Дневник. 17.12.2018 г.
Очередной понедельник и очередное совещание, которое уже вторую неделю выливается в публичную склоку с директором по экономике. Она начала обращаться ко мне по фамилии, что звучит по-хамски. Откуда в ней столько ненависти? И почему мнение какой-то тетки меня расстраивает?
Ну что ж, поиграем в рефлексию.
Что вызывает апатию? – Чувство, что моя работа не значима и не нужна, отсутствие результата.
Что вызывает раздражение? – Плохо сделанная работа и отношение к ней как к норме; грязь, неприбранность, неухоженность; разруха и потеря времени.
На что злюсь? – На свою неспособность быстро найти ответ; на то, что теряюсь при хамстве и грубости, не могу отстаивать интересы, защитить себя; на обесценивание меня и моего труда, пренебрежение.
Чему радуюсь? – Способности творить, делать что-то новое, хорошей погоде, встречам с друзьями, красоте мира, музыке, путешествиям, времени с семьей, возможности любить в широком значении, получать удовольствие от мира и от своей жизни.
Что вызывает у меня грусть? – Старение родителей, ощущение уходящего времени, понимание, что многое уже никогда не будет сделано.
Кому завидую? – Большим семьям, их близости и отношениям. Людям, которые имеют смелость делать то, что им дорого и нравится (в профессии, в хобби). Внутренне гармоничным и свободным людям.
В нашей семье не принято было обсуждать чувства, тревоги и переживания.
Андрей – мой двоюродный брат – был младше меня всего на четыре года, но как-то так и не попал в нашу компанию, поэтому рос с детьми из другого двора. Он был вихрастым, веснушчатым, с озорной улыбкой, любил танцевать и мечтал стать клоуном в цирке. Конечно же, мы, его родня, в те девяностые годы лишь посмеивались над такими мечтами и говорили об их оторванности от жизни.
Время шло, Андрей вырос и появились проблемы, о которых говорилось шепотом и никогда толком открыто. Это замалчивание и игнорирование привели его к саморазрушению, с которым он не справился. Мы молча наблюдали за тем, как катится под откос его жизнь… Сейчас я часто думаю: могла ли я что-то сделать тогда? И понимаю, что нет. Сложно не замечать факты, упорно игнорировать логику развития событий, но сбегая в свою жизнь, которая тоже была не такой уж простой, проблемы Андрея быстро ускользали на второй, третий план, чтобы благополучно забыться до следующей встречи.
Он любил крепкий чай, но заваривал кофе, когда я приезжала к ним в гости, всегда обнимал при встрече и прощании, а я вытесняла мысли и свой страх, когда чувствовала, какими слабыми и тонкими становятся его руки.
Он умирал в больнице, и все понимали безвыходность ситуации. Был конец года, и мама купила ему новогодний шар со снегом и картинкой внутри, чтобы радовал его и чтобы он не чувствовал себя таким одиноким.
Андрей умер двадцатого декабря. Я до сих пор скучаю по нему.
Его смерть была не единственной, которую я оплакивала в анализе. В мае умер мамин родной брат Владимир, которого я искренне терпеть не могла: он в молодости мотал нервы ей и бабушке, угрожая суицидом, уходил в запои, становясь агрессивно-неадекватным.
Помню, когда он только женился, в один из вечеров мы столкнулись на улице, где я, тринадцатилетний подросток, гуляла со своими подружками. Идя с женой позади нас, он начал грубо окликать меня: «Эй, корова!»
Я шла впереди и делала вид, что это не относится ко мне, а он все не унимался. Такого стыда и унижения, что я испытала тогда, я не простила ему до смерти.
И после смерти тоже.
У него диагностировали рак желудка, и мама очень активно взялась его спасать. На тот момент он жил один в старом деревянном доме, где было сложно создать нормальные условия для ухода за больным, и мама привезла его к нам в квартиру и поселила в моей комнате.
Долгое время на сессиях я прорабатывала свою злость на маму за то, что она не посоветовалась, а приняла решение в одиночку и поставила нас с папой перед фактом.
Папе пришлось жить несколько месяцев с умирающим человеком в соседней комнате и видеть ежедневно его страдания и угасание.
А я не могла приехать к родителям, так как моя комната была занята этим человеком – мне некуда было ехать.
Мы созванивались, я злилась от происходящего, отправляла деньги на его содержание и лечение, слушала горевание мамы… и снова злилась.
Перед смертью дяди мама заставила меня позвонить ему и поговорить, поддержать и сказать, что больше не сержусь на него. Я позвонила и сказала то, что хотела мама. Но вряд ли была искренна в тот момент…
В итоге я приехала только уже на похороны. Прошло много лет, но до сих пор, когда бываю у родителей, останавливаюсь не в своей бывшей комнате, а в родительской.
Когда я вспоминаю о судьбах Андрея и Владимира, думаю о пути саморазрушения и о том, что могло бы быть прекрасного в их жизни – и не случилось…
Может быть, поэтому мои притязания так велики, так ненасытно я путешествую, занимаюсь своими хобби и любимой работой: ген деструктивности и саморазрушения есть и во мне, и я инстинктивно боюсь пойти по этому же пути.
До рефлексии в анализе я жила в формате черновика, часто думала, что, когда получу образование, тогда-то и начнется прекрасная жизнь, потом посчитала, что она начнется после устройства на хорошую работу, когда сделаю карьеру. Мои мысли были сосредоточены или на переживаниях прошлого или на мечтах о будущем, – я не жила в настоящей. Столкновение с потерей родных заставило признать конечность жизни и потихоньку все больше обращать внимание на проживание ее в текущем моменте.
Дневник. 24.02.2019 г.
Сегодня я обнаружила, что не одна в кабинете, что есть Другой.
В. начал задавать слишком много вопросов, и я разозлилась на него: «Это же МОЕ время и МОЯ терапия! Он-то что тут делает?!»
Сеансы, в которых было много молчания и слез, постепенно сменились временем историй. Так интересно… всегда начинала рассказ о событиях текущего времени, но слышала: «Возможно, что-то похожее уже было в вашей жизни раньше?», «Возможно, это что-то напоминает вам?», «Возможно, между этими событиями есть какая-то связь?»
Он никогда не говорил утвердительно и все свои интерпретации предлагал в виде гипотез, которые мы могли рассмотреть с разных сторон, и это позволяло не отвергать или подтверждать их сразу, а начать крутить, как головоломку, как виртуальный конструкт, от которого можно было перейти к другим ассоциациям, которые в итоге через рассуждение подтверждали или опровергали его предположение.
Он был бережен к моим чувствам и оставлял воздух, пространство для движения, но его активность тогда разозлила меня, появилось ощущение, что я теряю часть пространства, которое начала считать своим собственным.
Погружение в саморефлексию меняет человека незаметно. Все происходящее во внешней жизни кажется чем-то обычным, что сложилось само по себе, но если посмотреть более пристально, то начинаешь замечать детали этих изменений.
После Бельгии я стала больше доверять своим желаниям и не ориентироваться на внешнее окружение. В мою жизнь пришли путешествия, но чаще они были или в формате соло, или с мамой.
Мне очень хотелось показать ей мир, но эти поездки складывались по одному и тому же сценарию: воодушевление и желание поделиться с ней – и полное опустошение и скандалы на третий-четвертый день после критики с ее стороны. Вернее, я воспринимала это как критику в свой адрес, например, ее замечание, что ей не слишком понравился вид из окна номера. Меня возмущало такое отношение, ведь поездка была за мой счет, я потратила много времени на выбор самого лучшего варианта, и мне казалось, что подобными замечаниями она обесценивает все мои вложения в этот отдых. Она не понимала, почему я начинаю злиться. Надо сказать, что я и сама не понимала толком своих чувств, и уж тем более не могла их как-то экологично озвучить.
Это было время, когда чувства и эмоции были плотно скомканы и не было возможности увидеть не только их оттенки, но даже более явные линии, не говоря уже о том, чтобы отследить причины, которые запускали лавину. В какой-то момент они просто обрушивались на меня.
Наши поездки были сильно заряженными эмоционально, но тогда ощущался лишь общий их фон, я не могла назвать чувств, которые испытываю, не могла найти слов для описания происходящего.
Способность видеть свои желания, озвучивать и отстаивать их проявилась спустя примерно девять месяцев работы с психологом. Это событие совпало с тем периодом, когда я погасила ипотеку по старой квартире и приобрела новую. Покупка недвижимости произошла спонтанно, неожиданно даже для меня самой, накануне восьмого марта.
Надо сказать, что я люблю все продумывать и рассчитывать, но при этом могу совершать и спонтанные покупки. В командировках всегда есть время между перелетами, и я периодически делала записи в заметках телефона. Возможность написать, как говорят некоторые психологи, эвакуировать часть своих сложных переживаний, а также порефлексировать и попробовать самой понять переживаемые чувства и истоки их появления, позволяли скоротать время ожидания.
Где-то в декабре, задав себе в очередной раз вопрос, чего же я хочу, написала, что мечтаю о новой большой и светлой квартире, на высоком этаже, чтобы рядом была вся транспортная развязка (метро, автобусы, трамваи), потому что не планировала покупать авто. Хотелось рядом видеть современные торговые центры, клиники и школу. Было важно, чтобы жилплощадь не дешевела со временем, а была хорошим инвестиционным проектом, и чтобы мне было комфортно в ней. Мечталось, чтобы она была эмоционально легкой, без каких-то сложных историй. Подробно изложив все детали, я благополучно выкинула эту идею из головы. Мне в реальности не так уж и нужна была квартира, потому что вполне устраивала старая. Но вот спустя несколько месяцев это желание неожиданно реализовалось: новая квартира отвечала всем вышеперечисленным критериям, в ней мне даже захотелось посадить цветы на подоконнике.
Постепенно стала развиваться способность к экспериментам, понимание, что можно играть, пробовать нечто новое. Я незаметно для себя стала разрешать себе выбирать то, что нравится мне, а не кому-то другому.
Следующий шаг я тоже предприняла впервые и совершенно неожиданно: я наняла дизайнера для визуализации интерьера.
Обсудив с ней все детали, мы достаточно быстро пришли к решению снести все внутренние стены – благо несущих там не было, и узаконивание перепланировки прошло без проблем.
Мне захотелось иначе зонировать пространство для собственного комфорта и обустроить его по своему усмотрению. Можно сказать, что какая-то часть старых психических границ была снесена вместе с этими стенами.
Так дополнительно возникли гардеробная, гостевая спальня и большая зона, которая объединяла коридор, кухню и гостиную. Я сама выбрала цвет стен, заказала диван по индивидуальному проекту и картины у художника по моему описанию. Каждый предмет интерьера был выбран с особым вниманием, и в новой квартире не оказалось ничего из старой жизни.
С одной стороны, это была увлекательная игра, когда можно было экспериментировать, а с другой – я по-прежнему жила на два города, удаленно из Томска контролировала ремонт и тратила слишком много времени на интерьерные магазины, когда бывала в Тюмени.
В тот период я научилась сбегать от проблем в путешествия. Это был мой способ выдохнуть и увеличить дистанцию. Доходило до смешного: я могла улететь в чужой город или страну, просто чтобы выспаться и чтобы никто не вынуждал меня решать снежный вал бесконечных вопросов.
Тогда я еще не понимала, что человек, который выгоняет меня из дома в новые страны и отели, чтобы отдохнуть, – это я сама же. Мне даже не приходила в голову мысль о том, что в моей психике есть какая-то часть, которая не разрешает взять паузу и двигаться в собственном темпе при ремонте квартиры и решении профессиональных вопросов.
Было сложно следить за работой строителей и обсуждать дизайн удаленно из-за постоянных командировок, но в итоге получилось даже намного лучше, чем я задумывала.
Этот ремонт подсветил во мне две характерные особенности: стремление все контролировать и сильные собственнические чувства по отношению к этой квартире – она стала воплощением моего психического пространства, которое я агрессивно отстаивала.
Родители, конечно, не могли удержаться от комментариев по поводу ремонта, ведь и эта квартира тоже была куплена в ипотеку и вынуждала к дополнительным затратам. Они настаивали на экономии, мне же хотелось видеть не какие-то стандартные решения из IKEA, а диван сложного оттенка или кованую кровать, жалюзийные белые двери в гардеробную, что-то легкое, беззаботное, французское. Я мечтала видеть те вещи, которые собирали бы пространство в единое целое и были бы созданы исключительно для меня.
С папой мы поругались, когда я решила поставить камин, который он считал баловством и излишеством. С мамой – когда я отправила ей фото двух разных ковров и спросила ее мнение, какой лучше впишется. В итоге я принимала решения сама и училась это делать в тех ситуациях, когда значимые для меня люди активно критиковали мой выбор и настаивали на своем.
Эту квартиру я отстаивала, как отстаивала часть себя. И она стала очень красивой, простой и сложной одновременно в цветах и дизайнерских элементах. Для ощущения легкости я выбирала выбеленные краски, чтобы даже в полутонах не было ощущения грязи, унылости. Забавным показался прием, когда обои в углу комнаты с одной части стены были окрашены в бледно-васильковый цвет, а с другой в тот же цвет, но более темный и глубокий оттенок. Этот контраст не сразу улавливался глазом, но давал ощущение сложности, такой же, что жила у меня внутри, но не была видима без желания увидеть.
Мне всегда нравились зеркала за возможность расширить пространство, обыграть в них солнечный свет из окон, и я заказала два огромных полотна от пола до потолка, зонировала их белыми молдингами, а пространство между попросила окрасить в холодный розово-лиловый – такими бывают рассветы морозным утром. Здесь, между зеркалами, идеально вписался камин, декорированный белым камнем, с прекрасно дополняющей его картиной.
О проекте
О подписке
Другие проекты