лает:

– Есть, обер-ефрейтер, будет сделано.

– Отсекай.

Овчарка отчаянно лает на проходящую толпу девушек. Они плачут, утирая слезы:

– Держу!

Наконец-то на вокзале появляется Елена Сергеевна. В ее руках пальто Рудина, она продирается сквозь толпу, бросаясь к решетке на платформе железнодорожного вокзала, пытаясь увидеть Нату среди угоняемых. Прижимается к холодному и черному металлу:

– Наташенька! Ната, Нат, Наташа!

Ната оглядывается, смотрит назад, но толпа подхватывает ее, оттесняя от вокзальной решетки и провожающих.

Матери кричат, протягивая руки сквозь решетку, пытаясь дотронуться до своих детей и дать им еду на дорогу:

– Ваня, еды тебе на три дня хватит.

– Деточка моя, деточка.

– Катенька, кровиночка моя…

– Ната! Наташенька.

Ната оглядывается, наконец-то видит маму:

– Мама!… Мама!

– Ната, Наташа.

– Мама, мамочка, не плачь. Мама!

Ната несет толпа прямо в вагон. Ее толкает какая-то женщина. Рядом навзрыд рыдают две девчушки. Рыжая, кудрявая и шатенка с прямыми волосами:

– Мама, я напишу тебе. Мама!

– В какой вагон идти? Наташенька машет рукой на второй вагон. В него явно загоняют всех девушек, немецкий офицер подходит ближе, машет рукой, указывая на список солдату:

– Грузите их по вагонам и по спискам, солдат бьет прикладом, вставшую на его пути деревенскую девчонку.

– Эй, чего встала. Шуруй дальше!

Немецкий офицер передает ему список с именами тех, кого угоняют в Третий Рейх:

– Читайте по спискам. Все по спискам. Солдат углубляется в чтение, а Елена Сергеевна тщетно пытается просунуть сквозь решетку пальто Андрей Михайловича Нате:

– Ната, пальто!

Матери за решёткой начинают рыдать, выкрикивая имена отъезжающих детей:

– Поленька, Поленька!

– Сергей, деточка моя!

Елена Сергеевна наконец-то пропихивает пальто Андрея Михайловича сквозь решетку:

– Ната, Наташенька.

Ната подхватывает пальто, бежит к вагону, быстро забегает по помосту внутрь, оборачивается:

– Мам, мамочка, мам…

Матери прижимаются к решетке. Машут руками, прощаясь с отъезжающими:

– Прощай, родная моя! -Деточка моя!

По помосту в вагон забегают, подгоняемые винтовками, женщины и девушки:

– Мамочка, мне холодно. Холодно.

Женщина с годовалым ребенком на руках тянет в вагон 7-летнего мальчугана. Немецкие солдаты еле сдерживают лающих овчарок:

– Быстрей, быстрей, русские свиньи!

Немецкий офицер греет руки у огромной бочки, в которой горит ветошь, погрузка идет по плану и по списку. Он морщится от крика подчиненных, но одобрительно машет рукой:

– Заканчивайте погрузку. Эшелон готов к отправке.

Солдаты загоняют последних отбывающих в вагон, отбрасывая в сторону помост, пытаются закрыть дверь на большую металлическую задвижку. Ната в последнюю минуту выглядывает в проем двери. Елена Сергеевна видит ее, двумя руками вцепляется в решетку, кричит:

– Ты вернешься, Ната!

– Мама!

Ната кричит во все горло. Девочки высовываются из-за ее плеча:

– Мама! Мама!!!

Солдат с напором задвигает тяжелую дверь, чуть не прищемляя руку Наты. Она машет матери:

– Мама!!!!

Дверь с шумом закрывается на железную скобу. Паровоз призывно свистит, состав трогается с места. Солдаты, возглавляемые герр офицером, строятся в шеренгу, и, придерживая овчарок на поводках, двигаются к вокзалу.

Елена Сергеевна беззвучно и горько рыдает, она стоит у высокого столба с вокзальными часами. На часах:7—35. Хмурое утро наползает тучами на провинциальный вокзал с желтым зданием и облупившейся

на стенах краской, а так же на площадь перед вокзалом, на которой видны мотоциклы с колясками, и стоящей у конца решетки грузовик, на котором привезли угоняемых в Третий рейх остарбайтеров. Так будут теперь называться рабочие из СССР в фашистской Германии. Ната будет остарбайтером долгие четыре года, а знак OST будет на груди ее платья, а в итоге сломает девушке жизнь.

Глава 3.Дорога в Третий рейх. Декабрь 1941.

Убаюкивающий звук идущего на полной скорости эшелона,

груженного народом, угоняемого в Третий рейх, действовал на всех усыпляющие. Народ спал на нарах, в углу женщина кормила годовалого ребенка грудью. Рядом, на ее коленях спал 7-летний мальчуган. Он дергал мать за рукав, пытаясь согреться:

– Мамочка, мне холодно.

– Деточка, спи! Ехать долго.

Рядом с ней смешно копошились еще два ребенка, отбирая друг у друга кусок хлеба, а их мать, плотная женщина с восточным разрезом глаз и красным платком на голове, пробиралась через лежащих на полу людей, отмечая в списке людей, едущих в вагоне.

Клочок бумаги, выданный ей обер-ефрейтором, был не так уж велик, она с трудом рассматривала фамилии, освещая пространство вокруг себя керосиновой лампой. Фитилек еле теплился, язык казашки быстро почернел от химического карандаша, который она периодически облизывала, чтобы поставить очередную «галочку». Через какое-то время казашка добралась и до Наты, сидевшей в другом углу вагона:

– Имя, фамилия, национальность.

– Иванова Татьяна, русская

– Так, хорошо… Иванова Татьяна.

Она подошла к Наташе и Римме, вертлявой черноволосой девушке. Та посмотрела быстро на нее своими синими глазами и быстро начала копаться в своем вещмешке.

– Имя, фамилия, национальность.

– Наташа.

– Что Наташа?

– Наталья Рудина, русская.

Казашка с интересом посмотрела на девушку со звучной, почти дворянской фамилией. Тонкий профиль Наты, высокий лоб, большие глаза, руки с тонкими запястьями, тонкая фигурка явно выделяли ее среди общей массы женщин с безликими и простыми лицами, грубыми, мозолистыми руками, тучными фигурами. Ей подумалось: откуда взялась эта краля в этом вагоне?

Но додумать мысль она не успела, в списке значилась: Наталья Рудина. Казашка поставила «галочку» и обратилась к соседке Наты, черноволосой, кудрявой девушке с выразительными глазами и носом с горбинкой.

– Имя. Фамилия. Национальность.

Неожиданный ответ казашку удивил:

– Национальность. А чо це такое национальность?

– Это, милая, что у нас снаружи пропечатано…

– Ах, снаружи. Ну, проверяй. Римма Ивановна Коноплянина. Грузинской национальности.

Казашка находит имя Риммы в списке, смотрит на нее внимательно, хмыкает:

– Грузинской? Это ты им рассказывай. Пишу-жидовка!

Казашка идет отмечать людей дальше по вагону.

– Я-грузинка! Поняла?

– У меня мать-грузинка, а отец-русский.

Казашка ушла в другой угол вагона:

– Заливай, Заливай (обращаясь к сидящим девушкам) Имя. Фамилия. Национальность.

Полная женщина с простым лицом с трудом называет свое имя:

– Семенова Дарья Викторовна.

Римма ворчит, садится ближе к Нате. Ната слушает ее невнимательно, а Римма произносит с нажимом:

– Дура узкоглазая. Думает, что я- еврейка. (Нате) Я похожа на еврейку? Ну, посмотри на меня? Похожа?

Ната смотрит на соседку, пожимает плечами. Неожиданно у нее чешется голова. Она запускает руку в волосы, вылавливает черную маленькую вошь, смотрит на нее удивленно:

– Какая разница! (смотрит на вошь) Ой, что это?

– Это вошики! (улыбается, увидев Натино перекошенное от отвращения лицо) А ты что думала? Между прочим им то же в Германию охота.

– Что значит то же?

– Слушай,а ты откуда такая взялась, а?

– Из Москвы.

– Откуда?

– Из Москвы.

Римма хмыкает, толкает Нату в бок, хохочет. В противоположном углу слышен шум. Кто-то отказался, так же как и Римма называть сразу национальность казашке. И с чего у нее вдруг такие вопросы? Казашка не призналась, что сама подбежала к обер-ефрейтору и просто вымолила дать ей список из вагона и назначить старшей, чтобы спасти своих детей. По счастью обер-ефрейтор понимал русский язык, а восточная женщина казалась ему надежным человеком. «Смотрящим» был положен двойной паек, казашка же, уже поработавшая в своей собственной деревне на «новую» власть, отлично знала, что послушание, пунктуальность и доносительство щедро вознаграждались в Третьем рейхе:

– Я тут пока главная. Назначили. Так что отвечайте. Имя, фамилия, национальность.

Женщина с курносым лицом ответила быстро:

– Тетеновы Прасковья и сын Иван. Русские.

– Ага, Тетенов Иван, Тетенова Прасковья!

Казашка с лампой, в которой мерцал огонь, ушла совсем далеко от Наташиного места на нарах. Угол, где располагались девушки:

Ната и ее соседка Римма погрузился в полную темноту. Лишь огни железнодорожных станции, которые проезжал эшелон, на короткое время вырывал из темноты бледные лица, глаза. Ната,

чтобы как-то успокоиться, начала мурлыкать песню. Все того же Шуберта, на немецком: «Песнь моя, лети со мной!»

Римма посмотрела на нее удивленно. Ее новая знакомая знает немецкий и неплохо судя по всему: хорошие знания, наверняка пригодятся. Она уже хотела вслух высказаться по этому поводу, но на них зашикали. Ничего не оставалось, как заснуть.