Заметки япониста

Интро

За свою довольно-таки долгую карьеру переводчика я успела поработать со всеми видами японского театра: кабуки, но, дзёрури (бунраку), арт-кабуки, кёгэн, с оркестром придворной японской музыки гагаку, музыкантами: классическими, фолк и рок, с хором и оркестрами, с несколькими группами японских барабанщиков, участвовала в съемках сериала нетленки японского Пикуля Сибы Рётаро «Тучи над холмом», переводила японских конных лучников ябусамэ и на всяческих спортивных мероприятиях: Олимпиада в Сочи, чемпионат мира по футболу, международные соревнования по каратэ, на экономических форумах и международных конференциях, на фабриках и заводах, в полях и офисах. Историй накопилось великое множество, и, видимо, настало время ими поделиться.

Культурные различия

Однажды в Японии ехали мы с подругой-японкой в метро. И одна девушка случайно рассыпала какие-то мелкие предметы. Они разлетелись в разные стороны, девушка ползала по полу, пытаясь их собрать. Весь вагон сидел с каменными лицами, как будто ничего не происходит. Какие черствые японцы, подумала я и сказала подруге:

– Почему все сидят как истуканы? Давай поможем девушке.

– Ни в коем случае, – ответила подруга. – Девушка и так растеряна: она рассыпала свои вещи, тем самым причинив неудобство другим пассажирам, а если ей еще начнут помогать, то она совсем потеряет лицо.

別腹

Сижу сейчас в «Хлебе насущном» и думаю о прекрасном японском слове бэцубара, что в буквальном переводе – «другой живот». Так говорят, когда после сытного обеда вы еще заказываете пирожное, которое как раз и отправится в ваш «другой» живот. Вот было бы здорово, если бы у человека реально было два желудка: один поменьше – для еды, другой побольше – для десертов…

Красноярск

Госпоже С. очень не хотелось лететь в Красноярск. Настолько, что она даже забыла заказать такси в аэропорт и не взяла с собой визитки, хотя и собиралась в командировку. В Красноярск она отправлялась не впервые, девятнадцать лет назад она провела там полтора месяца, и видимо поэтому ее подсознание изо всех сил пыталось вытеснить все, что было связано с этим городом. Девятнадцать лет назад она работала в японском банке, офис которого находился на Сахалине. Чем она только ни занималась: устраивала салюты в Южно-Сахалинске и Хабаровске, предварительно получая разрешение на провоз пороха в Москве, организовывала концерты и еще всякую ерунду, которая никак не входила в обязанности строгого банковского служащего. Директор банка очень любил Россию и даже придумал прямой авиарейс, связывавший префектуру Аомори и Хабаровск. Но если есть рейс, то должен же кто-то на нем летать. И тогда директор стал набирать туристические группы в Россию.

Дедушка летел рейсом «Москва – Хабаровск», и у него случился удар. Обычно с дедушками такое случается в самолете во сне, но этому повезло он встал в туалет, и тут его разбил паралич. Дедушка упал на глазах у всех пассажиров, и в самолете, на его счастье, оказалось даже два врача: русский и японец, которые хором затвердили, что, если самолет не совершит экстренную посадку, в Хабаровск прилетит труп дедушки. Так самолет сел в Красноярске, и дедушку отправили в больницу. Он был клиентом банка, где работала госпожа С., не слишком богатым, обычным клиентом, который отправился в тур, организованный директором банка. Тот чувствовал свою ответственность и отправил госпожу С. в Красноярск ухаживать за дедушкой. Ухаживала, конечно, медсестра, нанятая по страховке, а госпожа С. улаживала все технические формальности и каждый день навещала дедушку в больнице. В больнице не было лекарств, их для дедушки покупала госпожа С., еще она купила десять градусников, так как на сорок человек был только один. У дедушки был отменный аппетит, он быстро шел на поправку, госпожа С. таскала ему продукты. А по вечерам возвращалась в гостиницу «Октябрьская», под окнами которой с семи до одиннадцати вечера была дискотека. В августе пошел снег. Госпожа С. погрузилась в депрессию. Но дедушка поправился. И потом еще лет пятнадцать, а то и больше поздравлял госпожу С. с Новым годом. Вроде бы, история с хеппи-эндом, а в Красноярск госпоже С. больше не хочется.

Бунраку

Гастроли кукольного театра бунраку подходили к концу. Показывали пьесу известного японского драматурга Тикамацу Мондзаэмона «Сонэдзаки синдзю», то есть «Самоубийство двух влюбленных в Сонэдзаки». Я заведовала титрами. Сначала сделала перевод, а во время спектаклей сидела в боковой ложе и нажимала на кнопочку. В остальное время переводила устно: интервью, пресс-конференции, организация сцены и проч. Очень напряженный график. В самом конце пьесы между титрами была большая пауза, и я уснула. Открыла глаза в ужасе и поспешно нажала на кнопку. Финал, аплодисменты, спектакль окончился, а дальше был прием, устроенный в честь артистов в японском посольстве. Все говорили благодарственные речи, и тут выступила продюсер театра. Она сказала: отдельно я хотела бы отметить работу переводчика титров. Сегодня тайминг финальных титров был потрясающим, – и дальше что-то про вабисаби и югэн.

Все-таки хороший сон всегда – залог успеха.

О карме

На заседание круглого стола по отходам, который проводили в Улан-Удэ, неожиданно зашел какой-то буддистский монах, в бордовых одеждах, тапках и с тряпичной сумкой. И говорит: «Не знаю, нужен ли Иркутску или Улан-Батору мусоросжигательный завод, но нам в Улан-Удэ очень как нужен». И дальше про дракона стал рассказывать, который в Байкале живет. А потом говорит: «Построите нам мусоросжигательный завод – двести лет в раю будете наслаждаться, а не построите – будете двести лет в аду мучиться».

Оказалось, монах не простой, а Пандидо хамдо лама – лидер всех буддистов России.

Министр природы Бурятии покраснел и говорит: «Вы это не переводите. Или только про рай переведите, а про ад не стоит.

Я говорю: «Я не могу святое слово искажать и в аду потом двести лет мучиться», – и все перевела. С удовольствием.

Вдогонку к предыдущему

Мусорные заводы в Японии – это совсем не то, что мы обычно себе представляем.

Однажды группу русских стажеров в Японии повезли смотреть мусоросжигательный японский завод. Многие были недовольны: ну вот, нюхать эту вонь, бродить в грязи… Но оказалось, что завод стоит посреди жилых городских кварталов, никакой вони нет, все сотрудники ходят в белоснежной форме, на крыше завода посажен сад, растут деревья и цветы.

Так хочется хотя бы двести лет побыть в раю…

В сауне

Переводчик с японской стороны Елизавета была девушка ответственная, в очках, твидовом брючном костюме. Периодически преданно носила портфель за боссом.

Российской стороне требовалось наладить неформально дружеские отношения с японцами, и они пригласили их в сауну на Байкале.

Но формальные/неформальные, а переводить кому-то надо. А кроме Елизаветы никого не было. Так она и сидела, роняя капли пота, в белом махровом халате, надетом на твидовый костюм, смотря прямо перед собой (шаг вправо, шаг влево – расстрел).

Подарки

Дедушка привез Марине Петровне подарок из Японии. Красиво упакованный, в коробке.

Марина Петровна звонит мне и спрашивает: «Катя, ты не знаешь, что мне Кобаяси подарил? Упаковано так красиво – передарить хочу. Спросят, что там – а я не знаю».

Ну, думаю, надо как-то деликатно спросить, чтобы не обиделся.

Спросила. А дедушка говорит: «Я и не знаю, что там. Его секретарша покупала».

Марина Петровна прислала японцам открытку со свечой и надписью: «Скорбим». Японцы перепугались, спрашивают: что случилось, кто-то умер?

А это она выразила соболезнования по поводу девятилетия катастрофы на ядерной электростанции в Фукусиме.

Энергоаудит

Российская сторона написала японцам программу энергоаудита.

Проводить его будем в school & garden. Долго гадали, что отапливают в саду. Цветы? Деревья? Оказалось, детей в детском садике.

В этом «саду» мы провели довольно много времени, облазив с «энергетическими» дедушками все подвалы с трубами и отважно покрутив какие-то важные колесики, от которых зависела подача тепла. В конце энергоаудита дедушки дали указание, как энергоэкономно, то есть сберегающе, регулировать отопление. И, видимо, их рекомендации были приняты. Но, как всегда, а-ля рюс. В больнице, где мне выдалось полежать, действительно регулировали подачу тепла: в зимние месяцы – больше в морозы, меньше в более теплое время, но. В апрельские морозы батареи были выключены, но зато, когда началась весенняя жара, они стали шпарить, как не в себя.

Еще i need something to confess^[3]. Когда мы ходили по покинутому, как будто в тихий час, садику – ему предстоял ремонт, – я подумала: двойка по физике (предмет гордости золотой медалистки, комсомолки, отличницы) у меня есть, а вот воровать мне никогда не доводилось, кроме белого налива в дачном тарусском детстве. Поэтому (о боги!) я сперла из садика крошечного пластикового ослика, который долго путешествовал в моем кармане, а теперь с легким немым укором стоит у меня на письменном столе. И на Луне бывают пятна.

Совещание в ЦОДД

Для установки японского оборудования нужно разрешение сторонней организации.

Видимо, чтобы стало понятнее, зачем оно нужно, дядька с лицом гаишника говорит мне: «Ну вот представьте, Екатерина, я приду к вам домой без разрешения и надену ваше платье…»

Японцы окаменели, а меня с моей богатой фантазией вырубило минуты на три. Так и сидела, думая: красное ему бы пошло.

А я все летала…

Почему-то всякий раз, когда приходит время улетать из Японии в Москву, со мной что-то приключается. То надвигается ужасный тайфун, разверзаются хляби небесные, зонтики летают в воздухе, как пики самураев (а были ли у самураев пики? ну да ладно), потоки воды смывают Японию, и, разумеется, не летают самолеты и не ходят поезда. Фокус с тайфунами повторялся неоднократно, так что один мой знакомый японец стал даже называть меня «тайфууонна», то есть женщина-тайфун.

В этот раз погода была хорошая и ничто не предвещало беды. Надо сказать, я всегда сажусь с той стороны самолета, откуда видны сотрудники аэропорта, потому что, когда самолет начинает движение, они вежливо кланяются и машут рукой на прощание. Очень трогательно.