Часть первая

1

– Леди и джентльмены, наш самолет совершил посадку в аэропорту «Шереметьево». В Москве сейчас 5.45 утра и мороз минус 20 по Цельсию. Б-р-р… Честно говоря, я не люблю морозы и поэтому тут же полечу обратно. Но вам желаю веселого пребывания в Москве, и – спасибо за то, что пользуетесь «Пан-Ам»…

У командира «боинга» был тихий, мягкий баритон, а в наушниках он вообще звучал вкрадчиво и задушевно, как у священника на исповеди. Пассажиры прильнули к иллюминаторам, но в черноте мартовской ночи не было видно ничего, кроме сигнальных огней на рулевой дорожке, по которой «боинг» катил к аэровокзалу. Наконец самолет замер, погасли световые табло с просьбой не курить и пристегнуть ремни, и – довольно увесистый тычок, как тумак в борт самолета, обозначил, что гармошка рукава – приемника пассажиров ткнулась в самолетное туловище.

– Русский сервис начался, – тут же громко прокомментировал кто-то из туристов, пошатнувшихся в креслах.

Остальные ответили нервным смешком и цепочкой потянулись к выходу, жадно поглядывая по сторонам. Как все туристы, они ждали впечатлений немедленно, еще до таможенного контроля, и сразу же получили их: при выходе из самолета в гофрированном коридоре стояли два солдата-пограничника в зеленых фуражках и с автоматами за плечами. Один из них был явно мусульманской внешности, но для туристов и он сошел за русского, и кто-то из бодрячков, какие есть в любой группе, тут же вскинул на этих первых русских Иванов фотокамеру. Но второй, белобрысый, пограничник строго поднял палец.

– Нельзя! – сказал он по-русски.

– «Нэлзьа» means forbidden, – тут же сказал кто-то из опытных туристов. – А good start to learn Russian^[3].

Остальные пассажиры уже шли мимо этих солдат, стараясь не глядеть им в глаза.

Но огромный плакат с изображением кредитной карточки «American Express» на фоне Красной площади, висевший на стене при входе в таможенный зал, всех приободрил. Пассажиры разделились на группы-очереди к молоденьким русским пограничникам, сидевшим в стеклянных будочках паспортного контроля. Очередь шла довольно быстро, однако один синий паспорт с надписью «United States of America» вызвал у юного голубоглазого пограничника некоторое любопытство. «GUR, TANJA» – значились в паспорте фамилия и имя его хозяйки, а дальше была дата рождения – July 19, 1904, пол – F, место рождения – RUSSIA.

Пограничник вскинул глаза. Перед ним стояла высокая, сухая, с властными чертами лица старуха в дорогом светло-кремовом кожаном пальто на меховой подкладке. Она явно нервничала, хотя всем своим видом демонстрировала полнейшую самоуверенность – взгляд прямой, строгий и даже какой-то беспощадный. Губы сжаты, левая рука крепко стиснула лайковую перчатку. Прошедший специальный курс психофизиогномики, молоденький пограничник уже приподнял левую ногу, чтобы нажать специальную кнопочку, сообщающую таможенникам, что при проверке багажа на эту старуху следует обратить особое внимание. Но тут его взгляд упал на правую, без перчатки, руку старухи, которой она только что подала ему свой паспорт. И у юного пограничника, повидавшего немало богатых туристов, глаза округлились от удивления. На узкой, сухой руке старухи, на ее длинных породистых пальцах были три перстня поразительной красоты и, конечно, неимоверной стоимости. Один – из белого золота, с крупным, в двенадцать, наверно, карат, бриллиантом в центре, а вокруг бриллианта шла насечка и россыпь мелких бриллиантиков в два этажа. Второй перстень был из старинного червонного золота с крупным изумрудом. Третий – как и первый – из белого золота, с черным агатом, и на этом агате высечен замысловатый герб, а вокруг – цепочка мелких алмазов, как вензеля. Но главным в этих перстнях было еще какое-то дополнительное качество старины – такие перстни можно увидеть только в Грановитой палате Кремля, где хранятся царские украшения. – Вы внесли ваши перстни в таможенную декларацию? – спросил таможенник по-английски.

– Да, – по-русски ответила ему Таня Гур.

Он взглянул на ее декларацию. В графе «Ювелирные изделия и др. ценности» стояло: «2 (two) platinium and 1 (one) golden rings with brilliants and diamonds»^[4]. A в графе «Примерная стоимость» против этих колец стояло короткое слово: «priceless»^[5].

– Вы не хотите оставить их в таможне на хранение до отъезда? – спросил пограничник по-русски.

– Нет, – жестко сказала она. – Я не снимаю эти перстни никогда, вот уже шестьдесят лет. Вы можете взять их у меня только с рукой!

– О нет, нет! Что вы! – испуганно улыбнулся пограничник.

Он уже убрал ногу от кнопки связи с таможенниками. Потому что старуха с такими перстнями на руке не станет провозить контрабанду – наркотики, Библии или какую-нибудь антисоветскую литературу. Въездная же виза у нее была в порядке, получена еще в США, в Нью-Йорке, вместе со всей этой туристической группой. И, значит, ее можно впускать в страну без проволочек. Но юношеское любопытство заставило молоденького пограничника спросить:

– Вы родились в СССР? Где?

– Я не родилась в СССР. Я родилась в России, – жестко ответила госпожа Гур.

– Ну, это одно и то же, – улыбнулся пограничник. Он вообще все больше симпатизировал старухе и хотел ей это показать.

Но старуха строптиво улыбнулась и произнесла с надменным вызовом:

– О нет! Россия – это Россия, молодой человек. Для русских людей, конечно!

Юный пограничник тут же посерьезнел лицом, и взгляд его жестко сошелся со взглядом Тани Гур.

– Но вы-то американка… – усмехнулся он, решив не заводиться с этой старухой и занося штамп над ее декларацией.

– Я американка и русская княгиня! – сказала старуха.

Молоденький пограничник снова взглянул на нее и задержал над декларацией руку со штампом.

– Гур? – удивился он. – Разве это княжеская фамилия?

– Гур – это фамилия моего мужа. Кстати, тоже дворянская. А моя девичья фамилия – Одалевская. Мой прадед был князь Одалевский, племянник Кутузова. Еще вопросы?

Казалось, своим холодным, как платина, тоном и бешеным, как внутренний огонь ее бриллиантов, взглядом она вот-вот испепелит этого юного пограничника с комсомольским значком на кителе. Но он выдержал ее взгляд.

– И как давно вы не были в России?

– С февраля 1919 года. Шестьдесят восемь лет.

Он шлепнул штамп в декларацию, вложил лист в паспорт Тани Гур, протянул его ей через барьерчик и, улыбнувшись, сказал:

– Welcome home!^[6]

«Идиотка! Кретинка! Старая дура!.. Ладно, перестань. Слава Богу, все обошлось… Но я-то! Старая дура! Завелась с мальчишкой! При чем тут он! Семьдесят лет назад его и в помине не было! Кретинка!..»

Но и ругая себя, Таня, глубоко и нервно затягиваясь сигаретой, не переставала улыбаться. По двум причинам. Во-первых, она не струсила, не спасовала перед этим большевиком-пограничником, а отвечала так, как только и должна разговаривать с коммунистами русская княгиня, пусть даже этот коммунист-пограничник всего лишь мальчишка. А во-вторых…

– Вниманию встречающих! Совершил посадку самолет компании…

Вот эти объявления по радио, звучащие по-русски – ПО-РУССКИ! – вот эти русские надписи повсюду: «ВЫХОД НА ПОСАДКУ», «КАССЫ», «СПРАВОЧНОЕ», и еще то, что какие-то люди, спеша в разных направлениях, смеялись, здоровались и прощались тоже ПО-РУССКИ, – это кружило ей душу, как мазурка времен ее юности. Она готовилась к этому визиту в Россию куда тщательней, чем могло показаться даже самому придирчивому русскому пограничнику, но при всех ее расчетах, которые допускали даже конфликт с советскими таможенниками, она не предусмотрела одной простой вещи: что это так приятно, так замечательно приятно, так волшебно приятно, когда вокруг тебя говорят по-русски! Шестьдесят восемь лет она плавала в других языках, как в чужих водах, и вот – снова в своей, родной стихии!..

Она вертела головой по сторонам, она впитывала в себя русскую речь и русские надписи и, чтобы хоть как-то согнать с лица идиотски-счастливую улыбку, продолжала ругать себя за стычку с пограничником.

Наконец от стойки таможенного контроля отделилась пухленькая фигурка Элизабет. Близоруко оглянувшись поверх спущенных на нос очков и потягивая за ручку-постромок свой небольшой, на роликах, чемодан, Элизабет двинулась к Тане и к группе других американских туристов, стоявших у светлеющего зимнего окна.

– Ты представляешь: оказывается, больше одной Библии нельзя ввозить! – сказала она, подойдя; ее пухлые щечки пылали благородным гневом. – И они записали в мою декларацию, что у меня есть Библия, чтобы я ее тут не оставила! Ты представляешь?!

– Я представляю… – усмехнулась Таня, с высоты своего роста наблюдая поверх седой головки Элизабет за движением туристов через таможенный досмотр багажа и ручной клади. Тот, кто ее интересовал – молоденькая девушка с болезненно-невыспавшимся лицом, – был еще далеко, в конце группы.

– А у этой леди, которая из Нью-Джерси, у нее чемодан с наружными карманами, – продолжала Элизабет. – И в этих карманах у нее была какая-то мелочь – жевательные резинки, бритвенные лезвия, тени для век. Ничего нету! Представляешь?!

– Это могли украсть и в Брюсселе… – отмахнулась Таня.

– Ты думаешь? – поправила очки Элизабет. – Да… Тут неплохо. Вполне приличный вокзал. Посмотри, как декорирован потолок. Прямо орган!

Потолок аэровокзала был декорирован обрезками каких-то труб, и только пылкое воображение Элизабет могло усмотреть в этих трубах сходство с органом, но именно в этом и была вся Элизабет – она чутко, как камертон, улавливала малейшие изменения настроения подруги и тут же подлаживалась к ней, легко сменив свою антисоветскую, у Тани же и перенятую направленность на новое, излучающееся теперь от Тани положительное восприятие всего русского…

– Вы из США? Турагентство «Золотой полет»? – вдруг раздалось издали.

Туристы обернулись. Прямо на них набегал невысокий круглощекий, кареглазый мужчина лет тридцати пяти – сорока в короткой распахнутой дубленке, мохеровом шарфе и пыжиковой шапке-ушанке. Проехав своими меховыми ботиночками по натертому мраморному полу, он все же сумел затормозить в полуметре от туристов.

– Да? Туристическое агентство «Золотой полет»? Двадцать восемь человек? Правильно?

– Да, сэр… – сказала Элизабет.

– Меня зовут Олег Петров. Я ваш переводчик и гид. Добро пожаловать в Москву! Надеюсь, перелет вас не утомил… – По-английски он говорил совершенно свободно, с летуче-легким британским акцентом, а когда он улыбнулся, его округлое лицо с пухленьким женским подбородком осветилось и сделалось привлекательным, точнее – безмятежным. Казалось, одно присутствие такого лица должно снимать напряжение и сглаживать конфликты. Наверно поэтому Элизабет тут же, углядев в нем родственную душу, протянула ему руку:

– Я – Элизабет Волленс. Как это мило, что вы нас встречаете! А то мы стоим и не знаем, что делать. Я ужасно боюсь незнакомых мест…

– О, у нас в стране вам нечего бояться! – улыбнулся Олег.

– Моя подруга всегда преувеличивает свои страхи, – усмехнулась Таня.

– А где ваши остальные? – быстрым взглядом обежал группу Олег. – Еще на таможне? Неужели? Пойду им помогу! Ждите меня здесь, пожалуйста! Никуда не отходите, через десять минут мы едем в Москву!