Глава вторая

– Если перспектива смерти по естественным причинам отдалится, скажем, на 1000 лет, то, может быть, и человечество будет делать проекты на 1000 лет. А пока все потуги в области проектирования ограничиваются отрезком в человеческую жизнь. Мало кто рискует заглянуть на 100 лет вперёд, тем более на 500. Мне кажется, продление возраста решило бы много проблем сегодняшних. – Артём отодвинул квадратный бокал. Он не очень любил коньяк, но статус не позволял скатиться до водки.

– Ребята, ну хватит о работе. Мы разве для этого собрались? – Вика Харитонова прищурила лисьи глазки.

– А для чего, Викуся? – Славка Драников приобнял за плечо бывшую отличницу, лучшую ученицу класса. – Разве тема продления жизни, а, значит, и молодости тебя не волнует?

– Ой-й-й! Не насилуйте мне мозги! – Вика закатила красивые глазки.

Это была её любимая фраза. Ещё в школе. Двадцать лет прошло, и ничего не изменилось. Она так же выдавливает краткое «и», растягивая пухлые губы, демонстрируя при этом полоску жемчужных зубов. Время словно проходило мимо неё, не затрагивая нежную кожу подкрадывающимся увяданием.

– Меня все эти разговоры о продлении жизни и бессмертии, вообще, если честно, напрягают. Не хочу думать о смерти и старости. Во всяком случае, сейчас, пока я ещё молода… и я хочу танцевать.

Она толкнула Славкину руку и, отодвинув стул, встала. Тонкая фигурка, покачиваясь, двинулась к танцполу.

Вечер набирал обороты, к восьми часам свободных мест в кафе не осталось. Помимо случайных посетителей и их, собравшихся на вечер встречи одноклассников, в зале проходило ещё одно мероприятие – то ли юбилей, то ли свадьба. Это была компания из десяти человек, одетых не совсем в тему праздничного мероприятия: женщины в длинных юбках и растянутых свитерах, с распущенными и, казалось, давно нечёсаными волосами, и мужчины в таких же свитерах и мятых брюках.

Во главе стола сидел престарелый мужчина в костюме, с повязанным на шее цветным платком. Рядом с ним – молодая симпатичная девушка в ярко-сиреневом платье. Мужчина всё время прижимал к себе девушку, которая по возрасту годилась ему чуть ли не во внучки, и жадно целовал её в губы. Девушка не сопротивлялась, только каждый раз, когда старик отрывался от неё, заливалась глупым хихиканьем.

Большая разница в возрасте парочки, по всей видимости, гостей не смущала. Мужчины пили, женщины жевали. Периодически кто-нибудь из гостей вставал, произносил долгий и, судя по выражению кукольного лица юной красотки, скучный тост. Увидев направляющуюся в центр зала Харитонову, девушка ланью выпрыгнула из-за стола и тоже завихляла бёдрами. Постепенно центр зала стал заполняться танцующими, свет в зале приглушили, а по потолку забегали зеркальные зайчики.

– А Викуся ничего себе! – Славка подтянул к себе бутылку и вылил остатки коньяка Артёму в бокал. В школе они сидели за одной партой. На выпускном напились, подрались и больше не виделись. А когда встретились в коридоре кафе, крепко обнялись, как старые приятели. – А она ведь тебя хочет!

– Чего?! – Артём удивлённо посмотрел на друга. – С чего ты взял?

– С того, как она на тебя смотрит весь вечер.

– Да ну, – равнодушно отмахнулся Артём, но всё-таки посмотрел на извивающуюся в танце Вику.

– Глаз не сводит. А с какой интонацией она произнесла это своё фирменное: «Ой-й! Не насилуйте мне мозги!». – Славка ухмыльнулся. – Таки да, там есть что насиловать. Я бы не прочь, но без шансов. Она на тебя нацелилась.

– Ты просто пьян…

– Не настолько, чтоб не заметить с каким интересом ты наблюдал за её лицом, когда…

– Я женат, – оборвал его на полуслове Артём.

– Угу. – Славка поджал рукой подбородок и тоскливо уставился на изящную фигурку, плавно двигающуюся в такт музыке. – Она в школе бальными танцами занималась.

– И что?

– А то… Хочешь узнать, какова женщина в сексе, посмотри, как она танцует.

Это было красиво. И завораживающе. Её движения были плавными, лёгкими и свободными, словно не было в жизни проблем, груза пережитого, комплексов, зажимов. Ей снова было 17, и личико удивлённой девочки светилось счастьем. Это волновало.

Когда ритм мелодии ускорился, в ней заструились бешеные потоки энергии. И эта энергия заражала всё вокруг. Заражала и будила воображение.

– Видал? – Славка подтолкнул к Артёму полный бокал. – Мозги у Викуси всегда были, но думали они не только про интегралы и логарифмы, но и про то самое… Всегда. Я это точно знаю.

Артём молчал. Он смотрел на Вику, она на него. В полумраке он видел, как горят её глаза – словно звёзды в созвездии Скорпиона на груди уловленной жертвы. Рука потянулась к бокалу.

***

Они договорились об этом с самого начала отношений. Это было её обязательным условием: всегда говорить правду, ничего не скрывая друг от друга, какой бы неприятной она ни была. Он легко согласился, лишь заметив, что тем, кто боится угрызения совести, такое не рекомендуется.

Она долго возилась на кухне, периодически любуясь закатом, похожим на её чернично-малиновый пирог, который она зачем-то испекла. Просто так, по настроению. Настроение было наполнено непонятным, зудящим нетерпением, хотелось себя чем-то занять, руки сами потянулись к муке и всему остальному, и вот получился пирог на закате. Слой черничный, слой малиновый и бесконечный слой взбитых сливок сверху.

С настроением вообще всё было странно. Днём оно было спокойно-нейтральное до того момента, пока он не позвонил и не рассказал, что его приглашают на встречу одноклассников в кафе, что идти он не хочет, но и отказать неудобно, потому что скажут, что зазнался, что все поддерживают связи друг с другом, а он, как стал руководителем известной проектной организации, так сразу… «Ну сама понимаешь».

Она настояла, чтоб он пошёл. Он сказал, что пойдёт, только если она пойдёт с ним. Но она неважно себя чувствовала. С утра болела голова, а к вечеру стало тошнить, и она буквально вытолкала его за дверь одного. И вдруг расстроилась. Ни с того ни с чего.

Есть не хотелось, она прилегла на диван и включила телевизор. В передаче «Оказывается!» шло обсуждение разного рода специалистами пикантного мужского вопроса.

«Коренные жители Австралии с импотенцией не знакомы! – утверждала некрасивая грузная женщина в массивных квадратных очках. – По причине их своеобразного представления о мужской эрекции. Мужчины там рассуждают так: „Когда женщина меня возбудила – у меня ого-го! А если у меня не ого-го, то это означает, что женщина меня не возбудила“. Европеец бы тревожился, по врачам бегать стал или партнёрш менять в целях эксперимента. А там, в Австралии, всё просто – женщины виноваты».

Зал зашумел, пошло бурное обсуждение темы. А ей почему-то стало грустно и немножко тревожно. Проблем с потенцией у Артёма не было, ему менять партнёрш ни к чему, у него и на неё – ого-го! И вообще с этим делом у них никогда не было проблем, одно только огорчало: десять лет в браке, а ей так и не удалось забеременеть. Эта мысль отозвалась внутри душевной горечью и всё нарастающей тревогой. Или не эта?

Дурацкая передача! Она выключила телевизор и пошла на кухню.

Вид замороженной курицы отозвался резким рвотным позывом, она успела наклониться к раковине. Её вырвало. Желудочные судороги смог унять лишь глоток холодной воды. Она потянулась к антресоли и вынула аптечку.

Когда три таблетки активированного угля уже лежали в ладони, на глаза ей попался длинный бумажный пакетик. Отложив таблетки, она вскрыла трясущимися руками бумажную упаковку и пошла в туалет.

Нет, торт она пекла не просто так. Повод был. Ещё какой! Слой черничный, слой малиновый и бесконечный слой взбитых сливок сверху.

Закат сменил краски сначала на грязно-серые, потом на антрацито-чёрные. Она набрала его номер.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны досягаемости».

***

Он появился на рассвете. Его взгляд был растерянным, и она сразу всё поняла. Он, пряча глаза, рассказал ей всё без утайки, как они и договаривались.

– Уходи.

– Она ничего для меня не значит.

– Уходи.

– Но…

– Уходи.

Глава третья

В любой непонятной ситуации лучше гулять. Дождь закончился, можно пройтись по парку. Июль – один из самых жарких и самых дождливых месяцев в южной части Китая. Другие стонут, тяжело дышать, а для неё подходит. Ей уже давно тяжело дышать, и дело не в климате.

У неё есть время до вечера, время погулять и подумать. Обо всём. О том, что все плохие, а она хорошая. Или наоборот. О том, что она плохая, и кого-то бесит. О том, что рассталась с единственным человеком, которого любила, что он не оценил, не понял и никогда не вернётся и даже не извинится. О том, что её сломали, почти уничтожили. А ей почему-то всё равно. Немножко грустно, но в целом наплевать, потому что она уже всё решила и знает, что ей делать дальше. Окончательно принятое решение облегчает жизнь, примиряет с ситуацией. Главное – успеть до того, как передумаешь. Но она не передумает.

Ещё есть время поразмышлять над тем, что любить больно. О том, что предавать плохо, и о том, что убивать трудно.

О том, что последний месяц совсем не похож на её прежнюю жизнь, и она так и не привыкла к этому.

А ещё о том, что скоро она вернётся, сядет в кафе у окна и скажет себе: «Какая же ты дура, Фрида». Немножко поплачет, допьёт свой кофе, нацепит на нос круглые голубые очки и уставится в выцветшее голубое августовское небо. Ну сколько его осталось-то? Потом встанет и пойдёт дальше. Вот такая какая есть. Ну а что делать-то? Пикассо, как всегда, был прав, говоря, что голубой – это цвет всех цветов.

***

Ну, всё!

Фрида погладила рукой зелёную стену. Наверное, так и надо уходить из отношений. Пусть это выглядит низко и дёшево, зато красиво. Она сняла с лица респиратор, бросила в ведро. Низко, и пусть, всё равно никому не нужны её хорошие манеры. Теперь в чести плохие манеры и восхитительные невинные девочки. В конце концов, она уходит, не нарушая никаких договорённостей, ведь их не было. Не было никаких обязательств. Что ж так паскудно?

Душно. Захотелось открыть окно. Нет. Лучше поскорей уйти отсюда. Ах да! Чуть не забыла. Фрида быстро прошла в прихожую и, не снимая перчаток, вынула из сумки баночку с краской. Прошла в комнату, которая служила им обоим студией, и сняла с полки пластиковую коробку. Открыв контейнер, она перелила содержимое баночки в кювету с белилами и захлопнула крышку. Улыбнулась. Вот и вся любовь. Любовь, помноженная на чёрт знает что, на апогей эмоций и чувств.

Муреновый взгляд покрылся серой пеленой. Она громко рассмеялась. Любовь! Любовь? Бред чокнутой стареющей тётки. Химера. Пшик. Бзик. Дешёвая трагикомедия, от которой душно и тщедушно пусто. Всё.

Она с нежностью посмотрела на кисточки в банке. Прошлая жизнь уходит, как последний грузовой поезд. Всё кончено, она возвращается к себе.

А предателей она не простит. Пусть Бог прощает.

Глава четвёртая

Ещё чего! Привести сюда эту девку. В её дом. В их дом. Хватило же наглости! Явиться сюда! Шалава! Бесстыжие… почти бесцветные глаза. И курносый нос… торчит из-под шапки. Господи, смотреть не на что.

Её охватило безумное отчаяние. Галина бросила на стол недошитую юбку. Она всегда бралась за шитьё, когда нервничала. Шитьё успокаивало. Но не в этот раз.

Раздражение и отчаяние сменились тяжёлым беспокойством.

Нет. Она всё сделала правильно. Ей не в чем себя упрекнуть. Сколько ещё таких Людочек у него будет. Разве для неё она растила своего сыночка. Своего Дёничку. Дурак! Ой, дурак! Повёлся на смазливую мордашку.

Обиделся! Хлопнул дверью! Ты глянь, как с матерью, а?

Она потёрла правое веко. Нельзя так нервничать! Снова схватила простроченную вдоль и поперёк ткань. Да, юбку она испортила. И всё из-за этой…

Ничего! Никуда не денется. Помёрзнет и вернётся! Чай не лето на дворе.

Она нажала на педаль, и машинка взвыла пулемётной очередью. Ткань проехала почти до конца, но вдруг остановилась, машинка зарычала, застрявшая игла хрустнула и развалилась на две части.

Никогда, никогда она не допустит ни одной девки в своём доме. Никто никогда не отберёт у неё сына. Он – сосредоточие её жизни. Источник её сил. Её любовь. Её спасение.

Тогда, после развода, она уехала в эту глушь и почувствовала что-то вроде облегчения. Всё её существо сосредоточилось на стремлении излиться в невероятной, абсолютной-чистой любви к своему сыну. Им было хорошо вдвоём. А теперь его у неё хотят отобрать!

Галина упала лицом в ладони и завыла.

Ну нет! Вскинула голову. Ещё чего! Плакать она не будет. И раньше не плакала, а теперь и подавно. Всё! Хватит. Она идёт спать.

Галина встала и пошла к окну закрыть шторы…

***

Её разбудил настойчивый стук в окно. Замёрзшая ветка берёзы, гонимая ветром, остервенело хлестала по стеклу. Галина села в кровати, сердце колотилось где-то в области гортани. Она не могла вспомнить, что ей снилось. Что-то жутко страшное, но что именно – потерялось в анналах сновидений. Она отодвинула верхний ящик прикроватной тумбочки, достала таблетки. В этот момент постучали в дверь. Ничего не подозревая, она открыла и не сразу поняла, о чём идёт речь.

***

Она бежала в резиновых тапках на босу ногу по обледенелой дороге, подгоняемая ветром. В махровом халате, который почти сразу распоясался. Стывшая от мороза голубая синтетическая комбинация путалась между ног, мешала бежать. Она не чувствовала холода. Она вообще ничего не чувствовала, даже ту боль в сердце, таблетку от которой она так и не выпила. Сердце больше не болело. Оно перестало биться.

На пути ей повстречался украшенный тортовыми цветами и радостно сигналящий свадебный кортеж. Она резко остановилась, и стояла так, растрёпанная, потерянная, пока он не исчез из виду, провожая чужое счастье остановившимся взглядом.

Потом, очнувшись, побежала дальше.

У гаражей остановилась. Толпа молча расступилась, размыкая ворота в бездну.