Прекратив писать в 1793 году, все последующие годы старик правил свое сочинение. И в 1797 году, презрев высказанное намерение уничтожить свой труд, он попытался издать свою «Историю» – послал первый том в Дрезден графу Марколини, премьер-министру Саксонии. Но граф величественно не ответил – впрочем, это и был ответ. Более старик не возвращался к работе. Он стал ждать смерти…

Он умер в начале лета – в первых числах июня 1798 года, и почитатель его принц де Линь, и граф Вальдштейн не приехали проститься со стариком. Все те же подлецы слуги и приехавший из Дрездена муж племянницы Карло Анджолини отвезли его на кладбище.

И в церковной книге записали: «Казениус, венецианец, 84 года». Перепутали и имя, и возраст – кому интересны имя и возраст смешного нищего старика…

Осталась рукопись. Она лежала в библиотеке. Принадлежала она графу Вальдштейну – еще в 1789 году он заплатил своему библиотекарю за все будущие произведения – до его смерти.

Но Карло Анджолини решил иначе: в конце концов, после старика должно хоть что-то достаться родственникам. И он забрал рукопись, на титульном листе которой стояло: «Жак Казанова де Сейнгальт, венецианец. История моей жизни».

Похищенную рукопись Карло держал у себя, никому не показывая. Видимо, он ее прочел и не был уверен, что такие воспоминания полезны для репутации семьи. Он отказал и графу Марколини, вдруг решившему купить ее за целую тысячу талеров. Но к счастью, в начале двадцатых годов Карло срочно понадобились деньги, и он продал за жалкие двести талеров все десять томов Фридриху Брокгаузу, основателю знаменитого книжного дома.

В 1822 году появились первые тома.

И мирно почивавший двадцать четыре года в гробу старик восстал. Молодой, яростный, щеголяющий бесстыдством, окруженный нагим хороводом, – он явился в мир!

Его настоящее имя – Джакомо Джироламо Казанова. Шевалье де Сейнгальт – это он придумал.

Иногда еще он называл себя графом Фаруси. Фаруси – это истинное имя его деда по матери, правда дед был не графом, а сапожником. Дочь этого сапожника Дзанетта Фаруси стала актрисой и вышла замуж за актера Гаэтано Казанову в 1724 году. И, как водится в хороших семьях, уже через год у них родился первенец – Джакомо.

Его младшие братья изберут себе вполне благонамеренные профессии. Один станет священником, другой, Франческо, – знаменитым живописцем, членом Французской Академии, гордостью матери. И до смерти Джакомо будут называть «братом того самого Франческо Казановы». Ничего, Джакомо с ним разделается в вечности – в «Истории моей жизни» он напишет презабавную сценку: зеваки поносят картину его брата, не зная о его присутствии.

Само свое рождение Казанова описал насмешливо: «Матушка произвела меня на свет в Венеции, апреля второго числа, на Пасху. Накануне донельзя ей захотелось раков. С тех пор я до них большой охотник».

Казанова должен был стать священником. Он даже учился в семинарии, но «ночные шалости» (так он сам их называл) подвели… Он был исключен.

Правда, по его словам, к тому времени он… уже окончил университет в Падуе и даже защитил диссертацию по юриспруденции! Как все образованные люди Галантного века, он знал языки – латынь, древнегреческий, древнееврейский, испанский, французский. Немецкий знал хуже, но вполне сносно.

Ему еще нет девятнадцати, а он уже сообщает о множестве своих профессий – был семинаристом, военным, клерком у адвоката, служил у посла, у кардинала. Путешествовал по Востоку – Корфу, Константинополь… Впрочем, в Турции он чувствовал себя пре-отвратно, ибо не знал языка и оттого был лишен главного своего оружия – блистательного рассказа…

Ах, эти рассказы Казановы!.. «Я провел две недели, разъезжая по обедам и ужинам, где все желали в подробностях послушать мой рассказ о дуэли с гетманом Браницким. Частенько там бывал и король».

Шпага – хорошее оружие, но главное – язык. В театрах, в салонах, в трактирах его голова горделиво торчит над слушающей толпою (он отметил в книге и свой рост: метр восемьдесят три). Его слушают, как завороженные, – Казанова рассказывает!

Но голова уже начинает блудливо вертеться – ищет достойную партнершу для боя. Нашел! Теперь он уже рассказывает, не отрывая взгляда от нее. В его любовных битвах беседа всегда была артиллерийской подготовкой, после которой ослепленного, восхищенного противника можно брать первой же стремительной атакой…

При этом он – кладезь знаний. Давно уже не учась ничему, он постиг все. Он специалист по финансам – организует лотерею, объясняет королю Фридриху Великому, как взимать налоги. В беседе с тем же прусским королем он рассказывает, как строить каналы, в Митаве высказывает некоторые идеи по рудному делу, в Париже основывает ткацкую мануфактуру… Он – математик, теолог, астролог, великий знаток оккультных наук и Каббалы. Он уже не думает, кем ему стать – он стал всем.

Он – искатель приключений, он принадлежит к могущественному племени, которое назовут авантюристами…

Это было время Великой Европейской Скуки. Семилетняя война закончилась, и знатные господа попросту умирали с тоски, не представляя, чем теперь заниматься. Все эти жалкие правители немецких карликовых государств томились в своих убогих дворцах, пока не появлялись они — великие развлекатели, Звезды Авантюры. Калиостро, он же полуграмотный сицилиец Бальзамо… Шевалье де Эон, каковой иногда появлялся в виде женщины и тогда соблазнял мужчин, а иногда – в виде мужчины и тогда соблазнял женщин… Таинственный Сен-Жермен, который рассказывал, как он жил во все века, и все в это верили, а маркиза де Помпадур счастливо показывала мазь, которую дал ей Сен-Жермен. Она должна была сохранить лицо маркизы в состоянии «статус кво». И, старея, она упорно видела «статус кво» на своем морщинистом лице… Девиз у развлекателей был общий: «Есть состояние, которое протратить невозможно, – это человеческая глупость».

Но, пользуясь ею, Казанова искренне жалел глупцов.

Один из самых занятных рассказов в его «Истории» – как он одурачил семидесятилетнюю маркизу де Юфре. Он обобрал богатую старуху, помешанную на оккультных глупостях, – обещал ей зачать сына, в которого она должна была переродиться. Но и плутуя, Казанова остается человеком чести на своем поле боя. Он не имитирует любовное сражение – даже со старухой! Он честно бьется с древним телом. В трудные минуты этого печального сражения он вводит в бой резерв – любовницу Марколину, которая своими ласками поддерживает изнемогающего Воина. И Марколина, «использовав все, чем славятся питомцы знаменитейшей из школ любви – венецианской школы», помогает Казанове победить!

Но восторг старой безумицы, когда он сообщает, что его «солнечное семя» проникло в нее и вскоре она родит самое себя, заставляет Казанову на мгновение почувствовать укоры совести. Однако он тут же успокаивается пленительной фразой: «Не я, так кто-то другой ее одурачит. Так что лучше пусть верит в свое бессмертие, иначе из счастливейшей я сделаю ее несчастнейшей…»

Все это время он разъезжает по свету. Вы можете представить его в Венеции, на Корфу, в Турции, Германии, Голландии, Швейцарии, Испании, Италии, Франции… И даже в Москве или Петербурге – там он тоже был. Как правило, его странствия кончаются печально. Из Лондона ему приходится бежать, спасаясь от виселицы. Его высылают из Флоренции, Вены, Варшавы, Парижа. В Барселоне его сажают в тюрьму, и в Венеции тоже…

Великая сила гонит его по разным странам, ввергает в преступления, заставляет шулерничать, подделывать векселя, драться на дуэлях. Страсть к ней — тысячеликой Женщине.

Голодная страсть, вечный поиск, гон – ради мелькнувшего личика, чувственного рта, женского смеха, обнажившейся груди, наконец, просто ради контура женского тела! Его самое прекрасное приключение – с красавицей Генриэттой – начинается с полуоткрытой двери. Он видит в проем только контур женского тела, накрытого простыней. И все! И этого достаточно – он уже загорелся! Собравшийся уезжать Казанова велит распрячь лошадей, багаж возвращен обратно – он остается…

Только не забудьте подставить главное слово – новое.

Ради нового личика, ради нового смеха, ради нового контура нового тела… Женщина может его остановить, но не может удержать, никакая женщина не стоит свободы, хотя бы потому, что свобода – это новые женщины, счастье нового тела… Вечный гон за новым, в конце которого его, улыбаясь, поджидали две подруги – старость и смерть.

Свою жизнь этот отпрыск комедиантов описывает как театральную пьесу в трех актах. Первый он заканчивает, приближаясь к своим сорока годам. Второй должен был завершиться, приближаясь к шестидесяти. И третий акт пьесы он предполагал окончить в замке в Дуксе. Акт, после которого и должен был окончательно опуститься занавес.

«Коль мою пьесу освищут, – с усмешкой прибавляет он, – я об этом… ни от кого уже не услышу…»

Старая идея «Жизнь – театр» стала расхожей банальностью после знаменитой шекспировской фразы. Но обожатель Античности Казанова пьет из другого источника. Это император Август, умирая, спросил с улыбкой: «Хорошо ли я сыграл комедию жизни? Если хорошо, то похлопайте и проводите меня туда добрым напутствием».

Первый акт пьесы написан им целиком – в нем тесно от поверженных женских тел и от самых невероятных приключений. Побег из страшной венецианской тюрьмы Пьомби, куда он на пять лет был заточен судом инквизиции, – чудо изобретательности. Он умудрился бежать ночью через свинцовую крышу… Каждый раз, приехав в Венецию, я шел на площадь Святого Марка. И, глядя на Дворец дожей (там находилась его тюрьма), все представлял, как, отогнув свинцовые пластины, вылезает он на крышу и под луной сидит на ее коньке… чтобы уже вскоре, едва избавившись от страшного заточения, лезть под юбку к «донельзя хорошенькой девушке», имя которой он узнал мгновение назад. И хотя излюбленная стремительная атака в тот раз была безуспешна, и очаровательный противник дал достойный отпор, уже вскоре он смог написать привычное: «Познал счастье в объятиях мадемуазель Терезы де ла М-р…»

…В тридцать девять лет, перед самым концом первого акта, с ним происходит нечто ужасное. Он встречает в Англии молоденькую шлюху и моментально загорается – обычный пожар Казановы.

И действует он по обыкновению: приступает к решительной атаке. А вот дама поступает необычно: к предмету вожделения Казанову не допускает. В неистовстве страсти он пускает в ход деньги, даже насилие – на войне как на войне! Деньги она принимает, но… Обобрав Казанову, негодница ускользает. Более того, дарит предмет неистового вожделения Казановы жалкому ученику парикмахера, и совершенно даром, и на глазах у Казановы! И все потому, что тот – молод.

Звонок прозвенел – акт заканчивается при первой встрече со старостью. Впервые Воин терпит поражение. Казанова описывает это, как крушение Рима. Он жалок, он рыдает, он готов покончить с собой, он не знает, что делать.

История безнравственная? Удивительно нравственная! Более того – поучительная. Весь первый акт Казанова безудержно соблазнял, обманывал мужей, женихов, обирал всех этих простофиль. И главное оружие его распутства – сверкающая молодость, неутомимая в любовных битвах. И вот накануне сорокалетия грешник получает возмездие: его бьют его же оружием. Чужая молодость обманула его, обобрала, повергла в прах!

Так нравоучительно падает занавес после первого акта.

Второй акт стал последним в книге. Свою комедию жизни Казанова бросает на его середине – не дойдя даже до своих пятидесяти лет. Жаль. Акт обещал быть весьма любопытным…

Кто этот пожилой господин, опирающийся на трость с золотым набалдашником, разгуливающий по грязным кабакам и по литературным салонам? Говорят, он недавно вернулся в Венецию. Но и в кабаках, и в салонах при нем побаиваются говорить. Рассказывают, что прежде за ним водились грешки перед инквизицией. И будто теперь, доказывая свою лояльность, испытывая нужду в деньгах, он сам доносит инквизиции о чтении запрещенных книг, о вольных беседах..

Господин тихо живет с белошвейкой, скромной простолюдинкой Франческой Бускини, и если иногда посещает бордели, то редко, и ходит только к дешевым, немолодым проституткам. Господин экономен.

В архиве инквизиции будут найдены доносы ее штатного сотрудника, подписывавшегося «Антонио Пратолини». Это ужасно, но в 1780–1781 годах под этим именем доносил пятидесятипятилетний Казанова…

Может быть, поэтому он не смог дописать второй акт?

И все-таки не прожить ему долго на одном месте: он опять в опале. Не дожидаясь худшего, этот Вечный Жид бросает Венецию, продолжает скитания по Европе: Вена, Париж, Франкфурт, Берлин, Прага… Он мечется в поисках денег, работает жалким секретарем у венецианского посла. Тот умирает – и снова безденежье. Казанова даже решает… уйти в монастырь и стать монахом!

Наконец в 1785 году его подбирает граф Вальдштейн и дает ему место библиотекаря в своем замке Дукс в Богемии.

В замке Казанова услаждает хозяев бесконечными рассказами о юном Казанове.

Их начинают пересказывать в салонах. И другой блистательный рассказчик, принц де Линь, придает им все новые и новые подробности. Слава о жизни Казановы, о его эротических подвигах распространяется в Праге и в Вене. Граф начинает привозить гостей в замок, угощать их рассказами Казановы. Пристойными (о побеге из тюрьмы, о дуэли с гетманом Браницким) и непристойными, которые приводят в такой восторг де Линя и всех столичных сибаритов. Казанову даже вывозят в Прагу – потешить тамошних друзей графа. Как он был счастлив после скуки Дукса!

Именно тогда и произошла эта встреча.

В то время ди Понте – либреттист Моцарта – писал либретто для оперы «Дон Жуан». И директору театра, заказавшему оперу, пришла в голову мысль: устроить встречу с Казановой. Кому, как не Казанове, «специалисту по донжуанизму», объяснить Моцарту и этой продувной бестии ди Понте, что такое Дон Жуан!

И встреча состоялась.

Казанова, который за деньги учил когда-то даже горнорудному делу, естественно, надавал много полезных советов. Но представляю – с какой улыбкой! Уж он-то знал: нет более далеких друг от друга типов, чем Казанова – герой его «Истории» – и Дон Жуан. И об этом напишут все исследователи.

Дон Жуан – образ, созданный в отсветах инквизиции. Главная задача Дон Жуана, цель его обольщения – сдернуть с женщины лживый покров невинности, доказать ей самой, что под ним – одно сладострастие, одна жажда греха. И завоевывая женщину, и разоблачая ее похоть, Дон Жуан повергает ее в отчаяние и раскаяние.

За похождениями Дон Жуана мерещится охота за ведьмами.

Недаром женщины Дон Жуана так его ненавидят. Недаром стараются предупредить друг друга об этой смертельной опасности, об этой проказе по имени Дон Жуан, которая надвигается на несчастных дам!

А Казанова – это совсем другое. Это приглашение к галантному приключению, к плотской радости: «Четыре пятых наслаждения заключались для меня в том, чтобы дать счастье женщине».

Казанова может с полным правом повторить слова принца Филиппа Орлеанского: «Запрещено все, что мешает наслаждению!»

Казанова – лишь сон, который не может стать обыденной жизнью. Может ли Казанова стать мужем? Может ли дождь принадлежать одному полю? Пчела – одному цветку? Его удел – радовать всех женщин, он их общее достояние. И женщины Казановы радостно передают его друг другу, они делятся им друг с другом. Его никто не ревнует, ибо нельзя ревновать облако. Он нереален, как счастье… Впрочем, в одной стране его все-таки приревновала женщина. И так безумно, что чуть не убила. Женщина эта жила в России.

Я все представляю, как, заканчивая беседу, ди Понте поведал ему о возмездии Дон Жуану, о том, как этого развратника утягивает в ад рука Командора. И как усмехнулся Казанова. Нет, Казанова знал – страшен не Командор, есть нечто пострашнее. Это – старость.

И в старости, глядя на свой портрет, он напишет горчайшие слова: «Я не существую. Я лишь существовал когда-то…»

Тайна

Но кто это все написал?

Какой странный вопрос, не правда ли? Это написал Казанова.

а кто он был, этот Казанова? Кто был этот восхитительный боец, победивший полки красавиц? Старик, который умер в замке Дукс, написав «Историю моей жизни»? Или…

Или всего лишь литературный персонаж – герой «Истории моей жизни», в которого старательно играл жалкий нищий старик по имени Казанова? Обольстительный персонаж, из-за широкой спины которого лишь на мгновенье вынырнул совсем иной образ – пожилого осмотрительного господина, отправлявшего в тюрьмы людей ради спокойной жизни в достатке…

Образ автора?

Читая книгу, написанную Казановой о его жизни, я все чаще ловил себя на странных мыслях. Они появились не потому, что, согласно его словам, он уже в двенадцать лет учился в падуанском университете и в восемнадцать защитил диссертацию. Не потому, что вся история его побега из тюрьмы упоительно фантастична; не потому, что французский посланник де Бернис, которого Казанова уложил в постель вместе с М. М. и К. К., никакого отношения к ним не имел; не потому, что маркизе де Юфре было вовсе не семьдесят лет, а всего лишь пятьдесят с хвостиком, да и умерла она на десять лет позже, чем схоронил ее Казанова в своей книге; не потому, что множество его любовных приключений являются попросту пересказами анекдотов XVIII века (мы их найдем и в «Хромом бесе», и в эротических романах). Но потому, что однажды я внимательно перечел его биографию.

И некое обстоятельство в ней меня поразило.

Именно тогда мне еретически стало казаться, что тот фантастический авантюрист, которого он изобразил в своей книге, и тот, кто писал эту книгу, – весьма разные люди… Все дело в том, что среди многочисленных своих профессий, которые указывает Казанова, он лишь вскользь говорит об одной, хотя она проходит через всю его жизнь.

Однако венецианский стукач, который в 1755 году написал донос на тридцатилетнего Казанову, называет ее вполне определенно: «Говорят, что он был литератор…»

И ведь, действительно, не зря Казанова будет обращаться в Дрезден к премьер-министру графу Марколини, прося напечатать его «Историю». Именно в Дрездене началась (и с блеском!) его карьера литератора.

В 1752 году, когда ему было двадцать семь лет, в дрезденском Королевском театре итальянская труппа поставила трагедию, переведенную им с французского. В том же году вместе с соавтором Казанова пишет комедию, поставленную в том же театре. И тогда же его комедию «Молюккеида» вновь ставит все тот же Королевский театр в Дрездене.

Три пьесы за год – в Королевском театре! И две из них явно имели успех, иначе не ставили бы последующие. А вот третья, скорее всего, провалилась. Ибо более Казанова не тревожил Королевский театр своими пьесами.

Но мы знаем об этих – осуществленных творениях. А сколько должно было быть неосуществленных, пропавших во тьме, в безвестности?

Когда, помирившись с инквизицией, он возвращается в Венецию – он возвращается к перу. Пишет «Опровержение „Истории Венецианского государства“», написанной Амело де ла Уссе, где в нужном для властей духе изложена история республики, и бесконечно переводит…

В 1771 году в Риме его принимают в литературные академии Аркадия и Инфеконди.

И в Триесте он занимается литературным трудом – из-под его пера выходят три тома «Истории смуты в Польше» и роман «Бестолочь».

Он снова в Венеции – и переводит «Илиаду», пишет антивольтеровский трактат, издает сборник «Литературная смесь», где печатает свой рассказ о дуэли с Браницким. И опять переводит множество французских романов – идет постоянная работа литератора!

И с Венецией Казанова рассорится из-за литературных занятий: он перевел роман, который имел успех, но венецианский аристократ Карло Гримальди не выплатил ему гонорар. Как мстит Казанова? Как истинный литератор – пишет язвительный памфлет, после чего и попадает в опалу.

В 1786 году он напишет трактат против Калиостро и Сен-Жер-мена и пять томов скучнейшего фантастического романа «Изока-мерон».

Он работает непрерывно – но бесславно.