Плохие вести

Анна узнала обо всем через два часа после случившегося. Все утро она с двумя молоденькими младшими милиционерами обходила ближайшие к сберкассе дворы. Пытались выявить, не видел ли кто участников ограбления. Все обойти не успели. Люди ушли на работу, и опрашивать стало некого.

Вернувшись в отдел, она увидела сгрудившихся в кабинете Семенова сотрудников и поняла: что-то случилось. Она направилась туда, но из толпы вышел Шишов и, заметив ее, пошел навстречу.

– Что там?

– Макара убили.

– Где? – спросила она, хотя и так было понятно, что на ипподроме.

– С ним Лазута был, но Макарка почему-то один на задержание пошел. А их там трое. Ну и получил пером в бок.

– А Лазута?

– Чуток опоздал, но успел уложить одного. Тут милиционеры прибежали и скрутили убийцу.

– Где он?

Шишов мотнул головой в сторону кабинета Березина.

– Рапорт пишет. Ань, может, сядешь, посидишь? Ты как мел белая.

Анна помотала головой:

– Не время сидеть, – и пошла к Березину.

Лазута выглядел не лучше, чем она. Склоненное над листом бумаги лицо было бледным, ручка в пальцах подрагивала. Услышав шаги, он поднял голову, посмотрел на нее и ничего не сказал.

– Ты тоже пиши, Чебнева. Вместе все затеяли, поди? – сухо произнес Березин, отрываясь от разглядывания синички, сидевшей на выступе за окном и клевавшей засохшую корочку хлеба.

Анна кивнула.

– Товарищ капитан, что известно о задержанном?

Березин хмуро поглядел на ее серые щеки и запавшие глаза.

– Личность установлена. Место постоянного проживания – город Мытищи под Москвой. В Ленинграде проводит законный отпуск. Работает в конторе под названием «Стройлесхоз». Обычный служащий. Не женат. Детей тоже вроде нет. Насчет остальных родственников уточняем.

И добавил:

– Ты пиши, пиши, Чебнева.

– Что писать?

– Про ход расследования, про то, по чьему приказанию Бездельный с Лазутой отправились на ипподром.

– Я уже написал, товарищ капитан, – вмешался Лазута. – Это было решение, принятое нами с Макаром в ходе оперативных действий. Чебнева об этом не знала.

– Да зачем ты, Вань? – устало посмотрела на него Анна. – Кому ты врешь?

– Не хочу, чтобы тебя Семенов таскал на комиссии.

– Да пусть таскает.

– Ага. Так скоро весь отдел развалится.

– Не развалится. Нас уволят – других наберут.

– Ничего, что я тут сижу? – поинтересовался Березин и стукнул кулаком по столу.

– Пишите оба все, как было! Хватит в благородство играть! А кто виноват, я сам решу! Понятно?

Через час доложили, что Горовиц пришел в себя. Березин не хотел, чтобы допрос вела Анна, но она настояла.

Арестованный не до конца протрезвел, и было видно, что голова у него трещит. Впрочем, по его лицу ничего прочесть было нельзя, только глаза красные, как обычно бывает с перепою. Березину, сидевшему рядом, казалось, что в таком состоянии Горовиц расколется на раз. Расскажет все, что было и чего не было, лишь бы в камеру отпустили. Но тот удивил. Признался только в ресторанной ссоре и пытался представить дело так, что на ипподроме всего лишь защищался от озверевшего от обиды Бездельного.

– Я ему – «отойди», а он пистолетом стал в меня тыкать! Я испугался, конечно, ну и ткнул его. Не хотел я никого убивать, граждане милиционеры. Сам он напросился, клянусь. Кинулся, как зверь! Еще секунда и пристрелил бы меня, как собаку!

– Значит, участие в ограблении не признаете?

– Да какое ограбление, что вы! Я – честный гражданин, служу Советскому Союзу в «Стройлесхозе». Ну выпил, ну поругался с каким-то мужиком, с кем не бывает! На лбу у него не написано, что он мент. Ой, пардон, милиционер. Никого убивать я не хотел, клянусь!

– Я про другое спрашиваю.

– Про другое не знаю.

Ничего не изменилось, и когда ему предъявили показания сотрудницы сберкассы.

– Наговаривает она. Ну да, похож, но она могла меня видеть, где угодно, а подумала, что в сберкассе! Мало ли чего человеку в бреду привидится! Не был я ни в какой сберкассе, сто раз вам говорю!

С тем же успехом Горовиц отрицал знакомство с убитым Владимиром Сулейко.

– Не знаю ничего. Может, он был в ресторане, может, нет. Что у них там случилось, не ведаю. Я раньше ушел. Понял, что ссора далеко может зайти, вот и ушел. Я вообще человек мирный.

– Как Сулейко оказался с вами на ипподроме?

– Да кто сказал, что со мной? Я один был.

– Но он оказался рядом, когда к вам подошел милиционер. Как вы это объясните?

– Да никак! Наверное, подумал, что ваш сотрудник всех нас хочет арестовать за тот случай в ресторане. Ну и решил, что лучшая защита – нападение. Так, кажется, греки говорили. Или не греки…

Он задумчиво почесал нос.

Изображать придурка – старый прием, но Анна заметила и кое-что другое: Горовица абсолютно не пугало обвинение в убийстве. А ведь за убийство милиционера срок светит немалый. Но когда разговор заходил об ограблении сберкассы, в его глазах мелькал страх. Сильный. Анна не могла найти этому объяснение.

К вечеру она дошла до такого состояния, что домой приползла чуть живая. Не было сил даже на то, чтобы поиграть с дочерью, поэтому она отпросилась у Фефы пораньше лечь спать. От ужина отказалась, и это стало ее ошибкой.

Догадливая Фефа мигом уложила Машу спать, собрала ужин и понесла его в комнату Анны.

– Ну зачем, Фефа, – простонала та, когда перед ней возник поднос с вкусно пахнущей снедью.

– Затем, – коротко ответила няня, ставя поднос на кровать.

– У меня сил нет есть.

– И не будет, пока не поешь.

С трудом Анна впихнула в себя пару ложек каши и взмолилась:

– Не заставляй, ладно? Не лезет в горло.

Но пытаться отделаться от Фефы было пустой тратой времени.

– Не уйду, пока не расскажешь, что за кручина тебя гложет.

– Сегодня убили Макара Бездельного, – сдалась Анна.

Ахнув, Фефа закрыла рот рукой.

– Теперь не знаю, как сказать Саше.

Фефа начала что-то говорить, но замолчала и прислушалась.

– Никак в дверь стучат. Пойду открою.

На пороге стояла Саша.

– Здравствуйте, вы не знаете, где Макар? Мне кажется, с ним что-то случилось.

Фефа посторонилась, пропуская ее в дом.

В ту ночь они не спали совсем. Ревели, обняв друг друга и стараясь рыдать не слишком громко, чтобы не разбудить Машу.

Побег

Следующий допрос Юрия Горовица снова не дал значительных результатов. Признаваться в ограблении сберкассы Щелкун не собирался, причем выкручивался довольно ловко.

– Да понятно, чего он упирается, – горячился Лазута. – Они двоих убили. Зачем ему вешать на себя новые убийства?

– Какая ему разница, одно или два. Он зарезал милиционера. Это все перекрывает, – не соглашалась с ним Анна. – Нет, убийства ни при чем.

Она по-прежнему была уверена, что в поведении Горовица кроется какая-то загадка, и пыталась ее разгадать.

Для начала она снова отправила двух сержантов опрашивать жителей близлежащих домов. Чтобы расколоть Щелкуна, надо припереть его доказательствами участия в ограблении кассы. А значит, нужны новые свидетельства.

Вечером она присоединилась к обходу.

На календаре уже мелькал июнь, а погода стояла такая, словно и маем еще не пахло. Обычное дело для Ленинграда. Втянув голову в плечи и кутаясь в тужурку, Анна шагала вдоль трепещущей под дождем Невы и думала о том, что Саше стало бы легче, будь у нее ребенок от Макара. Если бы не Маша, тоска по Егеру была бы невыносимой. Вроде нельзя сравнивать, но ведь ей тоже ничего не известно о Каме. За прошедшие с их последней встречи пять лет он не обозначился ни разу. Ни единой весточки не передал, так что она, возможно, мечтает о том, кого уже нет в живых. Саша, Саша… Любящая невеста, которая так и не стала женой.

Один из милиционеров ждал ее под козырьком парадного.

– Парадное, – хмыкнула Анна, глядя на неказистую кривую дверь, ведущую в дом.

Уже давно все парадные стояли заколоченными, но хотя язык не поворачивался назвать черный ход этим гордым словом, ленинградцы привыкать к новому названию «подъезд» не собирались. А все потому, что оно, по их мнению, было словечком московским, а потому – плебейским и их города недостойным.

– Здравия желаю, – козырнул он и с ходу доложил: – Кажется, есть. Только без вас ее не расколоть.

– Кто такая?

– Дамочка одна. Спрашиваю ее, вижу – мнется. Говорит, мол, ничего не знаю, ничего не видела. Но я-то чую, что врет. Попрощался, а сам к соседям. Завел разговор, то да се. Ну одна и сказала, что вроде примерно в нужное нам время дверь у этой дамочки открывалась. Замок у них скрипучий, слышно. А соседка эта рано просыпается. Поэтому слышала, как в квартиру кто-то зашел.

– Точно зашел, а не вышел?

– Клянется, что да. Сначала ключ проскрипел, а потом дверь хлопнула.

– Раз ключ, значит, не чужой. Наверное, хозяйка откуда-то возвращалась.

– Так в том все и дело! В это время все на работу идут, а она возвращалась. Конечно, ничего преступного нет, но почему тогда сказала, что всю ночь дома была и никуда не выходила?

– Молодец, сержант! – похвалила Анна.

– Младший пока, – смутился парень.

– Поверь, надолго в младших не засидишься. Пойдем, поговорим.

– Предупредить хочу. Пока мы разговаривали, у нее муж вернулся. Я спросил – ответил, что из командировки. Вот я и подумал, что лучше вас дождаться.

– Правильно подумал. Женщине с женщиной проще договориться.

В нужной им квартире было тихо, но дверь открыли быстро.

– Опять вы? Я же сказала, – недовольно начала красивая брюнетистая дамочка.

– Простите, но нам необходимо поговорить еще раз, – перебила Анна, доставая удостоверение.

– Хорошо, проходите в кухню, – поджала губы хозяйка. – Муж только что уснул, не хочу его тревожить. Он ответственный работник, ему нужен покой.

– Подожди снаружи, – шепнула Анна сержанту и пошла следом за женщиной.

– Я уже сказала товарищу милиционеру, что ничем не могу помочь, – твердо произнесла брюнетка, усаживаясь на стул и не предлагая сесть Анне.

Та села сама.

– В то утро вы возвращались от любовника?

– Что? – взвизгнула дамочка. – Да как вы смеете?

– Не кричите, мужа разбудите. А вы ведь этого не хотите, не так ли?

Женщина зажала рот рукой. В глазах мелькнул страх.

– Я не собираюсь выдавать вас, но мне нужны показания.

– Если дам показания, муж все равно узнает, – пролепетала женщина.

– Не узнает. Обещаю.

– Курите? – спросила женщина, вставая и отходя к окну.

Анна покачала головой.

Хозяйка закурила, выпуская дым в форточку.

– Я стараюсь вернуться до того, как проснутся соседи, но в этот раз задержалась. Не хотелось домой, понимаете? Боялась, что встречу кого-нибудь, поэтому пошла не через двор напрямую, а вдоль стены, от парадного к парадному. Дом высокий, и по утрам там всегда тень. Мне оставался один переход, и тут я увидела двух мужчин.

– Куда они шли?

– Один зашел в крайнее парадное, а второй – через проход в следующий двор.

– Вы из разглядели?

– Того, кто пошел дальше. Когда ваш сотрудник показал портрет, я сразу узнала. Мой муж – еврей, поэтому семитские черты я узнаю с первого взгляда.

– К кому мог пойти другой?

– Честно говоря, точно не знаю. Варя сдает комнату на первом, Николавна – угол на последнем. Но их может быть больше. Сейчас все стараются уплотниться, чтоб не уплотнили. Пускают вроде как родственников пожить, а сами деньги берут.

– Его описать можете?

– Нет. Он далеко был.

– А как же вас не заметили? – удивилась Анна. – Светло было.

– О! – горько усмехнулась женщина. – Я – стреляный воробей. Умею сливаться со стенами. – И, повернувшись к Анне, присмотрелась.

– Вы ведь не замужем, так?

– И что?

– Нет, я не о том, что тоже будете изменять мужу, когда вашему браку стукнет десять лет. Я другое вижу: вы очень одиноки, но не отчаиваетесь. Любите и ждете кого-то.

Наверное, Анна выдала себя. Женщина довольно улыбнулась.

– За то, что вы дали обещание не посвящать моего мужа, скажу вам еще кое-что: вы скоро встретите его.

– Кого?

– Того, кого ждете.

Из квартиры неверной жены Анна вышла в задумчивости.

– Ну что там? Удалось разговорить? – выскочил из-за угла младший сержант.

– Надо вызывать подкрепление. Беги – звони!

Через час они взяли еще одного из грабителей, и у сыщиков появилась надежда прижать Горовица к стенке.

Кололся тот тяжело. По капле. Анна видела, как его корежит от страха. Она по-прежнему была уверена: Щелкун боится кого-то и почему-то не сомневалась, что именно Стратега.

И все же Березин с Лазутой дожали его.

– Сломался, падаль, – сообщил довольный Иван. – Его дружок столько наболтал, что дальше изворачиваться – только срок увеличивать. Да и дамочка твоя вовремя со своими показаниями появилась. Теперь повезем Щелкуна на следственный эксперимент. Поедешь? Березин сказал: если захочешь.

– Поеду.

На место преступления Горовица повезли рано утром, чтобы не собирать толпу любопытствующих граждан. На пороге их встретил директор. Взглянув на него, Анна в который раз подумала, что выпустили его зря. Возможно, он и не был наводчиком у бандитов, но рыло у него в пуху. Это выражение на рыхлом лице во время допроса явно говорило, что Данилко пытается скрыть страх. Ей бы немного времени, и можно было придумать, как его зацепить. В ее голове почти дозрела версия, что в похищенном портфеле находилось нечто очень ценное, не имеющее отношения к работе сберкассы. Однако Семенов приказал Данилко отпустить за недоказанностью его причастности к ограблению. Версия так и осталась недодуманной.

– Прошу, товарищи, проходите, – засуетился Данилко, открыл перед ними дверь, посмотрел по сторонам и быстро шмыгнул внутрь.

Анна вошла и нарочно оглянулась. Взгляд директора был затравленным, по виску стекала капля пота.

Что все-таки это значит?

Помещение кассы привели в порядок, чтобы все выглядело, как до ограбления. Только вместо сотрудников за перегородками сидели милиционеры.

– Так что мне делать-то? – спросил Горовиц, с любопытством осматриваясь.

«Как будто в гости зашел», – подумала Анна, наблюдая, как скованными наручниками руками тот пытается почесать ногу.

– Гражданин, сейчас будут проведены следственные действия, которые помогут восстановить картину преступления, – объявил Лазута.

Началась тягостная процедура, которая веселила лишь одного человека – Юрия Горовица.

Анна не была задействована, поэтому прямиком отправилась в кабинет директора. Собственно, именно для этого она и напросилась на следственный эксперимент.

Данилко находился в зале вместе со всеми, поэтому ей никто не мешал и не задавал лишних вопросов.

В кабинете царил хаос. Анна догадалась, что сюда стащили и кое-как сложили все лишнее. Однако рабочее место начальника имело прежний вид. Бумаги аккуратно сложены в стопочки, ручки и карандаши собраны в красивый стакан, папье-маше и чернильница стоят на одной линии параллельно краю стола.

– Да он педант, – пробормотала Анна.