Он вдруг засмеялся – коротко и грустно – и развёл руки в стороны в жесте отчаяния.

– Вот она – моя печальная история! Если вам понадобятся дополнительные детали, можете поинтересоваться у моих людей… Они достаточно разочаровались во мне, чтобы возненавидеть…

В то же мгновение черноволосая женщина в потрёпанном мужском костюме, сидевшая рядом с ним, чертыхнулась и шлёпнула себя ладонью по коленке.

– Чёрт подери! Да сколько можно? Денно и нощно я повторяю, что все они шли на это осознанно, и ты не виноват! Хватит уже себя…

– Я бы попросил вас, мадам, себя сдерживать, – прервал её пастор.

Он и сам не ожидал влезть в разговор именно в этот момент, но издержки профессии заставили Уотерса подать голос.

– Я не «мадам», чтоб вы знали, – рявкнула женщина, и она явно порывалась сказать что-то ещё, но испанец игриво хлопнул её по спине.

– Простите, преподобный! Простите эту дерзкую грешницу! – забормотал он. – Она устала, как и все! Мы ехали сюда без передышек почти три дня, вот и…

– Вы правы! Мы слишком долго вас мучаем. Это неприемлемо и негостеприимно, – сказал пастор и мельком взглянул на Чемберса, Дикинсона и Грескилла. – Предлагаю отложить разговор, пока вы все не отдохнёте, как следует.

С этими словами он, повинуясь порыву, посмотрел на девушку с огненными волосами. В то же мгновение их взгляды встретились, и первой же его мыслью было немедленно успокоить её и… защитить? Он и сам не понимал, от чего, и по каким причинам именно она вызывала в нём это странное желание. Это раздражало и настораживало. Вместе с тем ему не терпелось поговорить с нею, подальше от всех этих лишних персон (а они, несомненно, вдруг становились лишними рядом с нею), узнать о ней всё… Если она не католичка, у него даже будет шанс видеть её отныне и впредь в церкви… Может быть, если она поселится здесь, и того чаще…

– Давайте-ка, пожалуй, попробуем сделать некое заключение нашей встречи, ёмко и коротко, – мистер Грескилл кивнул Чемберсу, и тот откашлялся.

– Итак… кхэм-м… В связи с постановлением конгресса в Олбани и рекомендациями господина Ричарда Пенна – губернатора провинции Пенсильвания – а также учитывая военные заслуги последних трёх лет в борьбе против французских и испанских соперников… и некоторых враждебных индейских племён… мистеру Стерлингу и его людям гарантирована безопасность и защита от британских служб на землях провинций Пенсильвания, Делавэр, Мэриленд и Виргиния… Всё верно?

Томас Стерлинг всё это время буравил Чемберса пристальным взглядом, но, в конце концов, кивнул с тяжёлым вздохом.

– Что же… Вам и вашим людям, всем гражданским, будут предоставлены участки земли в поселениях вдоль Фоллинг Спринг, то есть здесь, в также в Гринкасл, Уэйнсборо и Элизабеттауне. Это самые безопасные и обжитые территории на юге провинции, поверьте.

– Я рад и… благодарен, – ответил Стерлинг.

Уотерс взглянул на него, на его напряжённую фигуру и скрещенные на груди руки, и невольно подумал о лжи. Пока Чемберс и Дикинсон решали, где на время разместить колонистов, в помещении было слышно лишь их тихое бормотание друг с другом. Каким-то шестым чувством Уотерс ощутил, что на него смотрят. Так и было: Стерлинг теперь разглядывал его через широкий стол. Преподобный сидел прямо и не шевелился.

О его тяжёлом тёмном взгляде, доставшемся ему от отца, насколько он знал, в округе едва ли не легенды ходили. Этот взгляд давал пастору некое преимущество в беседах – почти никто не выдерживал подолгу смотреть на него. Предпочитали отводить глаза в сторону. Особенно молодые женщины и совсем юные девицы. Те и подавно краснели, то ли от смущения, то ли всё же от страха. Пастора немногие видели улыбающимся или расслабленным, если когда-то и видели вообще…

Что и говорить, мысленно он уже отдал Стерлингу должное: тот глазел на него без тени смущения или тревоги на лице. Казалось, этого мужчину ничем не пробить. Но Генри Уотерс всяких людей встречал за свою жизнь. Его трудно было чем-либо удивить… Разве что…

Пастор снова взглянул на рыжеволосую девушку, и, когда заговорил, намеренно решил обращаться к ней, пусть она и не смотрела на него:

– В моём приходе три поселения. Католических церквей нет, и вы их здесь не найдёте… Но в нашем краю не приветствуются гонения по вере, и любой проповедник в Пенсильвании скажет, как мы рады каждому, независимо от его вероисповедания.

Пастор заметил, как голубоглазый юноша улыбнулся после его слов и взял девушку за руку. Однако она всё ещё не поднимала глаза. Уотерс ощутил острый укол в груди из-за её молчания. Он до сих пор не услышал её голос.

– Именно поэтому господин Пенн направил нас сюда, – ответил на его слова, прозвучавшие, как приглашение, Стерлинг. – Благодарю за ваше гостеприимство, преподобный… как ваше имя?

– Уотерс, сэр. Пастор Уотерс.

Пожалуй, на этот раз его голос прозвучал слишком недружелюбно. Мысленно он послал Стерлинга ко всем чертям, потому что обращался он исключительно к девушке, а тот посмел влезть. Если среди своих колонистов-бродяжек он считается Богом, то отныне от такой привилегии ему придётся отказаться, если Стерлинг вообще хочет выжить здесь.

После подписи некоторых документов, обмена рукопожатий и обещаний Альварадо и Стерлинга быть тише воды, ниже травы, собрание, наконец, завершилось. Затем, весьма некстати, Уотерса отвлекли Чемберс и Дикинсон: до следующего воскресенья было необходимо убедиться, что колонисты разместятся в упомянутых в приказе поселениях, а также выслушать их жалобы и пожелания, устроить знакомства, и далее, далее.

Уотерс и без их пояснений знал свои обязанности. В Чемберсе его всегда раздражала дотошность, а в Дикинсоне… Что ж, мистер Дикинсон редко наведывался в их край, а церковь и вовсе не посещал.

Прошло всего несколько минут, когда пастор, наконец, выбрался наружу. На территории форта он никого не нашёл, хотя ясно осознавал, что действует странно, необычно и интуитивно. Он искренне искал встречи… и это одновременно возбуждало и пугало его.

Парочка цыган пробежали мимо него, когда Уотерс брёл по тропе, которая вела на поляну, где уже разбивали лагерь колонисты. Мужчина вздрогнул от неожиданности и проводил долгим строгим взглядом молодых людей, одетых слишком легко для столь пасмурного утра. Именно в тот момент он и заметил их – Стерлинга и девушку – они стояли там, где начиналась граница тёмного леса.

Они были так увлечены своим разговором, что не замечали преподобного в чёрной мантии, стоявшего не так уж и далеко. По тому, как близко Стерлинг находился к рыжеволосой девушке, Уотерс осознал, что их отношения могут быть серьёзнее, чем он предполагал. Пастор видел, что они спорили, и до него едва доходили обрывки разговора. Дождь начинал усиливаться, и листва шумела вокруг.

Она злилась, её большие малахитовые глаза вдруг покраснели, неясно было лишь, плачет она, или это капли дождя заливают её побледневшие щёки? Когда неожиданно Стерлинг попытался взять девушку под локоть, пастор невольно подался вперёд – ещё один бездумный порыв.

Но он давно уже не ощущал столь сильного отвращения. Ему казалось, что Стерлинг позволял себе слишком много. Девушка явно была не в том настроении, и внезапно преподобный почувствовал знакомое желание: оградить её, защитить её… особенно от этого наглеца, чей холодный взгляд ему не понравился ещё там, в Доме Правосудия. Вот сейчас он вмешается и поставит Стерлинга на место, затем уведёт несчастную девушку в часовню и постарается утешить её словом. Наверняка, она промокла до нитки и замёрзла…

– Не утруждайтесь, преподобный! Вы не сумеете им помочь. Скорее рабство отменят, чем эти двое помирятся…

Со стороны лагеря колонистов к нему приблизилась женщина, закутанная в длинный серый плащ. Хоть на голове у неё был капюшон, Уотерс сумел разглядеть под ним мокрые тёмные пряди волос с седыми проблесками и бледное усталое лицо. Это была привлекательная женщина, возможно, не старше сорока пяти, худая и невысокая.

– Простите, что побеспокоила вас, но я заметила… вы были готовы вмешаться, – она подошла к нему и встала рядом, по правую руку. – Я надеюсь, всё же это место и возможность остепениться подарит им долгожданный покой. Их отношения… так переменчивы!

От пастора не ускользнула некая кротость и смирение в её голосе. А взгляд, направленный на Стерлинга и девушку, показался тёплым, материнским.

– Отношения? – Генри тоже посмотрел на них.

Нервно взмахивая руками, обладательница рыжих волос оттолкнула от себя Стерлинга и внезапно побежала в сторону поляны, оставив его в одиночестве среди деревьев. В то мгновение ветер, наконец, донёс до Уотерса хриплый мужской возглас:

– Амелия!

«Её имя… вот как!» – подумал он с какой-то неясной тревогой, затем спросил:

– Вы сказали, отношения? Так она…

– Моя воспитанница и супруга господина Стерлинга, – женщина печально улыбнулась. – Наверняка и вы уже прознали о слухах про похищение и тому подобное… На самом деле она сама покинула родину вместе с ним… Но с тех пор радость между этими двумя я наблюдаю всё реже и реже. С такими характерами, как у них, это просто…

Она говорила ещё и ещё, но Уотерс не мог сосредоточиться. Он глядел на поникшего Стерлинга, на то, как он утёр рукой влажное лицо, а затем неторопливо двинулся вслед за девушкой, к лагерю.

Так она не свободна! Одна лишь эта мысль возбудила в его душе ураган столь мощный, что самому стало страшно. Как же так получилось? За что? Почему именно сейчас и именно он оказался вовлечён в неясный вихрь какой-то жестокой последовательности? Лучше бы он не ощущал ничего, совсем ничего…

Но вот, Стерлинг уже скрылся из виду, дождь ослаб, и пастор побрёл бок о бок с незнакомкой, представившейся ему Магдаленой из Эдинбурга – няней Джона и Амелии МакДональд. Видимо, преисполненная доверия к служителю церкви, пусть и лютеранскому, она решительно была настроена рассказать ему всю правду о своей несчастной воспитаннице…

Генри Уотерс шёл рядом с нею, ощущая себя омертвевшей рыбой, качающейся на волнах у самого берега. Всё, что он знал и ощущал до этого дня, разваливалось на глазах, потому что, оказывается, он не знал ничего! Но хуже всего была мысль о том, что он остался где-то позади… кем-то брошенный и кем-то побеждённый.

И что он мог теперь, когда пара чужих фраз убили в нём искру радости? Лишь наблюдать и слушать… и, возможно, пожелать узнать больше…

Да. Он уже желал. Он желал узнать её историю.