6

«…Чужие страдания или счастье можно понять, даже если лично не приходилось переживать подобное. А глубину измерить не получится – инструментов для этого не будет…»

Универсал-3186, «100 лет без войны».

Посадки на время прекратили из-за жары, помечая на карте места, куда за саженцами надо будет вернуться осенью. И мест таких уже было немало. Весь следующий месяц после эпизода в пещере Лайноса растения просто сами находили их экипаж. То ли разгар лета, то ли способность Катюши их притягивать резко возросла после связи с Одином. Скорее всего и то и другое.

Во время поисков растений за ними, как и обычно, летали другие универсалы. Особо настойчивые, такие как Восьмисотый, не прекращали их преследовать даже тогда, когда они уже больше двух часов не объявляли о новых видах.

На базе об их отношениях через неделю знали уже все. Людям было всё равно, форматы не понимали, неформаты задумывались.

Зарулив после работы к одному живописному озеру, Один приземлился и, распахнув люк выхода, сказал:

– Сегодня ужин на природе.

– Только ужин? – спросила Катюша, увидела озеро и, не дождавшись ответа, побежала купаться.

Один захватил рюкзак со своими коктейлями, корзинку с ягодами, набранными в лесу втихую от Катюши, и злаковыми печеньками, которые он как смог, так и приготовил ещё вчера вечером.

– Один, а универсалы совсем не купаются? – крикнула Катюша и нырнула.

– Если тонуть начнёшь, то будут, – ответил Один, когда она вынырнула.

– А-а! Тону!

– У меня один рюкзак зарядников, так что или ты тонешь или секс. Выбирай!

– Всё, всё! Вылезаю! Не спасай меня!

– Я догадывался о твоём выборе, – ответил он, расстилая скатерть и расставляя на ней дары леса.

Катюша, вся мокрая, подбежала к нему, увидела «стол».

– Ух ты! Сколько всего!

– Всё тебе. А то ты меня уже два месяца кормишь, а я тебя всего раз на ужин приглашал.

– Тебя кормлю, это когда смотрю на индикатор и коктейльчики подаю?

– Ой, знаешь как напрягает постоянно следить за этим! Так что ты выполняешь тяжёлый труд.

Катюша рассмеялась.

– А я читала, что раньше приготовление пищи в самом деле тяжёлым трудом было. Это так?

– Конечно тяжёлым! Я вчера с этими печенюгами весь вечер провозился!

– Это же очень просто!

– Теперь знаю, что просто. Надо было делать, как ты: смешать все зёрна, да склеить мёдом или соком. А я нашёл старинный рецепт, даже пришлось достать некоторые приборы из лаборатории, чтобы их сделать.

– Из военных трофеев?

– Да, в то время без обработанной пищи никак было…

– Но получилось вкусно, – жуя сказала Катюша.

– И бесполезно, только калории наедаешь.

– Ты виноват, ты и будешь помогать калории сбрасывать! Сейчас я только их все съем.

– Увидели бы древние твой ужин, долго бы смеялись.

– Почему? – спросила она, горстями закидывая в рот ягоды.

– А было две крайности: одни проживали в тяжёлых условиях, где добыть пропитание было действительно трудно, а преобразователя Лайноса тогда не было, а другие просто жиру бесились. Целый культ еды существовал. В результате одни вкалывали за краюху хлеба, другие страдали от ожирения или других болезней, выбрасывали еду. Постепенно таких, кто питался как ты и все люди сейчас, стало большинство, и культ еды ушёл в прошлое. Все поняли, что много ведь не надо.

Хотя глядя на то, как Катюша с аппетитом догрызает последнюю печеньку и горсть ягод, он начал сомневаться в подобном утверждении.

– Но и мало не должно быть, – добавил он.

– Ага, – сказала она.

– В сети есть жуткие рецепты, большинство из них сейчас запрещено.

– Ну и правильно, – проговорила Катюша, вливая в себя родниковую лесную воду из чёрной бутылочки, позаимствованной у Одина. Свою бутылку она последнее время часто забывала, так же как и корзинку с едой.

«Интересно, – думал он, – как долго с ней ещё нельзя будет поговорить ни о чём серьёзном». Где-то в электронном мозгу щёлкнул ответ: «Один полный цикл».

«Совсем не долго», – с сожалением подумал он. Потом её мозг получит сигнал о том, что данный самец для неё бесполезен, и что будет дальше, он не знал.

Всё это время, пока он лежал, медленно пил свой коктейль и пытался начать историческую дискуссию, он умилялся и восхищался ею. Она сидела, распустив длинные мокрые волосы; купальник из дымчатой ткани, который она наконец-то купила, служащий ей в жаркие летние дни и рабочей одеждой, почти высох и распушился на ней, стал почти непрозрачным. Она жадно поедала всё, разложенное на скатерти, что-то ему отвечала, а в глазах ни на секунду не потухали искорки, делающие её и немножко глупой, и жутко работоспособной, и такой милой для Одина.

Сожалел ли он о чём-то? Нет. Он машина и бесплоден – это факт. Она – человек, женщина репродуктивного возраста – это тоже факт. И пока эти искорки горят, эти два факта не мешают друг другу. А потом… а потом видно будет.

– Кэтти! – тихо позвал он её, глядя, как искорки вспыхивают огнями. – Иди сюда…

Вылезая из озера полностью голышом, Катюша решила незаметно для Одина пробраться на борт ЛА, пока тот собирал раскиданные по траве вещи. Обходя полянку через заросли, она наткнулась на Восьмисотого. Испугавшись, она вскрикнула и тут же возмущённо заговорила:

– Ты что тут делаешь?! Чего тебе надо?! Один! Ты где?

Услышав неспокойный крик Кэт, он за доли секунды оказался рядом. Увидел Восьмисотого, расслабился и насмешливо спросил:

– Что приятель, тоже красотами природы любуешься после работы? Кэтти, ты бы оделась, – он бросил ей комок дымчато-белой ткани.

– Я пока не после работы, – пробубнил Восьмисотый.

– А-а… Значит ищешь интересные виды? Ну, тогда ясно.

Катюша засмеялась, натягивая и расправляя распушившуюся живую ткань купальника. Потом сказала:

– Вы сигнальте в следующий раз перед тем, как в кустах бродить собираетесь.

– Откуда я знал, что вы тут!

– Да ладно! – заговорил Один. – Наша ЛА пол поляны занимает, ты встал максимум метрах в двухстах отсюда. Когда снижался, и ты её видел, и твой радар.

– Один, полетели. Не будем нашему коллеге мешать искать… интересные виды, – сказала Катюша и снова засмеялась.

– Счастливого пути, – буркнул Восьмисотый.

Они пошли к капсуле. Один обернулся, глядя на Восьмисотого. Тот смотрел им вслед и думал: «Зачем? Зачем ему это?». Но счастливый вид Одина и запечатлевшийся образ Кэт в двух облачках белой дымки поднимали из глубин компьютерной души чувства, которые не хотелось обрабатывать и понимать. И, боясь, что этот поток унесёт его, он просто загнал их обратно, так и не поняв простой человеческой радости на лице Одина.

– Интересно, а Восьмисотый давно тут? – спросила Катюша, когда они взлетели.

– Даже если и давно, ему плевать на нас. Ну расходует тридцать первый свой ресурс нерационально, что такого. Тем более действительно, что такого?

– Кто его знает, он же тоже чем-то живёт.

– Своей правильностью.

– Что между вами происходит или произошло? Восьмисотый – это же из первых пробных моделей?

– Нет, это мы тут его Восьмисотым зовём. Меня же тоже иногда тридцать первым кличут, для краткости. Он семьдесят тысяч восьмисотый. Достаточно младше меня, если можно так выразится. От нулевой линии, наверное, не осталось уже никого…

– А вражда между вами откуда?

– Да это не вражда вовсе, так, недопонимание. Мне больше 160 лет. Модели с 1001 по 50000-ную создавали специально для приведения планеты в нормальный вид после войны. Официально то война закончилась, люди вроде всё осознали. Да и невозможно не осознать, когда численность вида сократилась раз в десять. Но всё равно находились отдельные индивидуумы, которые пытались кому-то что-то доказать. Они не воевали в открытую, так, пакостили ещё несколько десятилетий, сидя в норе. И люди продолжали гибнуть. Плюс многое сотворённое ими было разрушено, а у оставшихся в большинстве своём просто руки опускались что-либо восстанавливать. Человечество бы не вымерло, конечно. Но такими темпами бы одичало. Множество научных разработок пропало за время войны. Развивалась лишь микробиология с вирусологией. К концу войны даже к законам Лайноса интерес поутих. Забыли, из-за чего собственно воюют. А тут Макланус со своим изобретением. Люди, почувствовав защиту и поддержку, воспрянули духом. Всё больше становилось тех, кто верил, что их вид не обречён. Был создан ряд законов, восстанавливалась наука, разгребались завалы, обезвреживались террористы, и всё это с нашей помощью. И нашим ребятам, кто застал это время, около пятидесяти лет, досталось прилично. Универсал не такой уж и неуязвимый, как это кажется на первый взгляд. Иногда, спасая людей, они не успевали вовремя зарядиться. При своевременном обнаружении просто заряжали, при сбоях переустанавливали программу, а при несвоевременном… ты знаешь. Впрочем, каркас использовали заново, если оставался. Взрывы, пожары, опасные химические соединения – всё это убивает нас. Не так быстро как людей, но всё же убивает. Длительный контакт с водой, особенно с холодной, разряжает и убивает кристаллы мозга.

И самое главное – мы видели людскую боль, страдания. Когда смотришь на мать, которой из-под завала достаёшь мёртвого сына, на детей, которым ещё жить и жить, на всю разруху вокруг, на стариков, проживших вместе больше семидесяти лет и при этом похоронивших всех детей и внуков… После этого на жизнь невозможно уже смотреть только с позиции: рационально и нерационально. Невозможно просто действовать по инструкциям.

Восьмисотый был создан позже, он не видел событий Ликвидации, а я видел и лично переживал. И Рыжуля видела. Пытаясь помочь людям, начинаешь устанавливать себе всякие программы, позволяющие лучше чувствовать, понимать людей, сопереживать им. Многие потом переформатировались, это не полное обнуление, лишь удаление части программ и ощущений, а мне дорога эта память.

После того, как война действительно закончилась, оставались ещё эпидемии, вспыхнувшие в тёплых, густонаселённых районах, куда сбежали люди с заражённых и холодных территорий. Были собраны все медицинские знания от древнейших времён, способы диагностики, лечения и скомпонованы в одну программу. Запустили линию машин с программой «доктор». Восьмисотый – один из них. И вроде как он тоже видел страдания, но масштаб другой. К тому же доктора наши легко справлялись с эпидемиями. Это придавало им уверенности и убеждённости в правильности рационального подхода к жизни. А видя каждый день смерть, чётко осознавая, что сам далеко не бессмертен, не всегда способен помочь, начинаешь ценить маленькие радости, которые преподносит жизнь, даже если это бесполезная трата энергии. С Восьмисотым одно время работали вместе, он доказывал мне своё, а я ему своё. Так до сих пор и доказываем. Теперь доктора почти не нужны, военные и спасатели тем более. Вот мы все и перепрограммировались на услуги, строительство и исследования в различных областях. Многие переформатировали память, то есть события они помнят, ощущения нет. А многие помнят всё. И я в их числе.

– Вам никогда не было обидно за сослуживцев, погибших из-за людей?

– То есть обидно на людей? Нет. Возможно, не нуждайся человечество в нас, Маклануса бы заклевали за его изобретение. Универсал не может плохо относиться к людям, как бы ему от них не досталось. История есть история и никуда от неё не денешься. Мы помогли устранить ад на Земле, но не надо забывать, что если бы не ад, мы бы не развились до своего сегодняшнего состояния.

– У таких, как Восьмисотый, нет души?

– Есть, но ей нет необходимости проявлять себя. И потребности нет. Не проходи он форматирование, может, и видно было бы, кто он на самом деле.

– Думаешь, только в форматировании дело?

– Точно знаю, что не только, но это одна из причин душевного отупения.

Решили остаться в гараже. Один хотел поработать в лаборатории и поспать в нормальной камере. Восстанавливать израсходованный ресурс – как он выразился. Он ушёл спать, предоставив Катюше разбираться с капсулой и её камерой восстановления самостоятельно.

– Ты там ничего не сломаешь, поверь. Самое страшное – потратишь больше энергии, чем нужно. Мы большую часть функций ЛА не используем. Она тебе сама покажет, что нуждается в ремонте, а что нет.

Катюша провозилась около двух часов, изучая инструкцию и переключая режимы восстановления. В конце концов разобралась, нашла оптимальный и оставила ЛА отдыхать в голубом тумане. Один вышел из своей камеры через пять минут после этого и сразу направился в лабораторию. Катюша прошла за ним, нашла один из военных трофеев – сушилку для фруктов, забросила туда ягоды и травы и подошла к Одину. Он быстро перебирал черенки, смешивал различные препараты, иногда смотрел на экран микроскопа, иногда что-то крутил в экспериментальной камере. Она вспомнила, как на озере он вихрем оказался рядом с ней и Восьмисотым.

– Всегда было интересно, из чего сделаны твои биологические ткани? – спросила она.

– Из биологических клеток. Кэт, это же очевидно, – ответил он, не отрываясь от работы.

– А откуда они взялись, клетки эти?

– Ты же знаешь историю создания щитов задолго до рождения Великого Лайноса?

– Вроде Рина Лебедева – его дальняя прабабушка.

– Да, верно. Её напарник и лучший друг, Максим Соколов, был убит за несколько дней до запуска первого образца. Рина тогда сама всё доделывала, и первый в мире щит над их поселением был запущен не через три дня, как они планировали, а через неделю. Они тут недалеко жили. Первый запуск прошёл удачно, проект был внедрён повсеместно, и поселения, нуждающиеся в защите, её получили. Это было началом Разделения. После произведённого успеха Рина наконец-то осознала всю полноту своего горя, ведь они с Максом ещё и безумно друг друга любили. Но вот незадача: она была замужем и у неё была дочь. Муж, Данила, доверял ей полностью и никогда и словом не попрекал за долгое нахождение в лаборатории. Рина ночевать могла остаться на работе. Через месяц после убийства она поняла, что беременна. Слухи, конечно, ползали разные. Вплоть до того, что это дело рук мужа, ну, из ревности. В том, что ребёнок от Данилы, не сомневался только сам Данила, и в ночь убийства у него было железное алиби. Рина начала расследование убийства друга, но тут Данила вмешался, видимо семье угрожали. Щит не от всего спасал. Короче, по просьбе мужа, расследование она прекратила. И кто убил Максима Соколова, до сих пор остаётся загадкой. Есть версия, что не из-за щитов, а более серьёзных вещей. И я лично склоняюсь именно к ней – Ринетту то не убили. Но Макс не хотел ограничиваться лишь щитами и начал выводить очень интересные штаммы…

Один полил мутной белой жидкостью растение, утыканное привитыми черенками других видов, поставил его в камеру, включил фиолетовый туман и продолжил рассказ.

– Проходит два с половиной столетия, начинается Эпоха Преобразователя. У Великого Лайноса и Заряны было трое детей, один из которых погиб в младенчестве. А у их дочери с десяток. Их род разбрёлся по стране. Один из потомков этой дочери как-то заинтересовался историей предков, а заодно генной инженерией и программированием. Изучил всё, что можно было изучить у Лайноса, заодно всю историю семьи. Поехал на место жизни Рины, откопал где-то её дневник, из которого узнал о тайнике Максима. Изучил внимательно его родословную, нашёл где-то пересечение ветвей, то есть он оказался ещё и потомком кого-то из братьев Максима. Как родственник, получил доступ к дому Соколова, вскрыл тайник и нашёл чертежи универсалов. Представляешь, конец 21 века и чертежи универсалов! И, разумеется, всё об интересных штаммах.

Потом нашёл чертежи капсул у Лайноса, усовершенствовал и то и другое, соединил вместе, назвал себя Макланусом (как его звали на самом деле, никто не знает, может так и звали) и запустил первую пробную линию универсалов. После войны идея воспринялась на ура, так как надо было восстанавливать Землю. Когда жизнь людей наладилась, а универсалы значительно развились, их уравняли в правах.

– Обалдеть, история! Предприимчивый парень.

– И гений. Биологическую систему сделал из клеток Лайноса, Рины, Максима, своих, всей родни, ну и тех, кого посчитал достойными. Чуть более сотни тысяч индивидуумов. Уж не знаю, как он получил доступ ко всем ДНК. Так что где-то все универсалы – потомки Великого Лайноса или прочих выдающихся личностей.

– Странно, что об этом Макланусе так мало знают. Великому Лайносу чуть ли не поклоняются, про Рину помнят до сих пор, а тут, казалось бы, недавняя история, и никакого интереса к деталям. Спроси у любого, кто это такой, ответят: «Макланус? Инженер двухсотлетней давности? Который универсалов изобрёл? Да, талантливый был инженер». И всё! Никакой славы, легенд и прочего.

– Ну, ещё не обросла история легендами. Макланус жил одним днём, но на полную. Да и вёл он себя немножко по-клоунски, псевдоним себе забавный придумал, работал скорее для себя, из интереса, ради эксперимента, он как бы играл в науку, играл собственными возможностями.

– И играючи добился потрясающих результатов? Нет, и у него была цель.

– Да, была. Семья. Жена и куча детишек. Хотела легенду? Могу одну рассказать. Макланус всегда работал дома. У него было оборудованное помещение и отдельный кабинет, но доступ для домашних туда всегда был открыт. Он мог работать над серьёзнейшими вещами, внезапно врывались дети, они вместе играли в прятки по лаборатории, потом он тут же опять включался в работу. Это универсал в человеческом теле, скорость перенастройки между видами деятельности была потрясающая. Так вот, сидел он однажды за столом и держал открытыми два экрана, на одном модель капсулы, на другом – универсала. Сидел и долго на них смотрел, пытаясь уловить какую-то ускользающую мысль. В это время зашла Никойя с очередным новорожденным ребёнком. Села перед ним на стол, увидела мужа задумчивым и посмотрела на экран. Видимо, ускользающая мысль Маклануса была ею поймана, поскольку она напечатала две объёмные модельки и разложила их перед мужем. Он посмотрел на них, на жену с ребёнком, на то, как малыш мирно сосёт грудь в совершенно безопасном месте, и тут его озарило. Чтобы универсал мог функционировать, ему надо дать защиту и питание, чтобы капсула использовала все свои возможности, ей надо дать пилота, способного быть с машиной одним целым. Макланус взял модельку универсала и вложил внутрь модельки капсулы. Жена молча кивнула и ушла. Через месяц первые образцы уже работали.

– Вот уж поистине, любовь вдохновляет!

– И так во всём. Макланус не ставил цели прославиться или как-то глобально улучшить мир. Он просто жил, руководствуясь своими интересами и потребностями семьи. Одна из потребностей была выжить в том погибающем мире и остаться человеком. И он буквально изменял мир ради Никойи и детей. Когда изучаешь историю Лайноса, там он весь в сомнениях о правильном и неправильном, он гений, но руководствовался всегда разумом, до встречи с Заряной, по крайней мере, точно. И часто не своим разумом. Вокруг Лайноса вертелось много разной шушеры, он тоже жил исследованиями, но постоянно зависел от финансирования, запросов свыше, вбитых в голову с юности правил, был в постоянном напряге. Макланус не пытался найти истину, думаю, он знал её. Он один из первых фрилайферов и, несмотря на неполное окончание войны, он полностью использовал данную свободу. Хотя где он брал средства на такое количество исследований, что провёл, тоже загадка. Во многом он пример для современных людей. Думаю, через пару столетий его статус в обществе превзойдёт статус Лайноса.

– Великий Превеликий Макланус!

– Как-нибудь так и назовут. Сейчас все говорят о Лайносе, во времена Лайноса вся слава была у Рины, во времена Рины говорили о достижениях начала 21 века и так далее. Время Маклануса стать легендой ещё не пришло.