– Ну, сын с женой рассудили иначе, – сказала Горбенко. – Они въехали к маме вместе с детьми. Была одна жилица – стало пятеро. Распределились они так: детям – одна комната, взрослым – другая, а бабушка спит в кухне на диванчике. Диванчик, правда, узенький и короткий, поэтому на ночь к нему приставляют табуретку, чтобы у мамы ноги не висели в воздухе. Теперь представьте: младшему ребенку три, старшему – пять. В сад они не ходят. Жена не работает, детей растит без запретов: они имеют право бегать, прыгать и визжать, сколько им заблагорассудится, – она на одном форуме прочла, что это развивает интеллект. Целыми днями сидит в Интернете и заказывает шмотки на маркетплейсах. Примеряет и отправляет обратно. Пакеты, шмотье валяются по квартире неделями. Да, уборку она не делает – это скучно. И вот моя старушка во всем этом начинает постепенно сходить с ума. В доме неумолчный визг. У нее нарушен сон. Болит спина и трясутся руки. Ей хочется тишины, но в одиночестве она может побыть только в туалете. Правда, и туда через пять минут начинают стучать и вопить.
– А выставить оболтуса ей религия не позволяет? – спросил Сергей.
Горбенко хмыкнула:
– Оболтус, на минуточку, получил свою долю в наследство от покойного отца. Так что он имеет законное право находиться в квартире вместе со своей семьей. А когда мама пытается с ним поговорить, объяснить, что жить так, как сейчас, ей невыносимо, он бодро отвечает: «Да ладно, мам, ну ты чего! Нормально живем! Не начинай!» Обнимает старушку-мать, хлопает по спине и уходит валяться перед теликом.
Горбенко так точно изобразила интонацию оболтуса, что Бабкин воочию увидел здоровенного мужика – обросшего, слегка запущенного, в свитере, который стоило бы постирать, и в кедах