Глава 5. Отражение

А нам еще зарю встречать

Холодным утром напевать

Как плачут травы росами

Кричит земля погостами

Мещера,

«Вечность белых январей»

Остаток ночи прошел в суете. Со всех посадов города ко двору покойного приезжали старосты, осматривали тело бывшего волколака, но никто так и не узнал этого молодца. А посему выходило, что покойный не из здешних мест. И как его сюда занесло – случайно или по чьему-то злому умыслу – оставалось неизвестным.

С восходом солнца, когда все старосты города осмотрели покойника, его тело предали огню, а прах затем развеяли над полем. Огнемира с женой родные готовили к погребальному обряду.

Все утро и до самого обеда Драгомир с Ведагором и его учениками ворожили над защитой города. И пусть у них не было женской колдовской силы, они должны были сотворить хотя бы то, что могли по мере своих сил. Заговоренную соль, смешанную с засушенной и измельченной крапивой и окопником рассыпали у каждых городских ворот и у стен по окраинам. В каждом дворе, избе и хоромах приказано было жечь все те же крапиву, окопник и чертоплох – в Златославии верили, что дым от этих трав отгоняет злые силы и защищает от дурной ворожбы. Запах тлеющих трав окутал княжеский двор. К обеду великому князю казалось уже, что никакой морс или сбитень не перебьет привкус дыма во рту. Он пропустил обед, желая управиться с защитой города за этот день.

Свечерелось. Драгомир вернулся в родные хоромы.

Ужин подали в гриднице – просторном зале, где князь заседал с младшей и старшей дружиной, а потому, здесь столовались только мужчины. Женская половина дома ужинала в общей хоромной трапезной. Княжеский стол изобиловал яствами. Были здесь и закуски из овощей и птицы, и пироги – курники, грибные, расстегай с капустой, с телятиной и зеленью, и холодец говяжий и птичий, и жареная дичь, и блины с икрой и красной рыбой, и солонина, и буженина, и каши с грибами и овощи с огня. Да только князь, уставший за бессонную ночь и хлопотный день бездумно поглощал еду, не чувствуя особо вкуса. Его мысли витали далеко. И как назло, нет-нет, да и появится в них та самая девица с огненными косами. «Ну почему она так врезалась мне в память?» – сетовал про себя Драгомир. И злился. На себя за слабоволие, на мать за ее молчание, да на девицу…

– Уж больно ты задумчив в последнее время, князь, – тихо произнес сидящий рядом с ним воевода. – Не случилось ли чего?

– На мой город напал волколак – этого по-твоему мало для задумчивости?

– Немало, – согласился Белояр. – Только ты не первый день отрешенный ходишь.

– О походе предстоящем думаю на Изворск, – ответил Драгомир.

И не соврал ведь, а все же утаил от давнего друга и брата свои знания нежданные об уральской невесте. Он не желал, чтоб о ней проведала хоть одна живая душа. Весть об этом должна была остаться между ним и волхвом и уйти в небытие.

– Мы проучим мятежника Горислава и его прихвостней, даже не сомневайся. Изворску пора напомнить, кто в Златославии есть власть, – Белояр поднял серебряный кубок с медовухой. – Ты же знаешь, Драгомир, твои люди тебе верны и никогда не подведут. Я всегда буду верен тебе.

– Мы утихомирим мятежный Изворск и вернемся с победой, – заверил его Светозар.

Звон кубков наполнил гридницу. Мужчины смеялись, разговаривали, наслаждались трапезой, и только князь не мог прогнать из сердца навязчивую тревогу. Почему он узнал о существовании невесты именно сейчас?

После ужина Драгомир, минуя хоромы своих наложниц, сразу ушел в свою почивальню. Князь расстегнул фибулу на своем плаще-корзне, снял его. После него освободился от кафтана, рубахи верхней с кушаком и исподней, стянул штаны с онучами, и остался в одних тонких шелковых портах. Сложил одежу в сундук.

После омовений вышел из помывальной, обернувшись мягким полотнищем. Яркая масляная лампа была погашена, и вместо нее горела свеча. Драгомир остановился напротив зерцала. До полуночи он старался лишний раз в него не заглядывать. Все равно в отражении ничего не изменится – все то же лицо и тело, покрытые змеиной кожей. Не змей, не человек, а застывшая между ними ипостась – вот оно, его проклятие. Вот, чем наградил его, умирая, темный волхв, полоумный служитель Чернобога. Так и носит Драгомир с тех пор эту личину с рассвета и до полуночи. Так и забудут скоро люди, каков из себя был их князь, пока его не прокляли. Если бы дело было только в лице…

Драгомир отвернулся от зерцала. Отмахнулся внутренне от горестных дум. Что-то часто они в последнее время к нему приходят. Что с ним происходит?

Драгомир подошел к столу, желая испить воды, и налил себе из кувшина в канопку⁹. Он стоял как раз напротив зерцала, когда в его гладкой поверхности что-то изменилось. Князь тут же повернулся к зерцалу и замер от изумления. Да этого не может быть! Что за чертовщина творится?

Не было сейчас в отражении самого Драгомира. Там виднелась уже знакомая ему обстановка чужой почивальни. Той самой, куда он пришел во сне в прошлую ночь. Почивальня его нежеланной невесты, будь она неладна! А вот и она. Подошла простоволосая к стулу и стянула через голову легкое цветастое платье, оставшись в странном, жалком подобии исподнего, что с трудом прикрывало лишь самые потаенные места женского тела. Или совсем не прикрывало. Да что это на ней надето? Вроде и ткань богатая, кружевная, да только, что ж она такая куцая-то? Верхняя часть исподнего еле закрывала выдающуюся грудь, а нижняя…Стыд какой! Крошечный кусочек ткани, едва прикрывающий женский холм. Драгомир и сам не заметил, как подошел ближе к зерцалу, не в силах отвести взгляд от почти обнаженного девичьего тела.

А девица тем временем, заведя руки за спину, расстегнула верхнюю часть своего бесстыжего исподнего и сняла его, бросив к платью на стул. Драгомир забыл, как дышать. Он жадно разглядывал узкий стан, аппетитные ягодицы, округлые бедра и высокую, пышную грудь с темно-розовыми навершиями. Сердце князя выбивало дробь, разгоняя кровь по жилам. Усталости, как не бывало. Он не ведал, что сейчас творится, что за колдовство такое приключилось с его зерцалом, да и как об этом думать, когда перед тобой стоит хорошая, ладная девица с пригожим телом?

А тем временем, она обернулась на кровать позади себя, взяла лежавшее на ней нечто похожее на ночную сорочицу, и вздрогнула, замерла. А потом медленно повернулась к Драгомиру и уставилась на него во все глаза. На ее лице отразился ужас, запамятовала испуганная девица, что стоит обнаженная. Ее рот открылся в немом крике, и схватив с прикроватного стола какую-то фигурку, она швырнула ее в сторону князя.

Драгомир снова видел в зерцале отражение себя в своей почивальне. Сердце стучало так, словно он бежал через весь город. Тело от вида нагой девицы откликнулось возбуждением, и теперь Драгомир ощущал, как все горит огнем ниже пояса.

– Не понимаю. Ничего не понимаю! – проворчал в сердцах Драгомир, запустив пятерню в длинные русые волосы.

Душу князя обуревало смятение, что в один миг смело усталость. Почивать уже не хотелось. Беспокойство от непонимания, что творится в эти дни, смешалось с возбуждением от вида прелестей нагой девицы. Да, там было на что посмотреть, это стоило признать. Хворь, если и крепко взяла эту рыжую, то красоты ее ничуть не съела.

Перед внутренним взором князя вновь возникла огненная река волос, белая молочная кожа, аппетитная грудь… Кровь Драгомира вскипела, побуждая желать. Касаться. Вдыхать тонкий манящий запах женского тела. А тело князя пылало вожделением и не желало сна. Тело теперь настойчиво желало плотских утех.

Драгомир выругался сквозь зубы, снова надел штаны с рубахой, и отправился к одной из наложниц. Даже не думая, к какой. Куда глаза глядят, пошел.

Неважно, какая из них утолит его похоть. Все они одинаково хороши собой, и так же одинаково Драгомир к ним относился – с благодарностью за жаркие ночи и приятные, ничего не значащие беседы о пустом. Он не выделял особо ни одну из наложниц, всем давал поровну внимания, дарил подарки и поселил их в разных хоромах, как и полагалось в Златославии, дабы не порождать среди них склоки и вражду. Но ни к одной не имел он душевной привязанности, ни с одной не оставался никогда до утра. Ночи Драгомир неизменно проводил в одиночестве и свои привычки менять не собирался. Встретить рассвет с девицей на одном ложе – это виделось ему, как нечто сокровенное, нечто близкое, чего князь никак не желал допускать.

Драгомир очнулся от дум, когда оказался во дворе хором Чаруши. Нутром ощутил полночь – с тех пор, как его проклял темный волхв, он остро чуял это время. И рассвет. К избе он подошел уже в человеческом облике.

У главного входа в хоромы нес свою ночную службу дверник. Время было позднее, но в окне светлицы слабо горел свет то ли от свечи, то ли от лучины. Значит, Чаруша еще не отправилась почивать, и это хорошо. Не придется будить. В сенях его встретила ключница, и тут же побежала наверх, предупредить хозяйку хором о приходе великого князя.

Девица ласково встретила Драгомира, в одной лишь ночной сорочице, простоволосая, вкусно пахнущая мыльным раствором и помывальными травами.

– Умница, Чаруша. Знаешь, как меня встречать надо, – произнес Драгомир, заглядывая в ее серые хитрые глаза.

Очертил пальцем подбородок, спустился к шее, и ниже к груди. Крупная мужская ладонь легла на грудь, обхватила ее. Пальцы через ткань сорочицы очертили твердое навершие, сжали легонько. Чаруша тяжело задышала, порочно облизала губы. Драгомир резко прижал девицу к себе. Руки его блуждали по ее телу, трогали, сжимали, судорожно задирали подол. Свободной рукой князь провел по женскому бедру вверх, коснулся влажного лона, и Чаруша со стоном откинула голову. Его пальцы умело ласкали ее, и девица извивалась в руках Драгомира.