Изнанка

Переход совершился быстро и почти незаметно. На мгновение сердце ёкнуло и вновь застучало в привычном ритме.

Изнанка обдала Базиля лёгкой прохладой. Температура здесь всегда была немного ниже, чем там в Бессонном Мире. Базиль повёл плечами, резко, до хруста, наклонил голову влево и вправо, напряг мышцы ног, а потом плавным пружинящим движением встал, словно перетёк из одного положения в другое. Кот – здесь его звали именно так – постоял несколько минут, словно впитывая в себя все звуки, запахи и другие сигналы этого мира доступные только ему. Не заметив ничего подозрительного, неспешно направился к опушке.

Не то чтобы он сильно волновался за деда, но всё же будет не лишним посмотреть на дорогу – мало ли что выдумают проказливые Лесавки². Вроде и мелкие бесенята, а противные. Сколько раз уже говорил Кикиморе с Лешим, чтоб за детьми приглядывали, а всё без толку! Так и скачут по лесу: то труху на голову насыплют, то паутиной обмажут, а иной раз тропу попутают. Егор Гаврилович на Карлуше не туда свернёт – долго потом не выберется из чащи, даром что лесник! Без особой сноровки с такой тропы не сразу сойдёшь, а если и сойдёшь, то либо себе, либо коню ноги переломаешь.

Да и внуки эти опять же.

От мысли о внуках что-то сжалось внутри. Базиль нахмурился. «Не к добру эти внуки приезжают» – подумал он и опять огляделся. Над рекой поднималось радужное марево – видно водяницы³ затеяли уборку в своих хоромах. Надо будет к ним вечерком заглянуть. Может и они гостей ждут? А иначе к чему такая возня?

Тут до слуха Базиля донеслись со стороны дороги голоса, и вскоре за ветками ракиты в конце просвета появился Карлуша. Крепкий ладный конёк бодро рысил по дороге запряжённый в новенькую телегу. Правил им седоватый, ещё не старый военной выправки мужичок. Хозяин и конь были под стать друг другу. Оба ловкие, поджарые, и глаза у них обоих были большие почти чёрные. Кот вздохнул. Рядом с дедом на облучке сидели двое мальчишек. Тот, что постарше что-то с увлечением рассказывал и размахивал руками. Второй мальчик его слушал и заливисто смеялся. Даже дед усмехался в усы – видно история была и правда занятная.

Базиль чуть подвинулся в сторону с дороги – незачем под ноги коню лезть. Хоть и во сне, а лапы так отдавит, что потом неделю хворать будешь. Да и сам Карлуша испугаться может. Он хоть Изнанку и не видит, но всё чувствует.

Телега поравнялась с Котом, и он внимательно всмотрелся в лица мальчиков. Лица как лица, ничего себе особенного. Старшему на вид лет восемь, тёмненький, востроносый, с быстрыми насмешливыми глазами, кажется, карими, но точно не такими же тёмными, как у деда. Второй внучок был года на три младше и совсем не похож на брата: круглолицый, сероглазый, с копной светлых волос, торчащих из-под бейсболки в разные стороны.

Кот проводил их взглядом и неспешно пошёл следом за телегой. На лугу ветер подхватил голоса и разнёс их далеко в разные стороны. В ответ за воротами залился в громком лае Трезор.

– Ну вот мы и дома, – сказал дед. Старший мальчик вскочил на облучке и, заслонившись от солнца ладонью, впился взглядом в дом у реки. По всему было видно, что ему очень хочется спрыгнуть и бежать впереди Карлуши, идущего ровной рысью.

– Деда, – подал голос младший внучок, – А можно мы вперёд пойдём?

– Да, – тут же подхватил старший, – Вот баба Маша удивится! Тебя ещё нет, а мы уже тут, как тут!

Дед натянул вожжи, и Карлуша встал. Один за другим мальчики спрыгнули с телеги и припустили к дому. Егор Гаврилович опять усмехнулся в усы и прищурился на солнце, потом похлопал по лавке прямо рядом с собой и сказал:

– Ну что встал? Давай уже.

От неожиданности Кот даже поперхнулся и выпрыгнул с Изнанки.

Глава 2

Реальность

«Вот чёрт! Что это было?! Он меня увидел? Нет не увидел, не мог увидеть. Тогда, вот чёрт…» – мысли, как полоумные белки, прыгали в моей голове. Шерсть несмотря на жару встала дыбом и никак не хотела принимать своё обычное положение, хотя я её активно приглаживал. «Вот чёрт, уже чуть спокойнее подумал я, выкусывая репей из хвоста и приглаживая растрепанные волоски».

Между тем Трезор продолжал разоряться за забором, а на дороге уже совсем близко раздавался топот детских ног. Ещё несколько секунд, и мимо меня к калитке пронеслись внуки. Они заглянули сквозь щель и увидели буйный танец алабая посреди двора. Наш среднеазиатский волкодав ну очень артистичен. Если не знать, что он может дрыхнуть посреди двора, а куры в это время спокойно через него перепрыгивать, то, конечно, можно сильно испугаться. Поэтому мальчишки, само собой, притормозили. Наконец, старший взял младшего за руку и сказал:

– Не бойся, он не укусит. Если бы он был злой, дедушка не пустил бы нас одних.

Я фыркнул, но не признать логичность довода не смог. Мальчики приоткрыли калитку и проскользнули внутрь. Трезор тут же умолк и стал тыкаться в них носом, бешено виляя хвостом. Чтобы избежать своей порции собачьих восторгов, я решил пойти другим путём, и вместо того, чтобы зайти во двор в приоткрытую калитку, прыгнул на забор, а оттуда на крышу дровяного сарая, пересёк её и залёг на самом краю. Оттуда мне было видно весь двор, как на ладони. Мальчики жались друг к другу и бочком двигались мелкими шажками в сторону крыльца, а Трезор, широко разинув пасть, как ему казалось в улыбке, прыгал перед ними, припадая на передние лапы и тяжело дыша. «Запыхался дурак от лая, а теперь и вовсе задохнётся от восторга,» – подумал я. Из окна кухни высунулась бабушка.

– Трезор! Шельмец! Уйди, окаянный, уйди кому сказала, – махнула она полотенцем и тут же появилась в дверях.

Бабушка ловко, совсем не по-старушечьи сбежала с крыльца – всё моя заслуга. Это я её суставы лечу, кровь омолаживаю. Вот ведь Марья Дмитриевна у меня какая красавица! Волос долгий, румянец яркий – любую молодку за пояс заткнёт без всякого визажа! Я довольно замурлыкал, любуясь бабушкой, а она тем временем уже обнимала внуков, отмахиваясь от Трезора полотенцем.

– Ай, вы мои хорошие! Ай, ненаглядные! Да как же вы здесь одни? Испугались поди…

Тут к воротам подкатили дед и Карлуша, и стало уж совсем шумно. Пока дед отворял ворота и заводил во двор мерина, бабушка хлопотала вокруг внуков, Трезор носился по двору, курятник аплодировал крыльями, Меланья с Борькой подавали свои реплики из хлева, мальчишки стояли совсем опешив. Лишь когда Егор Гаврилович вынул из телеги их багаж: два рюкзака и большую спортивную сумку – старший немного пришёл в себя.

– Деда, давай я понесу, – бросился он к сумке.

– Не надо, Алёша, не надо. Иди уже в дом, я вещи ваши сам принесу.

– Мы поможем тебе, – не унимался мальчик. Он ухватился двумя руками за ручки сумки и потянул их к себе. Дедушка уступил ему и вновь с лукавой усмешкой уставился в спину уходящего мальчика. Тот весь перегнулся, но быстро перебирая тонкими ногами тащил свою ношу к дому.

– Упорный, – хмыкнул дед и пошёл следом.

Бабушка, судя по всему, уже завела младшего на кухню и там командовала среди своих кастрюль и сковородок. С крыши, где я сидел, было плохо видно, что там происходило. Но я и без того прекрасно представлял себе, как она расставляет на столе тарелки с пирожками и колбасками, мисочки с творогом, вареньем и сметаной. В животе громко заурчало, и я совсем уже собрался спрыгнуть, как вдруг увидел, что на крыльце показался дед. Мысли мои тут же понеслись в другом направлении, и голодные спазмы в желудке сменились чем-то ещё более неприятным.

«Вот так живёшь с человеком бок о бок, год за годом, а потом узнаёшь, что ничего о нём не знаешь… Что же это там на дороге такое было? Увидел он меня или как? Как такое вообще возможно? Надо бы у кого-то спросить,» – я поморщился от такой мысли, потому что такой кто-то, кто всё про всех знает у меня на примете был, но уж больно не хотелось мне к ней обращаться.

Егор Гаврилович, тем временем отвел Карлушу к навесу и там, ласково похлопывая мерина по холке, выпрягал из телеги. Карлуша в ответ потряхивал головой и пытался ухватить деда за рукав.

– Не балуй, Карлуша, – дед двумя руками взял коня за голову и посмотрел ему прямо в глаза. Я аж весь напрягся. Но в следующий миг хозяин уже шёл к сараю, где у него был устроен денник. Взяв скребок и рогожку, дед вернулся к Карлуше. И принялся осматривать его копыта.

В животе снова заурчало. Подчиняясь настойчивым требованиям моего организма, я направился к кухне.

Дом у нас устроен на старорусский манер. В старину котов уважали и создавали комфортные условия для работы, а потому все владения наши в принципе я могу обойти ни разу на землю не спрыгнув. Но сегодня я выбрал короткий путь. А потому, чуть поёрзав на краю крыши, я примерился и прыгнул точно на крыльцо, оттуда вскочил на перила и перебрался поближе к кухонному окну. Ещё один давно отрепетированный прыжок.

Уже в полёте я понял, что что-то не так. Нет моего посадочного места. Горшки с рассадой переставлены. В углу навалены какие-то книжки и ещё что-то мелкое. Я издал сигнал SOS! Я пытался вырулить хвостом! Я прилагал все возможные усилия для спасения своей жизни! Но я же не самолёт. Не могу зайти на второй круг при посадке!

Так что посадка состоялась.

По правде сказать, она была мягкой, но довольно шумной. Больше всех шумела бабушка – даже не знал, что она умеет так шуметь. Да и было бы из-за чего… В сводках новостей по телевизору сообщили бы так: «Экипаж терпящего бедствия воздушного судна проявил хладнокровие и совершил посадку в экстремальных условиях. Жертв среди мирного населения нет, разрушена пара горшков зелёных насаждений.» А что часть земли просыпалась в сметану – ну ничего, я и так съем. Не пропадать же сметанке теперь! Но Мария Дмитриевна считала иначе.

– Ах ты, Бесово отродье! – всплеснула руками она. – Ах ты, шнырь проклятый! Ты, что наделал?! Васька, паразит, вылазь сейчас же! – это она уже мне под лавку кричит. – Вылазь, говорю. Все равно достану и прибью!

Ну кто после таких авансов по доброй воле сдаваться выйдет? Я прижался поближе к стенке и замер. Бабушка продолжала бушевать.

– Всю рассаду мне сгубил! Что теперь делать?!

– Бабуля, давай мы соберём, – Алешка уже копошился на полу, в руинах торфяных горшков. Младший же внучок сполз с сиденья и, сидя под столом на корточках, заглядывал под лавку. На всякий случай я вздыбился и зашипел – пусть знает, что так просто я не сдамся.

– Никита, не лезь к нему, – бабушка потянула мальчишку за плечо, – Не лезь – оцарапает. Лёша, брось горшок! Идите оба руки мыть. Я сама уберу. Оставь, Алёша! Оставь! Всё равно не спасти… По переломалось всё…

Мария Дмитриевна вывела внуков в сени, где висел рукомойник над большим эмалированным ведом, вручила им кусок мыла и полотенце, а сама взялась за веник. Я ещё глубже забрался под скамью, хотя казалось, что глубже некуда. Но при виде веника материальная оболочка моего организма заметно истончилась и смогла-таки просочиться в просвет между ножкой скамьи и стеной. Бабушка между тем по-прежнему, бранясь и причитая, присела над горой поникшей зелени, земли и обломков горшков. Бережно отряхивая, она выбирала те побеги, которые ещё можно было спасти и складывала в передник.

– Бабушка, куда мыло положить? – спросил, появляясь в дверях Алёша.

– Там оставь, на рукомойнике, – вздохнула Мария Дмитриевна вставая. – Садитесь уже к столу. Стынет всё.

Она уложила всю зелень вместе с фартуком в уголок на тумбочку, а потом несколькими движениями собрала остатки в большой совок.

– Садитесь, не стойте, – велела она ребятам, выходя из комнаты, уже совсем другим тоном. Кажется, буря улеглась, хотя выходить мне из укрытия было пока ещё рано. Над головой по лавке заёрзали штаны, а перед мордой замаячили мальчишеские ноги в лёгких кроссовках.

– Алёш, а ты видел какой он большой? – шёпот младшего внучка согрел мне душу – А глазища! Как фары светятся.

– Ну прям уж там! Как фары, – засмеялся Алёша – Глаза не могут сами светиться, они только отражают свет. Правда, бабушка?

– Правда. Ешьте вот, голуби, проголодались поди, – и бабушка, моя бабушка, вновь начала двигать мисочки и тарелочки, а потом пошла наливать им молоко.

«А я? Как же я?» – от обиды хотелось плакать. Да что там плакать – рыдать во весь голос. Но «мужчины не плачут» – гордость не позволяет. Вместо этого я крепко зажмурился и постарался уснуть. Не тут-то было. Кто пробовал уснуть после сильных нервных потрясений, да ещё на голодный желудок, тот меня поймёт. Я не то, что уснуть, я и на месте-то спокойно сидеть не мог. Хвост дёргался так, словно в нём десяток бесов поселились и устроили шабаш⁴, в брюхе пел водяной, а во рту было столько слюны от вкусных запахов, что хоть русалочьи бега устраивай. Эх, меня даже на профессиональный фольклор пробило…

– Баба Маша, а ты с нами садись, – позвал Никита.

– Успею ещё, – улыбнулась бабушка – Ешь творожок. Колбаску хочешь ещё?

– Хочу.

«Хочууу!» – Отозвался голодными спазмами мой желудок – «Очень хочу!». В сенях хлопнула дверь – видно дед закончил с Карлушей и отвёл его в стойло. Бабушка опять засуетилась, доставая для него тарелку, чашку, отвернулась к печке проверить не остыл ли чай. И тут, о чудо, прямо передо мной замаячил кусочек колбаски. Розовый, нежно-пахнущий ломтик повисел пару секунд и шлёпнулся на пол. Я осторожно двинулся вперёд и обнюхал его. Сверху на меня с любопытством смотрели два широко-распахнутых серых глаза.

«Ишь уставился! Не нужно мне ваших подачек – я чужое не ем!» – я дёрнулся назад под лавку, но потом решил не брезговать и подцепив кусочек втянул его в своё укрытие. На его место тут же шлёпнулся другой, и я подумал, что этот мелкий – Никита, кажется – ничего внучок, с пониманием.

Засвистел чайник, и бабушка, снимая его с плиты, выглянула в сени.

– Ты идёшь, Егор Гаврилович?

– Иду, – дед шагнул к ней навстречу и приобнял за плечи – Ну, где тут наши гости дорогие?

– Здесь мы, деда, – отозвался Никита.

– А у нас тут кот в окно влетел, – зачастил Лёшка – Здоровый такой, рыжий! Всю рассаду раскидал, как вражеский снаряд, представляешь? Ух, бах, трах – и нет кота!

Я затрясся от возмущения. Вот ведь значит как? Снаряд я вражеский! Да я! Да я…

– Ну и где же он теперь? – спросил дедушка

– Под лавкой сидит, боится.

– Или новую диверсию придумывает…

Дедушка заглянул под стол. Глаза его смеялись, и мне стало чуть легче – есть всё-таки настоящая мужская дружба, и она выше каких-то там разбитых горшков.

– Ну, диверсант, иди-ка ты сюда. Давай-давай, Василий, вылазь уже, – дед протянул мне большую ладонь, и я с урчанием поднырнул под неё и потёрся. Подхватив под брюхо, Егор Гаврилович вытянул меня из укрытия. Бабушка ещё сердилась, но ворчала лишь для проформы.

– Чего ты щуришься, проказа? Защитник твой пришёл, да? Вот теперь будете на пару сметану с землёй есть!

«Сметану, это мы запросто! Я даже сам могу её съесть, зачем же деда наказывать?» – глазоньки мои распахнулись и умильно уставились на хозяйку.

Мария Дмитриевна взяла с полу мою миску и выложила в неё испорченную сметану. Правда большие куски земли она по доброте душевной всё же в ведро откинула, ну а с мелочью уж разберёмся как-нибудь. Я потёрся напоследок о рукав деда и спрыгнул со скамьи. Бабушка поставила мою мисочку в уголок, туда же она положила куриные косточки и потрошка. Не веря своему счастью, я принялся за еду. Но, как в народе говорится, не забывал и по сторонам поглядывать. А Васька слушает, да ест.

За столом тем временем беседа завязалась. Дедушка стал Алёшу и Никиту про их житьё городское расспрашивать. Оказалось, что живут они с мамой – Василиной Егоровной – в большущем доме на десятом этаже. Никакой живности у них в доме нет. Мама говорит, что в квартире зверей держать нельзя – только мучаться будут зря. Им простор нужен, свобода. Сразу видно – умная у них мама женщина, понимающая. Не зря моим дедушке и бабушке дочкой приходится.

А потом Алёша стал про школу рассказывать. В этом году он второй класс закончил, учится хорошо, математику любит и литературу, а вот с английским у него не очень – училка очень вредная. Всё время к его произношению придирается. А Никита, тот в садик ходит. Ему в школу ещё через год только. Но он тоже учится. В спортивной школе. Они вместе с Алёшей туда ходят, только Алёша на футбол, а Никита на плаванье. А в следующем году мама обещала записать их в секцию дзюдо.

– Ну, а мама там как? – спросила бабушка. Она сидела, опершись локтями на стол и внимательно разглядывала внуков.

– Мама хорошо, – деловито дожёвывая пирожок, ответил Лёшка – Она сейчас к командировке готовится. В Данию. Там будет какой-то семинар по Скандинавскому фольклору.

– А ещё она постриглась, – вставил Никита.

– Постриглась, – всплеснула руками бабушка – Как же так?.. Такие косы отрезала! Дед, ты слышал?

– Слышал. Ну и что?

– Да ничего, – бабушка поднялась из-за стола – Столько лет растила, а тут отрезала!

– Это ей куратор нового проекта, Андрей Сергеевич посоветовал, – нехотя признался Никита – Сказал, что такие косы – богатство и красота несравненные, но в походных условиях ей с ними хлопот много будет.

– Каких условиях? Походных? – дед поднял высоко правую бровь, от чего взгляд его стал ещё острее и проницательнее.

– Час от часу не легче! – бабушка опять всполошилась.

– Вообще-то мама просила вам пока не говорить. Там ещё не точно всё, но к концу лета они планируют на какой-то остров в Онежском озере поехать. Там карельские археологи раскопки ведут и маму в качестве консультанта от академии наук пригласили.

– А что за остров то? Не помнишь?

Алеша неуверенно покачал головой.

– Редколье или Разколье, как-то так.

– Радколье, – пробормотал дед. – Скала мертвого животного.

Баба Маня и дед переглянулись, и что-то в их глазах было слишком много недосказанного. Чего-то такого, чего я точно не знал, а знать мне это, пожалуй, следовало, а потому, подчистив миски, я уходить не стал, а прилежно принялся мыть усы и щёки. Ушки мои и глазки несли верную дозорную службу – вдруг кто-то ещё что-то скажет об этой маме. Но беседа за столом прервалась. Мальчики поблагодарили за еду и захотели посмотреть дом. Дедушка велел им идти в светёлку⁵ под крышей, где они будут жить, и переодеться во что-нибудь полегче.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросила бабушка.

– А что тут думать? Чему быть, того не миновать… Плохо, конечно, что она от нас это скрывает, но такая уж она всегда была.

– Нет, мы должны что-то сделать. Позвони ей, пусть приедет.

– Позвоню, – дед встал и потрепал бабушку по плечу – Не накручивай себя напрасно. Она у нас умница и в обиду себя никому не даст.

Бабушка вздохнула и принялась убирать со стола.

Я закончил умываться, и так как дед повёл Алёшу и Никиту осматривать дом и всё домашнее хозяйство, а баба Маня со мной откровенничать не собиралась, я решил пойти вздремнуть – надо же свой хлеб отрабатывать.