Герцог Лирийский активно участвует и в миссионерской деятельности. В России уже тогда ходили упорные слухи о якобы возможном объединении двух церквей: православной и римско-католической. Одним из инициаторов этого проекта выступил герцог де Лирия, но встретил яростный отпор со стороны известного русского проповедника и государственного деятеля, в чьих руках находилась практически вся церковная жизнь столицы, Феофана Прокоповича, архиепископа Новгородского.

В своем рвении к объединению двух религий де Лирия со своим помощником Бернардо де Риберу и вовсе утратили чувство реальности, для достижения своей цели они даже были готовы пойти на вмешательство в дела суверенного государства Российского. Де Риберу пошел на открытый конфликт с Феофаном, который закончился тем, что монаху-доминиканцу пришлось срочно покинуть Санкт-Петербург в 1730 году.

К тому же русская императрица Анна Иоанновна остается верна дружбе с Римской империей и разрывает свой союз с Испанией.

Таким образом, план политического альянса Испании и России, задуманный де Лирия, терпит крах, и испанский посланник, наделавший долгов и разорившийся, вынужденно покидает Россию в ноябре 1730 года. После этого Россия и Испания разрывают свои дипломатические отношения на целых 30 лет.

Поскольку в воспоминаниях членов династии графов Лудольф утверждается, что Гульельмо Маурицио сопровождал герцога де Лирия в Россию, то вполне возможно, что и граф Лудольф стал свидетелем вышеописанных исторических событий.

Надо подчеркнуть, что герцог де Лирия оказал большое влияние на формирование личности молодого Лудольфа, который остался без отцовских напутствий и советов.

Не кто иной, как герцог Лирийский, пристроит симпатичного, молодого и смышленого иностранца Гульльемо Маурицио Лудольфа переводчиком в только что созданное в Неаполитанском королевстве морское военное ведомство. Проработав там несколько лет, Лудольф попросится в Турцию, якобы для изучения восточных языков. Начав карьеру с самой низшей должности в Османской империи, граф дослужится до министра, и практически вся его жизнь будет связана с этой непростой, но, безусловно, интересной страной.

В 1750 году, уже находясь на дипломатической службе в Константинополе, граф Лудольф женится на француженке, придворной даме королевы Амелии, Лудовике Виктории Катрин Шабер (1725–1793), дочери Филиппа Шабера (1696–1751) и Анастасии Костон (1707–1770).

Гульельмо Маурицио с небольшими перерывами проработает в Турции чрезвычайным и полномочным министром с 1747 до 1789 год, умрет там же и будет похоронен на местном католическом кладбище рядом со своей женой Катрин Шабер, отошедшей в мир иной на месяц раньше супруга.

В те времена в Турции дипломатические представительства находились в новом квартале Константинополя – Пера, что располагался на южном берегу Золотого Рога.

Одной из основных задач графа де Лудольфа как дипломата было установление долгосрочного и надежного товарообмена между Турцией и Неаполитанским королевством.

Дело это было совершенно новым и трудно реализуемым, поскольку уже тогда «таможня не давала добро», а если и «давала добро», то за отдельную плату. Неаполитанский дипломат жаловался, что неаполитанские министры инертны, ленивы и совершенно не хотят затруждать себя текущей работой и способстовать продвижению торговых отношений между Турцией и Неаполем.

Министр иностранных дел Тануччи, серьезный политик и, выражаясь современным языком, топ-менеджер Неаполитанского королевства, вместе с Лудольфом пытался расшевелить неаполитанское общество – аристократов, торговцев и церковь, владевшую огромными землями, и убедить их в необходимости товарообмена между двумя странами. Но все же основное препятствие Тануччи усматривал в высоких таможенных сборах для иностранных торговцев – фактически поборах. Его меткое определение таможни того времени как нельзя более актуально выглядит и сегодня:

«Дорогая таможня – это чума для коммерции, родная мать контрабанды и испепеляющий огонь для всех иностранных торговцев и для самих подданных королевства. Принимая во внимание все это, я бы сказал, что мы сами большие турки, чем сами турки».

В 1772 году он активно помогает продуктами и всем необходимым захваченному русскими войсками Константинополю.

Гульельмо Маурицио де Лудольф причислен к дворянству Святой Римской империи с присвоением титула графа 30 октября 1778 года, согласно сертификату Hoch und Wohlgeboren.

От брака де Лудольф – Шабер родились:

Гульельмо Костантино (17 августа 1755 – 20 февраля 1839), Вильхельмина Костанца (1752–1807) – будущая жена графа Франсуа Сен-При, и Карл (год смерти – 1802), получивший свое имя в честь Карла III, покровителя графа де Лудольфа. Он стал дипломатом, жил и работал в Швеции. Женат никогда не был.

Прежде чем перейти к следующему поколению Лудольфов, хотелось бы сказать несколько слов о семье Катрин Шабер и о диаспоре иностранцев, живших в XVII–XVIII веках в Константинополе.

Семья французского происхождения Шабер (Chabert), первые представители которой переехали в Турцию еще в 1660 году, слыли неплохими аптекарями, врачами, ювелирами и потомственными драгоманами.

Члены этой семьи охотно вступали в брак с армянами-католиками и, хотя предпочитали оставаться под покровительством султана, сохраняли при этом свою веру и независимость в профессиональной деятельности.

Как же получилось, что в Турции обосновались многочисленные итальянцы, а позже, с возникновением дипломатических миссий, к ним присоединились представители других национальностей?

Ответ на этот вопрос восходит к временам крестовых походов, когда небольшая группа коммерсантов (не более тысячи человек, преимущественно выходцев из Генуи и Венеции, и в меньшей степени из Неаполя и Флоренции), решила обосноваться и пустить корни на турецкой земле. Их называли Italo-levantini.

С 1453 года Константинополь окончательно переходит к Турции, и тогда итало-левантийцы начинают обосновываться не только в Константинополе, а и в Смирне и других турецких городах, строят свои дома, католические церкви, занимаются коммерцией, поддерживают свои религиозные и национальные традиции, предпочитая родниться исключительно с другими католическими семьями европейского происхождения. С момента возникновения дипломатических представительств к этой общине примыкают выходцы из Франции, Англии, Голландии, России и Германии. Заключая браки в кругу диаспоры, они, таким образом, приходились друг другу если не близкими, то дальними родственниками уж точно. Что любопытно, даже места в дипломатических миссиях передавались родственникам как бы по наследству. Например, глава семьи, уходя на пенсию, рекомендовал правительству своего сына в качестве полномочного министра, а секретарем-стажером работал, условно говоря, его внук, советником – шурин, и так далее. Это была в своем роде дипломатическая мафия.

Н.С. Всеволожский так описывает Перу и левантийцев той эпохи:

«Галата, что по соседству с Перой, когда-то была подарена Михаилом Палеологом генуэзцам за их помощь в борьбе с Балдуином II (1264 г.) С тех пор местные жители пользовались относительной свободой и составляли своеобразную общину в турецкой столице. В Галате увидите пеструю толпу со всех концов христианского мира. Эта часть города сохраняет во всей первоначальной пестроте своего древнего населения предприимчивый дух торговых республик Италии. Это не Восток, не мусульманский город, а то что Европа назвала Левантом – случайный сброд итальянцев, немцев, славян Адриатического залива, греков с Ионических островов, французов, испанцев, англичан, шведов и американцев; между ними исчезают почти коренные жители Востока. Значительную часть жителей Перы составляли католики. Кроме домашних церквей и европейских посольств, располагавшихся в Пере, католики имели две церкви, своих капуцинов и иезуитов, и исключительное право звонить в два колокола».

Русский художник И. Захаров подчеркивает в своих воспоминаниях о Константинополе, что в Пере нет почти ни одного турецкого дома – сплошь европейские.

Да и что представлял собой Константинополь того времени? Правда ли, что это был роскошный восточный город или это всего лишь миф?

Ответ можно найти в воспоминаниях путешественников. Европейский путешественник Колас пишет: «Дорог в Турции нет, поля плохо обработаны, дома дурно построены, не имеют печей. Улицы столицы неудобны для проезда экипажей, завалены нечистотами и полны бродячих собак. Вилок и ложек не полагается за обеденным столом, но что за беда – они не чувствуют нужды в поддержании цивилизации…»

Другой вояжер пишет следующее: «Что касательно столь прославленной в Европе азиатской роскоши, совершенно был разочарован. Она существует только в воображении восточных поэтов. На деле в турецком доме нигде ни порядочно присесть, ни спокойно прилечь нельзя, со всех сторон ветер дует, дождь через плохую крышу в комнату льет, везде грязь, неопрятность и нечистота».

Еще одно нелестное описание Османской империи предлагает французский путешественник Шарль Дуваль (1825–1826) в своем опусе «Два года в Константинополе и Морее».

«…Обольщение, производимое видом Константинополя снаружи, скоро исчезает, и очарование прекращается, как скоро войдете во внутренность города. Противоположность сия даже так велика, что какое-то уныние нападает на душу и овладевает ею, когда, проходя в первый раз по городу, видишь улицы узкие, грязные, извилистые и дурно вымощенные; дома деревянные или каменные, неправильно выстроенные, некрасивые и непрочные. Движение народонаселения, столь живое и разнообразное в наших больших городах, там настолько монотонно, что печалит воображение. Физиономия турок вообще важна и беспокойна. Смех, кажется, им не известен; они не позволяют себе движений, обличающих мысль – видно людей, привыкших к деспотизму».

Да, в непростых условиях приходилось жить иностранным дипломатам и левантийцам, но, тем не менее, они прижились, а многие даже устроились с известным шиком – владели красивыми виллами и неплохо зарабатывали на самой Османской империи.

Прилагаю короткий список наиболее известных иностранных семейств, проживавших в XVIII–XIX веках в Константинополе: Ludolf, Chabert, Testa, Fonton, Cingria, Chirico, Pisani, Mille, Salzani, Saint-Priest, Galizzi и многие другие.

Конечно, одним из наиболее известных итальянских семейств, на протяжении многих лет проработавших в Османской империи, является династия графов Лудольф, три поколения которой представляли неаполитанский двор в Константинополе: Гульельмо Маурицио, Гульельмо Костантино и Джузеппе Костантино.

Как говорится, отец за сына в ответе, в том смысле что, рекомендуя свое чадо вместо себя на престижный и высокий государственный пост, родитель был уверен, что не подведет своего короля и страну, которую представляет, а вот за других родственников, принятых на работу, бывало иногда очень стыдно.

У Катрин Шабер, жены Гульельмо Маурицио, был брат Пьетро, вроде себе приличный, воспитанный, образованный молодой француз, вот и принял его к себе на работу граф Лудольф в дипломатическое представительство на должность переводчика и личного помощника, а тот взял и обрюхатил турчанку, которая прислуживала в миссии.

А ведь, как известно, иметь близкие отношения и жениться на турчанках иностранцам было строго-настрого запрещено, это приравнивалось к преступлению, а несчастным женщинам, имевшим неосторожность влюбиться в иноверца, грозил вечный позор, изгнание и даже смертная казнь!

Благодаря быстро распространившимся по городу слухам о любовном романе Пьетро Шабера с молодой турчанкой, ситуация вышла из-под контроля. Увы, слухи дошли до самого султана. И знаете, что предпринимает владыка земли турецкой? Он переодевается так, чтобы никто не смог его узнать и проникает в дом молодого Шабера, и сам лично убеждается в их любовных отношениях.

После этого, естественно, султан официально заявляет министру графу Лудольфу, что присутствие молодого Шабера в его стране более не желательно. Об этом информирован и министр иностранных дел Неаполитанского королевства Бернардо Тануччи (Bernardo Tanucci (1698–1783)).

Вот что он пишет в своем письме от 29 ноября 1760 года своему послу в Константинополе Гульельмо Маурицио Лудольфу:

«Необходимо как можно быстрее уладить скандал, причиной которого стал молодой переводчик Шабер. Какой позор на мои седины! По моему глубокому убеждению, этот молодой человек просто болен сексом и не может более оставаться в Пере, так как нет никакой уверенности, что, закончив одну любовную авантюру, Шабер не начнет и другую. Как вам хорошо известно, про это узнал сам Султан и дает ему ровно пять месяцев, чтобы собрать свои вещи и убраться навсегда из Турции. Для начала я его перевожу в наше консульство в Патрасе».

Пьетро Шабер был навсегда изгнан из Турции, но, как не странно, этот эпизод не сказался отрицательно на его дипломатической карьере: в будущем он станет генеральным консулом на Кипре, в Греции и Польше.

У Катрин Шабер был еще один брат, чья внучка, Мари Генриэтта Сесилия Шабер (г.р. 1813), в 1832 году вышла замуж за Федерико де Кирико (1805–1864), который с 1812 по 1832 год работал на русское представительство в Константинополе, сначала под руководством А.Я. Италийского, а затем – А. И. Рибопьера.

Первым из семейства, приехавшим в Турцию, стал Лука де Кирико (1685–1749), мать которого была родом из Тосканы, а отец – из Генуи. Лука был назначен генеральным консулом Республики Рагуза в Константинополе, а также находил время подрабатывать переводчиком на английское представительство.

Другой из этого рода, Пьер Федерико Мария де Кирико (1764–1837), работал в Турции на Савойскую династию, а его брат Лука (г.р.1765) обосновался в Одессе. Россия стала его второй родиной, он прекрасно служил на дипломатическом поприще во времена Николая I. Похоронен на одном из одесских кладбищ.

Лука Григорьевич де Кирико, проработав в качестве генерального консула в Бухаресте в период с 1812 по 1817 г., дослужился в России до действительного статского советника. Судя по всему, он был человеком состоятельным, поскольку купил у Иосифа Викторовича Поджио большой дом по Дерибасовской и Ришельевской улицам, и вообще занимался скупкой земли и садовых участков в Одессе и ее пригородах. У него было две дочери, Констанца и Валерия, учившиеся в Одесском институте благородных девиц.

Жена его, Елена, слыла большой оригиналкой, особой с очевидными странностями в характере и поведении.

О ней пишет в своих воспоминаниях Филипп Филиппович Вигель:

«Находившийся долго в Бухаресте генеральным консулом действительный статский советник Лука Григорьевич Кирико, армяно-католик, был попросту человеком необразованным и корыстолюбивым. Жена его, смолоду красотка, всегда изумляла общество совершенным неведением приличий, какою-то простодушною, детски-откровенною неблагопристойностью в речах и действиях. Она мыслила вслух, никогда не смеялась, зато всех морила со смеху своими рассказами. Худенькая, живая, огненная… Мистификациям с ней конца не было. Из анекдотов о ней составилась бы книжица, но кто бы взялся ее написать и какая цензура пропустила бы ее? Я позволю себе привести здесь два или три примера ее наивного бесчинства. Описывая счастливую жизнь, которую она вела среди валахских бояр, говорила она мне, как и многим другим: «Все они были от меня без памяти, а так как эти люди не умеют изъясняться в любви иначе как подарками, то и засыпали меня жемчугом, алмазами, шалями. Как же мне было не чувствовать к ним благодарности? Иным скрепя сердце оказывала ее; с другими же, которые мне более нравились, признаюсь, предавалась ей с восторгом».

Как уже уточнялось выше, все итало-левантийцы состояли друг с другом в родстве и становились или дипломатами, или драгоманами, что тоже являлось почетным назначением.

Кто же такие драгоманы? Само слово «драгоман» происходит от греческого dragumanus и от арабского targiuman, что означает «переводчик». Но это был не просто переводчик, а человек, хорошо знакомый с местными обычаями, владеющий в совершенстве несколькими восточными языками, способный давать ценные советы и призванный помогать тому ли иному иностранному дипломату в ведении непростых переговоров с турецким султаном и его правительством.

Еще с одним родственником Катрин Шабер-Лудольф, сыном ее племянника Франсуа Пьера, Робертом Шабером (1809–1856) – драгоманом английского представительства в Константинополе – связан один исторический эпизод.

В воспоминаниях композитора Николая Ивановича Бахметева (1807–1891), в 1833 году сопровождавшего в Константинополь графа Орлова, описывается история с отнятой в плену скрипкой: «Приехав в Константинополь, драгоман английского посольства барон Шабер предложил мне свою скрипку на все время пребывания нашего в Константинополе. Барон Шабер почитал эту скрипку итальянскою, но я убежден, что она была митенвальская, то есть немецкая: но как бы то ни было, скрипка была порядочная и подверглась такой же участи, как и ее предшественницы… Когда пришло нам время отправляться на «Пармене» в Одессу, барон Шабер просил меня взять на память его скрипку, взамен которой граф Орлов приказал мне предложить барону Шаберу тоже на память моего гнедого жеребца, которого Шабер принял с удовольствием. Остальные же лошади, из коих две присланы Паскевичем Дибичу, замечательны были тем, что, как горские, они никогда не ковались…»

Известны в итальянской и русской истории дипломатии драгоман Николай Антонович Пизани (Nicola Pisani (1743–1819) и его двоюродная сестра Беатриче Пизани (Beatrice Pisani (1784–1849), которая была женой племянника Катрин Шабер – Франсуа Пьетро Шабер.