Часть Первая

Великая Тайга простиралась от Ледяного Моря до крайних Гор Рифея. Исполинские дерева, что помнили времена Богов, что сами – духи, неприступным монолитом хранили древнюю страну. Высокие сосны внимали музыке ветра Стрибога. Тихо пели птицы. И бор шептал на ухо сёстрам-лунам, пока сизый туман тайком гулял по непроглядному лесу.

Глава 1
Слово

Он держал путь через тайгу. Опасное путешествие. Мало кто решался сворачивать с дороги и отправляться в самую чащу. Древние могучие леса, ровесники Богов, бережно хранили свои тайны. Лишь привеска из белого дерева, выструганная и заговорённая любимой, отгоняла мавок и других обитателей чащоб. Путник слышал их шёпоты, видел светящиеся зелёные глаза, чувствовал страх, насылаемый русалками. Но никто из лесных духов не отважился приблизиться к человеку, которого хранил берёзовый оберег. Ночами, когда становилось совсем худо и звуки леса сводили с ума, оберег светился мягким светом и дарил тепло.

Много дней спустя лес сделался совсем тёмным, непроглядным и сырым. Вековые хвои плотно сомкнули над головой колючие ветви. Сизый туман стелился по земле. Лес замер. Не слышно ни пения птиц, ни зверей, ни даже шёпота духов. Путник остановился и посмотрел на оберег: подвес светился, будто ночью – выжженный на дереве солнечный щит горел огнём. Цель близка. Неприятное предчувствие окружило холодом. Хотелось повернуть назад. Но путешественник лишь вздохнул, помолился Сварогу и продолжил путь.

От каждого хрустящего шага замирало сердце. Ветви настолько плотно сплелись, что царапали лицо и одежду. Бурелом стал почти непроходимым. Паутина, белая, клейкая, цеплялась, застилала лицо, опутывала руки. Пахло плесенью и гнилью в сумеречном лесу: солнечный свет не мог пробиться сквозь дремучие заросли. Отчаянье уже завладело путником, когда лес вдруг расступился и открыл взору небольшую поляну. Странник замер, прислушиваясь. Тишина. Звенящая. Тёмное место. Ещё более зловещее, чем непроходимый лес. Неведомая сила затаилась у поверхности чёрного, заросшего тиной озера, которое, будто огромное блюдце, лежало в самом сердце перелесья. Серебристый туман окутывал старый покосившийся терем, стоявший на деревянных кольях в центре водоёма. Назад пути нет. Путник знал, что тот, кто доберётся живым до сердца тайги, без позволения хозяина уже не вернётся домой.

С молитвой Сварогу странник вышел из леса. Солнце почти село, и небо светилось тёплым золотом. Свет Даждьбога-Хорса вселял надежду.

Человек медленно пошёл к терему. С каждым шагом воздух становился холоднее, движения давались труднее, будто во сне. Морок. Нельзя поддаваться страху, что предательски звал повернуть назад. Вернуться уже нельзя. Но идти вперёд становилось всё сложнее: сварогину ^[4] казалось, что каждое его движение, каждый шаг отнимает много сил. Будто тело сделалось железным, стало неповоротливым и тяжёлым. Путник сбросил с плеч поклажу.

С трудом переставляя ноги, спотыкаясь, сын Сварога добрался до зеркальной поверхности воды. Только сейчас он заметил, что не оставлял следов: ни одна травинка не шелохнулась под поступью его ног. Тёплый свет оберега померк. Отец Сварог… Нельзя так страстно желать то, что не предначертано Богами. Теперь же собственная обида своей же погибелью и станет…

Обессилев, путник упал на колени. Мысли сделались тяжелее тела. Вот, значит, какой будет смерть его: сгинет без вести брат царя Солнцеграда в чёрном болоте. Так и надо. Поделом. Не достоин он править Сваргореей, не достоин и ходить по земле. Сварогин перевёл взгляд на зеркальную гладь воды. Из озера смотрел на него уставший человек. Глаза ввалились; длинные, некогда чёрные, будто смоль, волосы были белее снега. В ужасе глядел мужчина на своё отражение, не мог отвести взгляд от безглазой смерти. Это морок. Это – не его лик. Это всё проклятое место. Закрыть глаза не выходило: жуткий, чужой образ будто звал. Не в силах более противиться зову, странник коснулся воды. Холодная мокрая рука обхватила запястье.

– Зачем пришёл? – прошептало озеро, ещё сильнее сжав илистые пальцы.

Странник не мог вымолвить и слова.

– Боишься, – шептала вода и тянула к себе. – Маленький человек. Не достоин ты ответ держать перед хозяйкой моей.

«Даже проклятое озеро считает меня маленьким человеком! – думал сварогин. – А я – князь, брат самого царя. Старший брат!» Обида и злость на весь белый свет отгоняли страх.

– Я не за смертью пришёл, – переведя дух, ответил путник. – Я дары принёс.

Озеро рассмеялось, подёрнулось рябью, отчего лик его расплылся, будто маслянистое пятно.

– А это уже не тебе решать, сын Сварога, – хихикала вода, сжав запястье гостя мёртвым хватом. Озеро вспенилось, зашипело и резким движением сорвало оберег с воротника пленника. – Как ты смел с этой гадостью к хозяйке моей явиться? Не верю я тебе, маленький человек.

Озеро потянуло ещё сильнее. Князь упирался изо всех сил, но не выдержал и упал лицом в воду. Шею тут же обхватили мокрые когтистые руки. Чем больше отбивался человек, тем сильнее тянула его Топь.

Вода ворвалась в лёгкие острой, невыносимой болью. Свет померк. И сквозь тьму князь увидел родной Солнцеград, его могучие белые стены. Видел своего брата, Драгомира, царя Сваргореи. Красавицу царицу, белокурую Пересвету. И вновь обида сковала умирающее сердце. Его, Драгослава, должно быть счастье. Трон ему принадлежит по праву, как брату старшему. Но отец, покойный Градимир, решил, что младший сын достойнее и умнее. Старый царь, нарушив традиции народа, трон Драгомиру передал. С тех пор много лет прошло, но каждый год всё большей горечью отзывался в душе царевича Драгослава. Младший брат боялся старшего и отдалил Драгослава от престольного двора, назначив князем дальнего Борея. Серый, невзрачный городок. Князь видел свой безрадостный удел. Видел любимую Горицу, лесную волхву, жену свою. Лишь в ней одной была его отрада. В её зелёных, будто лес, глазах, её тёплых руках и длинных сказках, что рассказывала ему ночами. Драгослав слышал её голос и сейчас. Тихая песня Горицы лилась сквозь тьму, отгоняя страхи и печали.

Вдруг неведомая сила подхватила тело, и растаял мягкий сон. Драгослав открыл глаза: он лежал на траве. Впереди – зеркальное озеро, а в воде – изба. Только не на кольях стоял старый терем, а на ногах. На жилистых, покрытых волдырями и тиной. Белёсая, чешуйчатая кожа свисала лохмотьями. Странные, будто ветви, кручёные жгуты соединяли ноги. Сама изба была из чёрного, как смоль, дерева, и маленькое оконце зловещим багрянцем горело. Царевич испугался, вскочил. И вспомнил всё: зачем в тайгу отправился, к кому пришёл. И ужаснулся тому, что натворил. Но было поздно: стоная и скрипя, терем шагнул к нему. Драгослав попятился назад, но стебли травы, будто змеи, обвили его ноги. Князь старался нащупать оберег, который дала ему Горица, но на воротнике висел оборванный шнурок. Треклятое озеро! Драгослав обхватил руками голову: зачем, зачем он решился на такое!

Изба, зловонно вздохнув, остановилась почти у самого берега и повернулась крыльцом. Со скрипом отворилась дверь, и на порог вышла дева неземной красоты. Высокая, тоненькая, будто тростинка, облачённая в зелёный шёлковый сарафан. Перехваченные медным обручем русые, с золотыми прядями, волосы струились почти до самой земли. Голубые, как бездонное небо, глаза. Красавица улыбалась.

– Тебе не нужно меня бояться. – Её голос был чист и мягок. – Я знаю, зачем ты пришёл ко мне. Я всё о тебе знаю, Драгослав. И я очень, очень давно жду тебя.

– Кто ты? – только и смог прошептать сварогин. Он ожидал увидеть совсем другое существо.

Дева продолжала улыбаться.

– Ты знаешь ответ. – Она чуть наклонила голову, разглядывая своего гостя. – Но я не думаю, что ты будешь рад моему настоящему облику, царевич. Заходи, – она кивнула головой в сторону двери, – будешь гостем моим.

– Ты – Чёрный Волхв? Яга? – Драгослав не спешил принимать приглашение. – Царица мавок и русалок?

– Как только меня не называют, – вздохнула красавица и облокотилась на резную балясину крыльца. – Много имён у меня, а вот истинного никто не знает. И тебе его не скажу. Ибо сильную власть дарует знание имени, данного при рождении. Вы, люди, и об этом забыли.

– Не понимаю я тебя, – нахмурился Драгослав и шагнул к терему. – Что сказать ты хочешь?

Дева грустно на него посмотрела.

– Надо было предстать перед тобою древним стариком, тогда бы внял ты мне… Зови меня Агния. – Она поманила его рукой. – Заходи, давно пора.

Драгослав медлил. Страх покинул его, и это настораживало. Слишком приветливой и прекрасной казалась та, что звала его в тёмный, заколдованный терем.

– Ты же знаешь, что не отпущу тебя, – Агния прищурилась. – И знаешь ты, что лежишь сейчас на дне моего болота. А коли вернуться хочешь – бери то, за чем пришёл.

На мгновение привиделось Драгославу, будто окружают его тёмные воды, тело оплела цепкая тина, и илистые пальцы впиваются в плоть. Князь тряхнул головой, стараясь сбросить наваждение, и огляделся. Солнце ещё не село, и его свет окрашивал золотом вершины леса. Ветра не было. Мир замер. Тишина. Неужели царевич и вправду сейчас не здесь, а на дне Чёрного озера? Неужели это сон, навеянный тёмной лесной волхвой? Драгослав посмотрел на ожидающую его деву. Агния была спокойна. Лёгкая, добрая улыбка на её устах – совсем настоящая. Она не может быть служительницей Мора.

– Служат только люди, – устало и разочарованно проговорила Агния.

Драгослав почувствовал, как под мягким взглядом Агнии ноги сами собой пошли к избе. Ступил на воду – и не промок. Но страха не было. Да и удивления тоже. Теперь всё виделось обычным. Как и полагается, под ногами скрипнуло крыльцо. И она ждёт его – как обычно.

– И совсем не страшно, верно? – Агния улыбнулась. Её голубые, как небо, глаза заглядывали в душу. – Тебе не стоит бояться того, к кому за помощью обратиться хочешь. – Яга положила руку на плечо князю.

Драгослав отшатнулся. Князь не боялся Яги, но странное, неясное чувство терзало изнутри.

– Я не понимаю… – прошептал сварогин.

– Всему своё время, – Агния взяла его за руку и повела в терем.

На стенах тёмных сырых сеней тускло светились белые грибы и плесень. Потолок терялся в темноте. Половицы стонали под ногами. Сырой коридор закончился покосившейся дверью. Агния отворила скрипучую дверь и вошла в кромешную тьму. Драгослав остановился. Ему чудилась песня, знакомая до щемящей боли в сердце. Словно предостерегая, пел женский голос дорогой душе мотив. Но князь не мог вспомнить, откуда он знает поющую. И почему душой овладела глубокая печаль? Отчаявшись, Драгослав шагнул во тьму.

Когда за князем закрылась дверь, непроглядный мрак подёрнулся серебристой дымкой. Туман обволакивал гостя; туман будто шептал: «Тише, тише, спи, спи…» Воздух переливался невесомыми узорами, походившими на блики в воде. Среди дыма рождались неясные фигуры, они танцевали, очаровывали и снова исчезали. Песнь затихла, и печаль отступила.

Сизый туман таял медленно, открывая величественные чертоги. Высокие резные колонны держали купольный свод. Дрожали свечи, что плыли по воздуху, освещая золотую роспись багряных стен. Окна были задёрнуты тяжёлым бархатом. В центре горницы бил родник, обнесённый мраморной кладкой. На ступенях подле родника сидела Агния. Она разложила на полу скатерть с фруктами и вином.

– Проходи, будь моим гостем, – волхва улыбалась. – Отведай кушаний заморских. Ты проделал долгий путь, царевич Драгослав, и заслужил отдых.

Драгослав спустился к Агнии и сел на ступни рядом с волхвой. В воздухе витал сладкий, пряный аромат. Агния налила вино и протянула князю чашу.

– Пей, не бойся, – волхва налила и себе, сделала глоток. – Видишь, я тоже пью.

Царевич отведал вина. Сладкое, пряное, оно разлилось по телу приятным умиротворением. Агния протянула Драгославу мягкий наливной персик. Сахарный фрукт таял во рту. Царевич выпил ещё вина. Стало тепло. Даже жарко. Князь скинул с себя плащ. Агния улыбнулась.

– Это хорошо, что тебе спокойно, царевич, – сказала Яга, делая глоток. – Но помнишь ли ты, зачем пришёл ко мне?

Драгослав отрицательно покачал головой:

– Я даже не помню, как попал сюда.

Агния звонко рассмеялась.

– Неужто я тебя так сильно одурманила, царевич? А ну-ка вспоминай!

Драгослав нахмурился. Голова была тяжёлая, как в тумане. Перед внутренним взором князя появлялись неясные образы, но они были различимы с трудом. Драгослав вздохнул.

Агния пристально смотрела на своего гостя, наматывая на тоненький пальчик золотой локон.

– Ну? – игриво спросила она.

Драгослав выпил вино.

– Мне кажется, что это всё сон, – сказал он, ставя пустую чашу.

– Ты прав, – согласно кивнула волхва. – Но этот сон ты видишь по моему велению, Драгослав. Когда вспомнишь, зачем пришёл ко мне, когда отгадаешь загадку, тогда и наваждение пройдёт. – Волхва откинулась, отпила вина и, задумчиво глядя на плывущие огоньки, тихо проговорила: – Как же можно забыть своё самое сильное желание?

– Зачем ты наслала на меня морок?

– Чтобы ты страх забыл, царевич. Уж больно страх мешал тебе. Но разве я могла подумать, что со страхом ты и себя забудешь?

Драгослав смотрел на красавицу, сидевшую рядом на ступенях, и глубокие, смутные сомнения наполняли душу. Он не испытывал страха, который обычно сопровождает дурной сон, не чувствовал тревоги из-за того, что забыл, как попал к волхве. И это пугало царевича больше, чем отсутствие воспоминаний. Ещё было какое-то желание, просьба, с которой он пришёл к Агнии. Ах, да. Её зовут Агния. Оказывается, он забыл и её имя. Забыл имя той, кому принёс дары.

– Дары, – прошептал Драгослав, разглядывая узор на скатерти. – Кажется, я пришёл за помощью. И принёс тебе дары.

– Дары? – удивилась Агния. – От смертного?

Князь, хмурясь, кивнул. Он был готов принести самую страшную жертву, чтобы получить то, чего больше всего желал. Перед князем предстало со всей ясностью: желание, обида, изводившая его всю жизнь. Обида на отца и на младшего брата.

– Пока я помню, – Драгослав вдруг почувствовал, как растаял дурман, ясной стала голова, и его земная жизнь предстала ярко. – Пока твой морок вновь не одолел меня, Яга, – Агния насторожилась, впиваясь в гостя взглядом. – Я пришел к тебе за силой, которая поможет мне получить то, что принадлежит по праву – трон. И я знаю, что плата за твою помощь велика, волхва. И я готов предложить тебе самый ценный дар, что есть у меня, – свою душу.

Агния сначала удивилась, а потом рассмеялась.

– На кой мне твоя душа, если она даже тебе не надобна? – проговорила волхва сквозь смех. – Какова будет плата – потом скажу, когда время придёт. Твоё Слово мне сейчас нужно: что сдержишь своё обещание и сделаешь то, что попрошу, и ровно тогда, когда попрошу.

Волхва говорила мягко, только казалось князю, будто от её слов холод пробирает до костей, словно и вправду сам он до сих пор лежит на илистом дне болота.

– Попробуй, – прошептала Агния, словно прочитав мысли князя. Она подвинулась ближе и поднесла к губам царевича наливное яблоко. Бездонные голубые глаза волхвы пленили. – Отведай фрукт и выпей ещё вина, Драгослав.

Князь не мог сопротивляться. Сочный, налитой фрукт манил, бархатный голос Агнии завораживал. Драгослав закрыл глаза и откусил. Терпкая сладость дурманила.

И в дурмане видел Драгослав, как высокие заснеженные скалы упирались вершинами в небосвод. Почти отвесную гряду соединял вырубленный в камне пандус, ступенями поднимавшийся к небесам. Природную стену украшало множество древних рун, значения которых были утрачены давным-давно. В центре монолита тускло светилась похожая на четырехлапого паука руна Рок. Символ вечного, изначального и непознаваемого. Начало и конец мира слились в этих седых скалах, хранивших память тех лет, когда Боги жили в Свету вместе со своими детьми. Тех далёких лет, когда змий Полоз еще не совершил предательства, уговорив Мора наслать лютый холод на весь белый Свет. Тех лет, когда Перун ещё не совершил своей великой победы, а ступал по одной земле вместе с пращурами. Теперь же Небесные Скалы отделяли мир смертных от царства Богов. Лишь истинно чистый душой мог взойти по каменной лестнице и предстать перед Золотыми Вратами в Светомир и Небесным Огнём Сварога.

Драгослав видел океан, который бушевал вокруг Небесных Скал Блажена, земли пращуров. Волны вздымались до небес, чуть ли не до самих Золотых Врат. Ветер, холодный и колючий, нещадно рвал облака. Князь чувствовал великую мощь морской стихии, сравнимую разве что со стихией небесной. Как же, наверное, бушуют волны у Краколиста, как же небесные ветра гуляют в его сияющей кроне…

Драгослав видел тьму морскую. Глубокую, древнюю. Спокойную, спящую. Лишь одинокий человек с волосами-водорослями, в которых плавали рыбы, грустно смотрел сквозь бытие. Он восседал на коралловом троне, а у его ног лежал, свернувшись, словно кошка, чешуйчатый зверь. Взгляд сидящего на троне был настолько тяжёлым, что под его взором тысячи ледяных игл пронзили душу. Полоз. Бог морской пучины много веков ждал своего часа.

Драгослав видел армаду потопленных кораблей, которые ждали пробуждения. Их мачты давно истлели, паруса съели рыбы, но их души всё ещё надеялись воскреснуть. Царевич видел морских дев, что пели песни кораблям, а у берега обращались в Топей, утаскивая в пучину вод заблудившихся странников. Голоса морских дев звенели в морском безмолвии, и Полоз, подперев голову рукой, внимал их музыке.

Драгослав видел покрытую вечным снегом землю на далеком Севере, что лежит среди бескрайних, скованных льдом, морей. Видел Мёртвый Город на овеваемых дыханием Неяви ледяных землях. Видел гигантский чёрный Колодец в центре застывшего града, ведущий через морскую пучину в мир Мора. Лететь по этому колодцу двенадцать дней и двенадцать ночей, тёмных и долгих, чтобы потом упасть за девятое небо, в царство Неяви.